Ангел тьмы - Калеб Карр

В этот момент речь доктора была прервана легким посапыванием с дивана: мистер Мур спал сном младенца.

— М-да, — вздохнул доктор. — Скажем так: некие другие точки зрения будут гораздо менее важны. Хотя пусть пока отдохнет — ибо если нам повезет, завтра ему придется выйти на улицы.

Когда доктор принял ванну и переоделся в чистое, выяснилось, что единственный способ поднять мистера Мура на ноги — это предложение позднего ланча у Дельмонико, что на Мэдисон-сквер. Этому заведению доктор Крайцлер уделял теперь меньше времени ввиду того, что мистер Чарли Дельмонико, держа нос по ветру модных веяний и финансовых подвижек в северной части города, недавно открыл дополнительный ресторан на 44-й улице; и хотя он клялся доктору, что никогда и не думал прикрывать заведение на Мэдисон, тот все же полагал, что подобное решение есть лишь вопрос времени, но судьба этим местом распорядится по-своему. И потому в знак протеста старался по мере сил воздерживаться от визитов к Чарли (полностью игнорировать его было решительно не в силах доктора).

Мы с Сайрусом прогулялись в их обществе до Мэдисон-сквер. Хотя на самом деле мы никогда не обедали в ресторане вместе с доктором — в те дни это было немыслимо, — нам нравилось туда ходить все равно, поскольку я свел дружбу с мистером Ранхофером, французом шеф-поваром и властителем кухни, благодаря чему обычно заполучал коробку-другую хорошей еды, которой мы могли насладиться и в парке. Мы проводили доктора и его гостей до главного входа, где Чарли Дельмонико лично встречал посетителей. Доктор Крайцлер протянул ему руку, которую мистер Дельмонико пожал, хотя доктор полушутливо произнес:

— Я по-прежнему не разговариваю с тобой, Чарлз.

Как только все оказались внутри, я оббежал угол — прямиком к служебному подъезду. Протолкавшись сквозь бригаду орущих мужиков, таскавших ящики с овощами и фруктами, обледеневшие коробы с рыбой и гигантские говяжьи да бараньи бока, я миновал темный тамбур и вскоре очутился на выложенной кирпичом кухне, где со сводов потолка свисали бесчисленные кастрюли и сковородки. До меня уже доносился голос мистера Ранхофера, эхом отзывавший от кафельных стен:

— Нет, нет, нет! Свинья! Да я бы не скормил это животному! Ну почему, почему тебе так невозможно это запомнить? — Объектом его гнева был, как я вскоре обнаружил, юный поваренок, отвечавший за десерты: он, похоже, принимал все возмущение своего шефа близко к сердцу и был готов разрыдаться. Мистер Ранхофер — его огромное круглое тулово обернуто в белое, усы такого же цвета щетинились — попытался немного успокоиться, после чего приблизился к рабочему столу юноши. — Ну вот, смотри — я покажу тебе, но только один раз!

Ожидая окончания урока, я принялся глазеть по сторонам: в необъятной кухне, как безумные, вкалывали двадцать или тридцать поваров, помощников поваров и помощников помощников поваров — они все вопили что было мочи, порой я даже не видел, кому. Плиты время от времени расцветали разноцветными языками пламени, и сотни запахов наводняли это место — одни вкусные, другие скорее странные — сливаясь вместе в один, уже неопределямый аромат. Все это заведение здорово отдавало дурдомом из тех, где я бывал с доктором, — вот только в элегантных залах наверху люди выкладывали серьезные деньги за то, что рождалось в этом дурдоме.

В какой-то момент я уловил паузу и вцепился в фартук мистера Ранхофера.

— Послушайте! Мистер Ранхофер!

Он обернулся, и после быстрой улыбки нахмурился:

— Пожалуйста… Стиви… уходи! Не сегодня, это безумие… безумие!

— Ага, смахивает на оно самое, — ответил я. — Что стряслось-то?

— Он убьет меня… этот Чарлз просто возьмет и убьет меня! Три частных ланча и следом обед на восемьдесят персон! Как, во имя господа всемогущего, может обычный человек с таким справиться?

— А, ерунда, ты справишься, — отозвался я, вложив в интонацию всю уверенность, какую только смог. — Ты же всегда справляешься, верно? Вот именно поэтому ты и вожак в этой поварской стае.

Это его зацепило. Он снова быстро улыбнулся и заорал кому-то:

— Франц! Две коробки сюда — с крабами! Бегом! — И он принялся вытирать ручищи о передник, заламывая их и не переставая следить за тем, что происходило вокруг. Потом снова опустил взгляд: — Прошу тебя… Стиви… бери еду и ступай. Сегодня не лучший день для бесе… — Тут что-то отвлекло его: — Нет! Стоп! Не сметь, имбецил, как тебе вообще в голову пришло, что… — И он жирной молнией исчез.

Я забрал коробки с едой у парня по имени Франц, который то и дело косился туда, где скрылся его босс, словно в любое мгновение мог получить свою порцию трепки. На обратном пути я стащил с полочки пару вилок и столько же салфеток, после чего трусцой поспешил обратно тем же коридором, куда теперь набилось больше грузчиков, чем прежде.

Сайрус восседал на скамье в парке Мэдисон-сквер за длинной вереницей двуколок, карауливших седоков на Пятой авеню. Не снижая скорости, я промчался между экипажами, пробежал по газону, отмечавшему границу парка, и, подлетев наконец к скамье, с ходу вручил Сайрусу коробку, вилку и салфетку, после чего плюхнулся рядом на траву. Мы немного поболтали, похрустывая крабами — их в тот день приготовили, как я люблю: просто пожарили в масле, — и заели гарниром: итальянским салатом и рисом с бананами. Прекрасная еда — а еще лучше оттого, что бесплатная. Доев, я развалился на травке и побаловал себя сигареткой.

— Сайрус, — сказал я, глазея на небо сквозь кроны и сучья деревьев, — как думаешь, сколько еще пройдет, пока доктор не вытурит миссис Лешко?

— Не знаю, — ответил он, доедая. — Но бесконечно так продолжаться не сможет.

— Ага, — согласился я и немного помедлил, прежде чем позволить сорваться с языка мысли, преследовавшей меня с прошлой ночи, когда я вгляделся у Пинки в лицо «Маленькой девы Акадии». — Сайрус?

— Здесь я.

— Как думаешь, а доктор может нанять Кэт? Ну, в смысле, прислугой.

Повисла долгая пауза, ясно сказавшая мне все, что было у Сайруса на уме, но вскорости он выразил это словами:

— Кэт должна захотеть работать, Стиви. У нее большие планы. Про себя. Сомнительно, что ее это заинтересует.

— Да, наверное. Я просто подумал…

— Знаю я, что ты подумал, — ответил гигант, изо всех сил стараясь мне посочувствовать. — Можешь спросить у доктора — вот только, как я уже сказал, вряд ли она захочет.

Я не стал развивать тему и, проведя несколько минут в тишине, мы перешли к другому. Но мысль крепко засела у меня в башке, и я намеревался во чтобы то ни стало ее проверить.

Когда доктор, мистер Мур и мисс Говард вышли из «Дельмонико», уже было начало пятого, и вид у них всех был при этом довольно несчастный. Доктор торопливо миновал нас с Сайрусом, сухо бросив на ходу:

— Мы прогуляемся, — и все остальные потопали следом. Я умышленно не спешил, равно как Сайрус и мисс Говард, а мистер Мур не отставал от доктора, о чем-то с ним тихо беседуя. Ни Сайрус, ни я не стали допытываться, что же произошло; мисс Говард прочла вопрос у нас на физиономиях.

— Это было ужасно, — сказал она. — Слухи о расследовании в Институте разошлись по всему городу. Даже старые друзья от него отвернулись. Такое чувство, будто нас там и не было. Благослови боже Чарли — без его стараний там было бы вовсе невыносимо.

Мы шли вниз по Бродвею.

То была предсказуемая реакция, как мне показалось, со стороны тех, кто величает себя «обществом», и хоть я знал, что доктор и дальше будет делать вид, будто происходящее никоим разом его не заботит, я также знал, что в глубине души он просто кипит от возмущения. А все потому, что, как и сказала мисс Говард, средь этой общественной стаи было несколько человек, коих доктор почитал за друзей, и видеть, как они ударились в грубость вместе с прочими… В общем, я даже был рад, что у нас нашлось время для пешей прогулки до штаб-квартиры. И я мог лишь надеяться, что мистеру Муру удастся перевести внимание доктора на наше общее дело к тому времени, когда мы дойдем.

И ему фактически это удалось — во всяком случае, он сделал то, на что разумно было рассчитывать. Когда мы дошли до здания из желтого кирпича и обнаружили поджидавших нас там братьев Айзексонов, доктор заговорил с ними спокойно и деловито. Когда же мы поднялись на шестой этаж, разговор уже свернул на то, как нам следует представить гостям художественный сеанс. Мисс Говард, очевидно, успела предупредить сеньору Линарес, чтобы та не говорила о том, что же произошло в действительности, но сообщила нам, что «ничто» не сможет удовлетворить ненасытного любопытства миссис Кэди Стэнтон. Мисс Говард прикинула, что будет, если выдать портретируемую особу за старую приятельницу — или, опять же, родственницу — сеньоры, но это никак бы не объяснило шрамов и ушибов последней; а мисс Говард была уверена, что миссис Кэди Стэнтон непременно поинтересуется их происхождением, ибо мужья, избивающие жен, — та тема, на которую она читала проповеди уже несколько десятков лет. Вообще-то, сообщила нам мисс Говард, миссис Кэди Стэнтон неоднократно критиковали другие руководительницы женского движения, поскольку та вкладывала не меньше усилий в попытки изменить условия, вызывавшие насилие в семьях (пьянство и прочее), и облегчить женщинам выход из сложных ситуаций, смягчив разводное законодательство, нежели в отстаивание избирательного права для своих товарок. Должен заметить, я понимал ее стремления; большинству женщин в моем старом районе было наплевать с высокой колокольни на то, кто у нас президент, — все их силы уходили на то, чтобы пережить супружеские буйства.