Помни о доме своем, грешник - Василий Гигевич

...Как и за теми же маленькими самолетами, что полосовали голубое небо, и потому, задрав голову, мы так усердно орали: "Э-эй, самолет, самолет, возьми меня с собой!.."

Никакая сила не могла удержать нас здесь, в маленьком и тесном дворе, возле хаты и малограмотных родителей с их извечными заботами о корове, поросенке, картошке, навозе и незавершенной работе, если вдали, куда ни бросишь взгляд, было рассыпано столько сладко-манящего, которое только и ждало нашего прихода или приезда.

И кто виноват, чья вина в том, что вот сейчас я неподвижно и растерянно сидел во дворе и смотрел, как быстро и неумолимо зарастает жгучей крапивой, подорожником, муравой, горькой полынью и лебедой когда-то вытоптанная земля?

Кто виноват, что потемнели нижние бревна хаты, что почти сгнили доски крыши у колодца, да и воды, как ни старайся, не наберешь полное ведро, а если и удастся, то выпьешь ли ее, горькую?..

Кто виноват, что на моих глазах и двор, и хата превращаются в ничто, предотвратить это я не сумел?..

Вдруг я ощутил молчаливое дуновение чего-то непреодолимого, чему подвластны пирамиды и храмы, города и деревеньки, а тем более ковры персидские и мебель румынская и что нынче молча и спокойно забирало у меня все, за что так неистово держались мои родители, за что и я когда-то в детстве держался. И ужасное было не в том, что это неумолимое сильное все надвигалось и надвигалось, медленно засасывая и меня с моими сомнениями, а в том, что я сейчас ничего не делал.

Я ничего не хотел делать. Что-то умерло в моей душе, в ней стало так холодно, как бывает холодно в хате зимой, когда ее надолго покидают хозяева.

...Двор и хата превращаются в ничто так же, как и все иное, созданное руками человека, когда оно остается без присмотра.

Простые истины открываются, когда после долгих дорог возвращаешься во двор той хаты, где родился, где услышал первое слово матери и где сам когда-то откликнулся миру первым словом. Как никогда ранее остро чувствуешь и понимаешь, что у каждого есть, должно быть в душе что-то святое и незапятнанное, имя чему - Родина, и от чего начинается отсчет всего на свете, как большого, так и малого, как добра, так и подлости. И уже, видимо, не столь важно, где кто родился - посреди полей и лесов Белоруссии, в бескрайних полях России, в крутых горах Грузии или в занесенных снегом просторах Якутии - просто мы должны помнить и любить ее, ибо когда будешь ценить свою Родину, сумеешь понимать и уважать Родину других. Видимо, только в этом и заключается наше спасение, это чувство Родины должно быть тем маяком, на который всегда необходимо смотреть, чем бы ни занимались, космологией или филологией...

Жалок тот, кто не имеет в душе чувства Родины, кто словно перекати-поле бессмысленно носится по свету, нынче - здесь, а завтра - в Африке или в Латинской Америке, так и не зная, что оставить своим потомкам, за что держаться в жизни, где провести старость...

Простые истины открываются там, в своем дворе у родной хаты, ибо только там, в одиночестве и тишине, можешь вынести приговор самому себе, после которого многое в жизни оценишь иной мерой.

И, возможно, начнешь наконец хотя бы чуть-чуть понимать своих малограмотных родителей, которые так просили когда-то остаться дома.

Мог ли ты остаться - это уже другое дело...

Тогда, сидя во дворе у хаты, вдруг услышал я разговор на улице, у той скамейки, на которой когда-то - как давно это было! - мы сидели под звездным небом, я, Олешников и Лабутько, и, болтая ногами, судили-рядили, кто куда уедет из Житива.

- Так что, Андрей, люди говорят, что сынок Валесского вернулся домой. Оставил всю свою науку и в Житиво приехал. Хотя и к пустой хате, хотя и во двор, где крапива шумит, однако же вернулся. Позвала своя земля к себе.

- Ага, и я тоже слышал, что вернулся. Как раз тогда, как родители отомрут, они и возвращаются. А до того им все некогда. Все по свету носятся сломя голову.

- Ну, ты, Андрей, напрасно на молодого Валесского наговариваешь. Он же, говорят, шибко умен. Он же каких-то там гадаманов нашел у человека. О них нонче весь свет гуторит. И у нас. И там.

- А я тебе, брат, скажу правду: плевать мне на то, что он там нашел у человека. Они все причины находят, чтобы нас быстрее одних оставить и отсюда, из Житива, съехать. То за романтикой, то за деньгами, то за легким хлебом, то за развратом, то за наукой - все они едут, едут, всяк за своим счастьем. А кто здеся останется, кто, я вот у тебя спрашиваю? Кто хлебом и мясом людей кормить будет? Вот вспомнишь ты мое слово - доживемся, что в городах с продуктами станет - хоть шаром покати... Вон дожились, что в новую школу в первый класс детей не соберут, хоть ты из детприемников завози. Или хоть ты эту школу совсем закрывай. Так вот и скажи, умник, кому и что после нашей смерти останется? Зачем мы тут жили? Только небо коптили?

- Ну, Андрей, не говори так резко, не горячись, ты вот лучше меня послушай. Энтих гадаманов тоже непросто было сыскать, голову задурить надо было хороше-енько. Если бы не сынок Олешникова, кабы не Лабутькова поддержка, так бы Валесского сын навряд ли тех гадаманов сыскал бы. Они, как мне мужики на колхозном дворе сказывали, все втроем их искали, короче говоря, помогали друг дружке, вместях держались.

- Это тот Лабутьков, который несколько лет назад за Житивом Курганы копал?

- Тот, тот, Андрей. Они еще когда пацанами были, по тем Курганам ползали, все золото искали. И вот недавно этот Лабутьков сын какие-то бруски нашел в тех Курганах. А тогда к тем Курганам, может, ты и сам помнишь, людей-то понаехало - полным-полно, на машинах разных, с лампами блестящими, снимать все начали, как в кино... Оказывается, по секрету слышал я, на тех брусках было что-то написано. Донесение какое-то, что ли... Никто и до сих пор толком не знает, никак не расшифруют то донесение. И еще говорят, что, прочитав его с пятого на десятое, наши житивские хлопцы собрались вместе, обмозговали все толком и сразу же начали искать тех самых гадаманов. Олешникова сынок специальный микроскоп придумал, чтобы этих самых гадаманов своими глазами увидеть.

- Что ты мне сегодня заладил: гадаманы да гадаманы... Что это такое, ты мне толком можешь сказать?..

- Ну, Андрей, это такие, как мне мужики сказывали, маленькие-маленькие зверята, что в человеке живут и на человека как две капли воды похожи.

- Как глисты, что ли?

- Да нет же, Андрей, еще меньше. Их простым глазом и не видно даже. Как ты думаешь, почему их до сих пор никто не видел? Недаром сынок-то Олешникова специальный микроскоп соорудил. Их, гадаманов энтих, только в микроскопе и увидишь.

- Неужели такие маленькие? Смотри ты, какая зараза к нам пристала! И что же они там выделывают, эти, как ты говоришь, гадаманы? И как они залезли туда, кабы спросил кто? А может, их нам оттудова подбросили, а? Как тех жуков колорадских... Совсем, паразиты, бульбочку доедают. Говорят, эти жуки такие грамотные стали, так им по нраву наша бульбочка пришлась, что они сами к нам через моря-океаны плывут. В целлофановые пакеты залезают, запакуются и плывут к нашим берегам.