Приключения в дебрях Золотой тайги - Станис Фаб

Степан согласно кивнул головой, и они хотели было повернуть к лагерю, как вдруг оба заметили что-то белеющее на скале. Не сговариваясь, приблизились к «каменным воротам», приглядываясь к белизне.

– Григорий Матвеевич, это какие-то знаки или даже рисунки, – воскликнул Степан, показывая на вершину скалы, которая при ближайшем рассмотрении оказалась вся покрыта росписью.

– Григорий Матвеевич! Вы видите, это человечек с луком. А вон там с копьем.

– Похоже на охоту. Вот тут оленя нарисовали, наверное, этот лучник целится в него. Лодка, посмотри-ка, Степан, настоящая лодка! А эти линии, вероятно, река. Господи, сколько же лет этим картинкам?! Я что-то читал про наскальные рисунки древних. Степан, ты представляешь, сколько лет может быть этим наскальным росписям! Тысячи, несколько тысяч!

Но Степана больше заинтересовало другое – какая-то огромная вмятина в прибрежной стене.

Вмятина заросла травой и высоким кустарником. Мальчик стал осторожно раздвигать заросли, и вдруг раскрылась черная дыра – проем чуть больше человеческого роста. Пахнуло сыростью. Степан сделал шаг, желая немедленно попасть в пещеру. Сидоров поймал его за рукав.

– Куда!? Без огня идти опасно. Лучше позовем Николая Мироновича и всех остальных.

Степан вынужден был подчиниться. Обратную дорогу он почти летел, оставив далеко позади Сидорова, хотел первым рассказать об удивительной находке. Но все мужчины мылись в бане, которую устроил Катаев. Дженкоуль и Никола еще не вернулись с охоты. Элен хозяйничала у костра.

…Такой бани Фрэнк еще не видел. Когда камни раскалились так, что стали потрескивать и раскалываться, Катаев раскидал остатки тлеющих углей, а над каменкой быстренько поставил подобие шалаша.

– Ну вот и все, парная к вашим услугам, сэр.

Черчилль с явным недоверием посматривал на это лесное сооружение, а Вадим Петрович и Катаев уже нырнули в шалаш и быстро скинули одежду.

Несколько минут внутри стояла тишина. Потом послышались ахи и вздохи, а еще спустя какое-то время из него пулей вылетел вначале первый иркутский автомобилист, а затем и Катаев. Не сговариваясь, они сиганули прямиком в Ангару. Заплыв сопровождался такими воплями, что Черчилль подумал, что им стало плохо. Но из воды они, весьма довольные, вновь нырнули в шалаш, и только тогда американец решил рискнуть.

Несмотря на «щели», в шалаше было, к удивлению Черчилля, очень жарко, а от сосновых и березовых веток шел такой запах, что Фрэнк от удовольствия даже зажмурился. Катаев колдовал над Яковлевым, мастерски охаживая его двумя вениками. Делал он это с оттяжкой, то и дело поливая каменку. А когда пар поднимался, банщик разгонял горячий воздух над Вадимом Петровичем, приговаривая при этом бессмыслицу: «Бань-бань-бань не тарань». Яковлев же после каждого шлепка охал, чуть подвывая, и выкрикивал свою бессмыслицу: «Красота-молодца! Красота-молодца!».

Потом Катаев присел на корточки у каменки, отдыхая.

– Ну что, господин Черчилль, идете под венички? Отделаю и вас, как положено, будет что вспомнить в Америке о катаевской баньке.

Черчилль с опаской подкатился к Катаеву, а тот уже поддал воды на каменку, потом подержал над ней веники и вновь заработал ими, как машина.

Черчилль приговаривал по-своему: «Гуд, гуд, вери найс!».

…День близился к закату, когда все, наконец, собрались к лагерному костру. Казалось бы, за день не произошло ничего особенного, но все живо обсуждали минувшие сутки, которые, если послушать сидящих у костра, оказались крайне насыщенными. И в самом деле, впечатлений было хоть отбавляй. Разумеется, все подтрунивали и подбадривали американца, который совсем разомлел от тепла и норовил заснуть сидя. И даже кружка горячего чаю, заваренная на таежных травах, не смогла взбодрить спортсмена. Время от времени он даже похрапывал, чем сильно веселил Элен.

Вадим Петрович рассыпался в комплиментах в адрес охотников Дженкоуля и Николы, которые не только сумели добыть дичь, но и приготовили из нее, говоря современным поварским языком, рагу и похлебку.

Главной новостью вечера стал рассказ Степана и Сидорова о наскальных рисунках и о пещере, куда было решено отправиться утром перед отплытием.

…Ночь оставалась теплой и тихой. Тихо было так, что слышался речной прибой и игра мелкой рыбешки в Ангаре. Обычно о таких чудесных минутах говорят: в природе наступило равновесие. Удивительно и странно было сознавать, что на многие километры вокруг нет ни жилья, ни людей, ни дорог… Тунгус примостился у костра на корточках, подбрасывал в огонь дрова и покуривал свою трубочку.

– Дженкоуль, а ты сказки знаешь? – спросил проводника Степан. – Отец говорил, что все лесные люди знают сказки и разные истории.

– Сказки он знает, – утвердительно кивнул Никола. Я под его рассказы засыпал в тайге. Умеет усыпить!

– Дженкоуль, ну, пожалуйста, расскажи нам что-нибудь. —

Степан подкатился к тунгусу и устроился рядышком.

– Даже не знаю, что рассказать тебе, маленький хозяин. Бывает, и рассказываю. Слова сами находят друг друга.

– Ну какой я тебе хозяин, Дженкоуль? – обиделся Степан. – Тут все равны. Правда, отец?

Катаев оторвался от записей, которые делал в дневнике ежедневно, и махнул рукой.

– Я Дженкоулю много раз говорил, что у человека только один хозяин на земле – он сам… А сказку мы бы с радостью все послушали. Будь добр, порадуй нас, коли и в самом деле память твоя их хранит.

– Хорошо, хозяин. Буду говорить. Мне бабушка рассказывала, а ей – ее бабушка. Слушайте.

Давно это было. Точно, очень давно. Когда кроме оленей и оленных людей на Подкаменной никто больше не кочевал. Тем, кто жил здесь, приходилось трудно. И тунгусам, и оленям. Большие морозы, голод, бескормица часто навещали нашу тайгу. И в такое страшное время вспоминали легенду об Эле – хранителе Эдека. И это спасало моих родичей и давало надежду, что совсем скоро будет лучше, и придет весна, и ветер сметет снег, и олени смогут найти свою еду, а человек – свою.

Давно это было.С людьми это было.С оленями было.Действительно было.Молва сохранила слова и дела,И память эвенов тому помогла.

Жил в стойбище Эле, у которого не было оленей, даже чума своего не было. Только молодость была и сила, отвага, меткий глаз и твердая рука. И была в стойбище юная девушка Огда. Они полюбили друг друга и поженились. Жили бедно, но были счастливы. В наследство Эле получил оленя, и Огда тоже. И настал такой день, когда никого на земле у них не осталось кроме них самих и двух оленей.

Эле ходил на охоту и возвращался с добычей, обычно с куропаткой, но иногда удавалось добыть дикого оленя. Огда в тайге собирала ягоду, съедобные коренья, а еще она поддерживала огонь в очаге. И было у них счастье, и была у них любовь. Так и жили Эле и Огда из года в год.

Когда наступала весна, из леса они перекочевывали на равнину. Ставили там чум и по вечерам, после всех забот, укладывались в чуме отдыхать.

И вот однажды, когда любимая Огда заснула, Эле сидел у огня и думал о том о сем. И вдруг почудился ему топот целого стада оленей-итэнов – двухлетних быков, которые несутся прямо на их чум. Выскочил Эле наружу, но пусто кругом. Так повторялось много дней и ночей: услышит он оленье стадо, выскочит из чума – и только черное звездное небо увидит…

И вот однажды после очередного «видения» вышел Эле из чума и пошел на ближайшую гору. Увидел за ней сияние, которое стало маленьким, чудесным олененком. Испугался Эле, но утром следующего дня отправился на ту же гору охотиться и добыл дикого оленя. Это было, конечно, большой удачей. Давно в чуме не видели столько вкусной еды.

А когда легли спать, приснился Эле отец. Явился он к нему в новых одеждах и сказал Эле такие слова:

«Послушай, давай просыпайся!Послушай, ведь счастье-то рядом!Послушай, оно ведь сияет!Послушай, потоньше веревку,Послушай, из шкуры ты сделай.Послушай, пойди-ка ты к чуду,Послушай, веревку раскинь там.Послушай, уйди без оглядки!Послушай, будь в чуме две ночи.Послушай, потом заберешь ты,Что станется там, что увидишь,Держи это самое в сумке,Окуривай дымом священным,Храни пуще глаза. И это святынею будет —Эдеком. Покуда ты с ним не разлучен,Удачлив ты будешь и счастлив».

Послушал Эле и рассказал сон Огда. И решили они, что надо сделать все так, как услышал Эле во сне. Из шкуры дикого оленя сделали веревку, зажгли священные травы в чуме и осветили очаг.

А потом отправился Эле через гору к Эдеку, который светился там так ярко, как и в ту ночь, когда увидел он чудо.

Тихонько Эле подобрался к Эдеку, не забывая раскладывать петли вокруг этого олененка, и заметил охотник, чем ближе витки были к Эдеку, тем слабее становилось свечение. Все сделал Эле, как говорил отец, и сразу же вернулся в чум. При этом он ни разу не оглянулся назад. А в чуме упал и уснул как убитый.