Ангел тьмы - Калеб Карр

Надо сказать, большинство картин Пинки были загадочными, но эта штука была совсем уж мрачной — даже пугающей. И доктор, и мисс Говард были потрясены зрелищем — глаза у них загорелись от восхищения.

— Алберт, — медленно произнес доктор, — это бесподобно. Душераздирающе, но в то же время просто бесподобно.

Пинки застенчиво хлюпнул овсянкой и еще больше засмущался, когда мисс Говард добавила:

— Это необычайно… Правда… очень захватывающе…

— Я решил назвать ее просто — «Ипподром», — сказал Пинки.

Я перевел взгляд с доктора и мисс Говард на Пинки, затем — на картину.

— Что-то я не понял, — произнес я.

Пинки улыбнулся мне и погладил бороду:

— Вот что мне нравится слышать. Чего ты не понял, юный Стиви?

— Что это за змея? — спросил я, указывая на гада.

— А что, по-твоему, это за змея?

— Должно быть, чертовски быстрая змея, коль идет вровень с лошадью. — Пинки явно понравились эти слова. — И к слову о лошади — я не знаю, но, по-моему, она бежит в другую сторону, ты ж должен это знать.

— Верно, — ответил Пинки, глядя на полотно.

— И что это с небом? — продолжил я. — Это день или все-таки ночь?

— А знаешь, — ответил Пинки, прищуривая свои непонятного цвета глаза, — об этом я как-то не думал.

— Ага… — протянул я, еще раз окидывая взглядом картину. — Ну, в общем, ты меня прости, Пинки, только меня колотит от этой штуки. Я лучше вон ту возьму. — И я показал на симпатичную, яркую картину, изображавшую очаровательную девочку с рыжеватыми волосами: туманную, да, но успокаивающую, а вовсе не мрачную.

— А, — произнес Пинки. — Моя «Маленькая дева Акадии». Да, мне она тоже больше нравится — и она почти закончена. У тебя хороший глаз, юный Стиви. — И он покрыл тканью мольберт со своим жутким полотном. — Итак, Ласло, вы пришли справиться о моем здоровье или же на то была другая причина? Я подозреваю последнее, ибо вы человек, у которого на все причина найдется.

Доктор немного смущенно посмотрел вбок.

— Жестоко, Алберт, — сказал он с улыбкой. — Однако справедливо. Я говорил вам, Сара, что Алберт мог бы стать психиатром, если бы пожелал. — В ответ Пинки потушил лампу, и мы отправились обратно в гостиную. — Суть в том, Алберт, что мы явились к вам за рекомендацией.

— Рекомендацией?

— Нам нужен портретист, — ответил доктор, пока мисс Говард устраивалась на своем блохастом троне. — Такой, чтобы мог написать портрет не с натуры, а единственно руководствуясь детальным описанием.

Пинки этим заинтересовался:

— Весьма необычная просьба, Ласло.

— Вообще-то это моя просьба, мистер Райдер, — сказала мисс Говард, и это было весьма мудро с ее стороны, поскольку Пинки мог учуять что-то не то, услышь он такое от мужчины, однако просьба женщины была для него подобна велению свыше — особенно молодой и красивой женщины. — Это моя дальняя родственница… точнее, была ею. Недавно она неожиданно скончалась. Утонула в море. И мы обнаружили, что у нас не осталось ни одного ее изображения, даже фотографического — никакой памяти. Мы с кузиной — она живет в Испании, как некогда и покойная, — мы обсуждали, как бы нам хотелось иметь хоть какой-то образ ее, и доктор сказал, что возможно написать ее портрет, руководствуясь воспоминаниями и словесным описанием. — Мисс Говард крайне очаровательно отпила пива. — Как вы думаете — это возможно? Меня просто потрясли ваши работы, так что ваше мнение для меня очень многое будет значить.

Что ж, господа, Пинки повелся: он схватился за лацканы своей поношенной шерстяной куртки — обычная сутулость его почти пропала из осанки — и принялся мерить шагами комнату, ступая с таким видом, будто бы туфли его выделаны из самолучшей лакированной кожи, а не набиты доверху соломой вперемешку с овсянкой.

— Понимаю, — произнес он раздумчиво. — Любопытная идея, мисс Говард. Вы сказали, что эта ваша родственница — женщина?

— Да, — ответила мисс Говард.

— Вообще-то в Нью-Йорке много великолепных портретистов. Обычно лучше всего подошел бы Чейз — вы его знаете, Крайцлер?

— Уильяма Меррита Чейза?[13] — переспросил доктор. — Только шапочно, однако я знаком с его работами. И вы правы, Альберт, это прекрасный кандидат…

— Вообще-то, — прервал доктора Пинки, — мне так не кажется. Если героиня портрета женщина… и вы намереваетесь работать лишь по памяти… Мне кажется, работу следует поручить женщине.

На лице мисс Говард заиграла улыбка — ни в малой степени не напускная.

— Какая замечательная идея, мистер Райдер! — Мисс Говард со значением глянула на доктора. — И как это свежо… — Доктор, не выдержав, при этих словах закатил глаза, однако от комментариев удержался. — Известна ли вам такая женщина?

— Коллеги меня частенько поддразнивают за то, что я стараюсь смотреть как можно больше работ других художников, — ответил Пинки, — невзирая на их подготовку. Или пол. Я всегда верил в достоинства любого серьезного полотна, кто бы его ни написал. И вы правы, я уверен, что знаю ту, кто способен вам помочь. Ее зовут Сесилия Бо.[14] — Мисс Говард склонила набок голову, словно бы узнав имя. — Вы что же, знаете о ней, мисс Говард? — спросил Пинки, готовясь изумиться.

— Мне кажется, я слышала это имя, — ответила мисс Говард с некоторым усилием. — Она случайно не преподает?

— А как же. В Пенсильванской академии. И ее ожидает большое будущее.

Мисс Говард сразу помрачнела:

— Нет. Видимо, не она…

— Но кроме того, она ведет частный класс, — продолжил Пинки. — Дважды в неделю, здесь, в Нью-Йорке. Вот почему я сразу о ней вспомнил.

— И где она проводит занятия? — поинтересовался доктор.

— В особняке миссис Кэди Стэнтон.[15]

— Ну разумеется! — просияла мисс Говард. — Мы старые приятельницы с миссис Стэнтон. И я слышала, как она отзывалась о мисс Бо — с большим, надо сказать, восхищением.

— Иначе и быть не могло, — рассудил Пинки. — Качество работ этой женщины достойно всяческих похвал — в общем, Ласло, единственно, что я могу еще про нее добавить: она видит самую душу человека. Ее весьма высоко оценили в Европе и, несомненно, оценят здесь, дайте только срок. Выдающиеся портреты, правда — особенно хорошо ей удаются женщины и дети. Да, чем больше я думаю о ней, тем больше склоняюсь к тому, что Сесилия Бо — ваш человек.

— И я легко найду ее через миссис Кэди Стэнтон, — сказала мисс Говард, глядя на доктора. — С утра первым делом.

— Стало быть, — провозгласил доктор, вновь поднимая бокал, — проблема наша решена. Я знал, что мы не зря почтим вас визитом, Алберт, — вы просто живая энциклопедия искусств. — При этом Пинки заметно покраснел и смущенно заулыбался, но посерьезнел, стоило доктору продолжить: — Ладно, Алберт, вернемся к вашему «Ипподрому» — он уже продан?

Некоторое время они обсуждали судьбу картины, прихлебывая пиво. Пинки еще не продал это тревожное полотно, но заверил доктора, что еще долго не будет искать на него покупателя, ибо картина далека от завершения. (Кстати, не будет она завершена аж до 1913 года.) То же самое он говорил обо всех своих полотнах, и доктор не мог не выказать обычного для прочих коллекционеров раздражения тем, что Пинки не желает считаться с холодным миром реальности. Наконец он исчерпал тему, и все заговорили об искусстве в целом, а я снова забрел в мастерскую и поел еще немного восхитительного рагу. За едой я еще поразглядывал «Маленькую деву Акадии» — и тут понял, что смутно — вполне в стиле нашего хозяина — на холсте изображена Кэт.

Мы просидели у Пинки еще около часа — очень мило, среди гор реликвий, мусора и отбросов. Забавная у него жизнь — фактически старикан жил только ради своих картин, и для счастья ему более ничего не требовалось. Разве что немного скромной пищи, мастерская для работы и возможность совершать свои затяжные прогулки. Просто, скажете вы, и я соглашусь с вами — ага, настолько просто, что жить так способны лишь единицы из миллиона.

Глава 11

На следующее утро мисс Говард позвонила нам по телефону — сообщить, что связалась с миссис Элизабет Кэди Стэнтон, знаменитой старой крестоносицей, что вот уже полвека сражалась за права женщин. Мисс Говард, как мне показалось, не просто знала миссис Кэди Стэнтон (которая всегда настаивала, чтобы к фамилии мужа собеседники прибавляли и ее девичью), но и глубоко уважала ее с самого детства; а поскольку миссис Кэди Стэнтон имела родственников среди аристократических обитателей долины Гудзона, неподалеку от фамильного поместья Говардов, познакомились они через общих друзей довольно давно. Мисс Говард предупредила доктора, что с миссис Кэди в качестве агента-посредника между нами и мисс Сесилией Бо могут возникнуть сложности, поскольку миссис Стэнтон, воробей стреляный, отлично представляла себе личные и деловые связи приятельницы. К примеру, ей было прекрасно известно, что у мисс Говард и в помине не было никаких внезапно усопших родственниц — так что подобная ложь отпадала сама собой. Что, в свою очередь, ставило нашу соратницу перед необходимостью изрядно потрудиться, дабы ее нужда в портретистке выглядела в глазах старой хищницы достаточно невинно. Однако миссис Кэди Стэнтон также знала, что мисс Говард занимается частным сыском, и ее моментально заворожило то, в чем она подозревала некую интригу, — настолько, что она фактически открыто потребовала права присутствовать на художественном сеансе, намеченном мисс Говард на вечер четверга в стенах дома № 808 по Бродвею. Не имея никакой возможности вежливо намекнуть миссис Кэди Стэнтон, что ей бы лучше не лезть не в свое дело, мисс Говард была вынуждена смириться. Так что в итоге у нас намечалась случайная гостья.