Очищение - Вадим Еловенко

Толик улыбался, а Семен начинал чувствовать все большее раздражение. Он не хотел слушать Веккера. И не потому что ему было не интересно узнать мнение того кто втянул его в это дерьмо, интересно… просто впервые в жизни Семен смертельно захотел побыть один. Разобраться в себе. Разобраться в том кем он стал. Понюхать в чем же его испачкали… точнее по уши замазали. Но Толик не понимал его и продолжал:

– Если так можно сказать это крест. Я его тоже не добровольно взвалил на себя. И ты понесешь его разочарованный в себе и в товарищах. Но понесешь. И не сможешь бросить. Ведь тогда… Каждый год количество больных только увеличивается. Не снижается. И это учитывая смертность среди них… каждый наркоман может сделать наркоманами четырех человек в своей жизни и больше. Каждый ВИЧ-инфицированный заражает не меньше. Через двадцать лет здоровых людей можно будет пересчитать по пальцам, ты понимаешь меня? И лечения от этой заразы нет. Значит, именно мы станем лечением ее. Мы будем стараться оставаться гуманными насколько это вообще возможно. Мы будем заботливы и вежливы с теми, кто несет угрозу обществу. Но только до тех пор, пока они будут соглашаться играть по нашим правилам. По правилам спасения жизни. Ведь нет ничего ценнее ее правда?

– А если…

– А вот тогда они узнают, что мы именно лекарство для общества. Абсолютное лекарство. Последний аргумент, так сказать. Мы больше не будем смотреть как они, зная, что больны, заражают других… Мы больше не собираемся ждать помощи от бога и медиков. Мы не можем ждать. Понимаешь, Сема? Время ожидания кончилось… поезд отправляется в будущее.

Семен невесело хмыкнул и сказал:

– Страшненькое будущее…

– А то! – Усмехнулся, даже рассмеялся Толик. – Разве ты не знал, что мы все умрем рано или поздно?!

…Такси остановилось возле подъезда Семена, и водитель разбудил его уснувшего на заднем сидении. Расплатившись, Семен вышел из салона и вдохнул в себя сладковатый запах утренней Москвы. Странно, но за короткий сон в машине он словно протрезвел. Думать не хотелось абсолютно. Он смотрел на розовеющее небо и словно боясь упасть присел на скамью возле подъезда.

Толик сказал что парламент примет все поправки к законам, которые внесло Министерство здравоохранения. Что президент подпишет соответствующие указы. И что все это случится гораздо раньше, чем кто-либо думает. Уже через полгода на улице невозможно будет появиться без карты мед контроля. Плохо это? Очень…

Но на прощание Толик сказал Семену:

– Зато больше никто не посмеет сказать, что общество его не оградило от ВИЧ больных… а в баре у девки ты будешь спрашивать не ее имя, а медкарту! – сказав это, он заржал как сумасшедший и ушел, забыв попрощаться.

Вспоминая его ржущего и пьяного, идущего по тротуару, Семен невольно улыбнулся. И, даже глубоко задумавшись, не смог сказать про Веккера… положительный или отрицательный тот герой этой страшной сказки.

Вместо эпилога к первой части

«Разве они не знали, что действие рождает противодействие? Это не выдумка. Это не бред. Это фундаментальный физический закон нашей вселенной. Именно так, а не иначе. Любое движение встретит сопротивление среды. Сто, тысячу раз прав Демиург рассуждая, что мы сами по себе ошибка природы и Господа раз не пытаемся принять законы вселенной, а стремимся их переделать. Или желаем не замечать их.

На что рассчитывали те, кто создавал эти нео-гетто? На то, что люди как стадо пойдут в них? На то, что сопротивление по какой-то сказочной причине не возникнет? Но тогда кто эти фантазеры? Кто эти мечтатели, подумавшие пусть на миг что им все удастся? Они забыли, что те, кто вынуждено встал против них – такие же как они сами?! И что на любой радикальный шаг они ответят еще более радикальным.

Я не хочу даже слышать тот бред, что несут по телевизору и не понимаю, кто в наше время хоть на грамм верит новостям. Не рассказывайте мне что это ВСЕ ЭТО адекватный ответ общества на угрозу со стороны таких как мы. Я ни словом ни делом не выступил против или не стал угрозой обычным людям. Я просто хотел тихо дожить свои дни. Я воспринял свою болезнь как нечто уже неизменное и быстро свыкся с ней. Зачем было трогать меня и делать изгоем? Зачем было унижать меня и творить все те бесчинства?! Зачем было отнимать у меня медкарту и показывать всему миру, всему нашему идиотскому миру, что я вроде бы и не человек больше? Ведь каждый человек обязан в нашей стране носить карту медицинского контроля. Лишив ее меня, они тем самым открыто заявили – Я НЕ ЧЕЛОВЕК. Я нелюдь для них. Я тот страх и ужас, которым обывателя потчуют с экранов и из газет. Я та мерзость, что неведомо почему еще бродит и пачкает землю. НО Я ЧЕЛОВЕК! Да пусть моя болезнь не излечима. Да пусть я вынужденно сохраняю одну из форм самоизоляции. Но именно это доказывает что я человек! Я осознаю свою ответственность перед другими людьми! Я понимаю насколько я опасен для них. И все что я делаю, направлено на то что бы защитить ИХ от меня самого. Разве это не так поступает настоящий человек? И если после подобного они обзывают меня нелюдем… кто из нас больший нелюдь?

Как и кто додумался всех несчастных заболевших этим грести под один гребень? Как и кто додумался, что мы и есть самая страшная нац угроза? В какой больной голове родилась мысль извести нас и не дать спокойно умереть в своих домах. И как, по каким законам судить таких? Для таких людей нет закона. Они само БЕЗЗАКОНИЕ. Они живут по выдуманным им правилам и ни в чем не раскаиваются. И чем больших из нас они запрут в гетто, чем больше подобных мне разорвет на улице толпа или перестреляют параноики… тем лучше по их мнению.

Я не знаю…

Сидя в этом кузове, пристегнутый наручниками к поручню мне не остается ничего больше кроме как думать. То что я думаю… то что я рассуждаю, заставляет меня самого продолжать верить, что я человек. А их страх передо мной, отчего-то внушает мне странную и немного пугающую мысль: Что я даже больше человек, чем они».

Конец первой части.

Питер, январь 2008 года.

Часть вторая. Агония веры.

Вместо пролога ко второй части

«Отчего-то приходят на ум старые детские мысли. Глупые желания. Помню, когда мы дрались и случалось, что я зареванный бежал домой, в голове не было ни одной мысли кроме жалости к себе. А потом вдруг накатывала злость. Нет даже не злость, а именно НЕНАВИСТЬ. Такая необъяснимая и такая, в то же время, понятная. Я ненавидел люто своих обидчиков и жаждал мести. Причем мой детский разум рождал совсем уж невозможные картины. Что я, словно тот чудак Монте-Кристо, наступит время, и приду за ними. За всеми ними. Я каждому найду именно то наказание, которое сведет обидчика в могилу. Ну, а если не в могилу, то, по крайней мере, заставит так же проливать слезы бессилия. Потом злость отступала, оставляя за собой опустошение. И странное состояние охватывало меня. Усталость и непонятное самодовольство. Будто уже свершил я свою месть уже. Словно те, кто заставил меня бежать, уже умылись горючими слезами и даже просили о пощаде. Как будто все уже свершилось.

Кто-то назовет это защитным механизмом мозга. Кто-то, как и я, устыдится таких своих мыслей и скажет что это просто глупость. Психологи разовьют на эту тему отдельный диспут, где все участники будут как всегда правы. Но сейчас, независимо от желаний, я словно в том далеком детстве думаю, как отомстить людям, подобным образом поступающие со мной и с другими? Какую кару придумать им, чтобы они прочувствовали то бессилие и ненависть, которые охватывают нас, когда говорят: «Одевайтесь, возьмите самое необходимое и следуйте с нами».

Неужели действительно, надо таких заразить, чтобы они все осознали? Неужели надо без жалости воткнуть им в руку иглу и передать вирус. Ведь только это заставит их испытать СТРАХ! Настоящий страх грядущего конца. А потом, когда и за ними придут…. И сразу как в детстве возникают картины униженных обидчиков. Вот они, надрывая связки, кричат и молят, чтобы их оставили в покое и дали дожить в своем доме. Вот их волокут в кузов и пристегивают наручником к поручню. Вот им привычно, словно ритуал произносят фразу: «Так положено», а они бьются на привязи, раздирая кожу о края стальных колец наручников.

Глупость? Уже и не уверен. Ведь не осознавая как все это страшно, так легко этим людям принимать законы о принудительной ссылке. Как славно у них, получается говорить о гуманизме и защите общества. Как многозначительно звучат фразы о всемерной заботе о больных.

Ложь. Ложь кругом. И вранье в глаза. Даже автоматчик на мои вопросы, когда приедем, отвечает «Скоро». А сами уже, который час трясемся в неизвестном направлении. Или это только для меня субъективное время стало настолько бесконечным?

Но вот мы остановились. Открылась дверь. Опять заломило глаза от яркого света. Звонкий девичий голос, приветствующий автоматчика. Пока я протираю глаза, меня отстегивают от поручня и вообще снимают наручники. Помогают подняться. Уже стоя на асфальте пустынной трассы, я разглядываю девушку в форме. Она улыбается мне и говорит, чтобы я ничего не боялся. Я улыбаюсь в ответ и заверяю, что не боюсь. И, действительно, ее улыбчивое красивое лицо словно успокаивает меня. Она показывает на машину, стоящую на обочине и приглашает садиться. В машине никого нет. Неужели она сама поведет, а я просто буду рядом с ней сидеть? А охрана? Неужели не будет? Как-то не верится. Я искренне жду подвоха.