Сталин - Эдвард Радзинский

«Учимся понемногу, учимся»...

Начинается легальная охота на левых эсеров. 7 июля Ленин дает телеграмму Кобе в Царицын: «Повсюду необходимо беспощадно подавить этих жалких и истеричных авантюристов. Итак, будьте беспощадны против левых эсеров и извещайте нас чаще».

Ответ Кобы: «Будьте уверены: у нас рука не дрогнет. С врагами будем действовать по-вражески. Линия южнее Царицына пока не восстановлена. Гоню и ругаю всех... Можете быть уверены, что не пощадим никого, ни себя, ни других, а хлеб все же дадим».

Он и не щадит. К 18 июля уже пять вагонов с хлебом пошли в Москву. Хлеб он дает. И не только хлеб... «В Баку отправил нарочного с письмом», – глухо сообщает он Ленину.

Прибыв в Царицын, Коба немедленно устанавливает связи с городом своей юности и с удивительным человеком, который будет его сподвижником – до самой его смерти.

Советская власть быстро победила в Баку. Бакинская коммуна установила контроль и над частью территории Азербайджана. Во главе коммуны встал старый враг Кобы – Шаумян. Но так же быстро, как она была установлена, советская власть пала под натиском турецких и английских войск. Руководители Бакинской коммуны во главе с Шаумяном были расстреляны. Из всех бакинских комиссаров уцелел всего один – армянин Анастас Микоян.

В 1915 году двадцатилетний Микоян вступил в партию, был одним из активных деятелей Бакинской коммуны, после ее гибели остался в Баку и ушел в глубокое подполье.

Хитер Микоян. Много прозвищ у него на Кавказе. В Армении его называли «грузинский кинто» за связь с тифлисскими большевиками, в Грузии – «армянский факир», а в Азербайджане его – единственного уцелевшего из комиссаров – несправедливо называют «Иуда». С ним и устанавливает связь Коба.

В Баку – нефть, без нефти нельзя воевать. Вскоре большевик Микоян, руководимый Кобой из Царицына, вступает в контакт с бакинскими капиталистами. Микоян щедро платит золотом, и они закрывают глаза на то, что их нефть идет Ленину.

Скоро, скоро войска Ленина придут в Баку и нефть погубит своих хозяев...

А пока Коба укрепляет флотилию Микояна своими судами и продолжает забрасывать Ленина телеграммами о борьбе с Троцким: «Вдолбите ему в голову... хлеба на юге много, но чтобы его взять, мне нужны военные полномочия... Я уже писал об этом, но ответа не получил. Очень хорошо. В таком случае я буду сам без формальностей свергать тех командармов и комиссаров, которые губят дело... и отсутствие бумажки от Троцкого меня не остановит».

Ленин журит его за эту постоянную борьбу, но... Коба чувствует одобрение Вождя и продолжает. По приказу Кобы Ворошилов захватывает командование 3-й и 5-й армиями. Вместе они организуют наступление. Коба сам участвует в атаке – на бронепоезде...

Наступление захлебнулось, но результат поражения неожиданный: ставленник Троцкого Снесарев отозван в Москву. Создается Военный совет Северного Кавказа во главе... с Кобой!

Любит Ленин Кобу. И ценит его борьбу с Троцким.

У Кобы развязаны руки. Ленин получает телеграмму: «Военсовет получил расстроенное наследство. Пришлось все начинать сызнова...» «Расстроенное наследство», естественно, объясняется «заговором военных специалистов» – сторонников Троцкого.

В ночь на 22 августа на середину Волги выплыла баржа. На ней находились военспецы, привлеченные Троцким и Снесаревым и арестованные Кобой. Все они были расстреляны.

И хотя наступление провалилось, но оборону Коба держит. Царицын не сдан. Хлеб и нефть идут в Москву.

В самом конце августа 1918 года Ленин был ранен после выступления перед рабочими на заводе Михельсона.

Закончив свое выступление призывом «Свобода или смерть!», Ленин спустился по лестнице и пошел по двору к ожидавшему его автомобилю. И тут раздались три револьверных выстрела. Ленин упал у автомобиля, пораженный двумя пулями.

Эти выстрелы впоследствии обрастут множеством легенд.

В «Деле о покушении на Ленина» находятся показания шофера Гиля, ожидавшего Ленина в автомобиле. На его глазах все и произошло.

«Ленин вышел из помещения, где проходил митинг, окруженный женщинами и мужчинами, – показывает Гиль. – Он был уже в трех шагах от автомобиля... когда с левой стороны от него на расстоянии не более трех шагов я увидел протянутую из-за нескольких человек женскую руку с браунингом. И были произведены три выстрела».

Несколько фотографий разъясняют моменты покушения: стрелявшая находилась у переднего левого колеса автомобиля. Ленин был у заднего – прямо напротив нее на расстоянии трех шагов.

«Я бросился в ту сторону, откуда стреляли, – продолжает Гиль. – Стрелявшая женщина бросила мне под ноги револьвер и скрылась в толпе... Оказавшаяся в толпе фельдшерица вместе с двумя лицами помогли мне положить Ленина в автомобиль. И мы четверо поехали в Кремль».

На бешеной скорости Гиль привез Вождя домой. Ленин сам сумел подняться в свою кремлевскую квартиру. Как было сказано в официальном сообщении: «Одна пуля, войдя под левой лопаткой, застряла в правой стороне шеи, другая проникла в левое плечо. Больной в полном сознании. К лечению привлечены лучшие хирурги...»

«Пуля не затронула больших сосудов шеи», – вспоминал лечивший Ленина доктор Розанов. Большой опасности для жизни не было. Но ранение Вождя вскоре породит реки крови...

Уже за несколько кварталов от места покушения была задержана женщина в черном платье. Это была Фаня Каплан – революционерка, сидевшая еще при царе за подготовку террористического акта. На царской каторге она потеряла слух и частично зрение – вот почему, стоя напротив Ленина, с расстояния трех шагов не смогла нанести ему смертельную рану.

Из показаний Каплан: «Я стреляла в Ленина, потому что считаю... он удаляет идею социализма на десятки лет... Решилась я на этот шаг еще в феврале... Большевики – заговорщики, захватили власть без согласия народа».

На вопросы о сообщниках и партийной принадлежности Каплан отвечала: «Я совершила покушение лично от себя».

Следствие было быстрым. Уже 3 сентября комендант Мальков вывел Каплан во двор Кремля и в присутствии большевистского поэта Демьяна Бедного, с интересом наблюдавшего за зрелищем, выстрелил ей в затылок.

Тело Каплан сожгли в бочке. Впоследствии ЧК был пущен слух, что Ленин лично помиловал революционерку Каплан.

Слух этот продержался десятилетия.

Троцкий с армией стоит в это время у Казани, сражаясь с наступавшими чехами. Узнав о покушении на Ленина, он бросает фронт и мчится в Москву. Троцкий чувствует себя наследником.

Коба продолжает сидеть в Царицыне. Да и что ему делать в Москве без Ленина? Ведь он существовал в руководстве только при его поддержке.

В те же дни бывший юнкер студент Л. Канегиссер убил в Петрограде приятеля Троцкого – председателя Петроградской ЧК Урицкого. Канегиссер объяснил: убил за расстрелы офицеров и гибель своего друга.

Троцкий произносит пламенную речь о возмездии. 2 сентября после бурного обсуждения в ЦК большевики объявляют Красный террор.

Коба узнает об этом в Царицыне.

Впрочем, террор и без объявления шел весь 1918 год.

Когда в Екатеринбурге расстреляли в грязном подвале всю царскую семью... Когда Коба расстреливал офицеров в Царицыне... Когда со вспоротыми животами валялись евреи на улицах украинских городов... Да и сам Ленин, незадолго до покушения, узнав о восстании крестьян в Пензе, телеграфировал: «Провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев. Сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города...»

Весь год в стране мучили и убивали людей. Убивали обе стороны – и кровавые подвалы большевистских ЧК походили на залитые кровью подвалы белогвардейских контрразведок. И там и тут обматывали людей колючей проволокой, выкалывали глаза, делали перчатки из человеческой кожи, сажали на кол... Но правительство Деникина с ужасом смотрело на озверение своих воинов. А большевистское правительство объявляло наказание без преступления – государственной политикой.

Итак, 5 сентября было опубликовано официальное постановление о Красном терроре. Когда-то после убийства Александра II министры обсуждали вопрос об объявлении всех революционных партий «ответственными поголовно и стоящими вне закона за мельчайшее новое преступление». Но не решились. Большевики – решились.

Был создан институт заложников. 500 «представителей свергнутых классов» были расстреляны после убийства Урицкого только по официальным данным. В Кронштадте четыре сотни бывших офицеров поставили перед тремя глубокими ямами и расстреляли.

Конечно, дело тут не в мести. Было бы странно за выстрел социал-революционерки Каплан мстить бывшим царским министрам, убивать сенаторов и священнослужителей. Существовал высший смысл террора. Его приоткрыл Троцкий, рассуждая о причинах убийства царской семьи: «Надо было встряхнуть собственные ряды, показать, что отступления нет. Впереди – полная победа или полная гибель».