Покуда я тебя не обрету - Джон Ирвинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уже в машине Джек почувствовал себя не в своей тарелке – уж слишком хорош был роскошный черный «линкольн-таун-кар» миссис Уикстид. Он не принадлежал ей, она нанимала его вместе с водителем в агентстве; ни она, ни Алиса, ни Лотти водить не умели. За рулем сидел миловидный ямаец, крупный мужчина по имени Пиви, такой же черный, как «линкольн». Миссис Уикстид любила его больше других.
Ну какой мальчик хочет начинать свой первый день в школе с появления в черном лимузине да с шофером? Однако Алиса до сих пор всегда соглашалась с идеями миссис Уикстид, и из этого всегда выходило только благо. Плюс Старинная Подруга платила не только за обучение Джека в школе, но и за лимузин.
Алиса частенько задерживалась по вечерам на работе в салоне Китайца, поэтому в школу Джека собирала Лотти, она же кормила его завтраком. Час был ранний, но у миссис Уикстид обычно хватало сил завязать мальчику галстук (казалось, впрочем, что она делает это автоматически, как бы не просыпаясь). По вечерам Лотти выкладывала Джеку одежду на завтра, а утром одевала его.
Джек обязательно заходил в полутемную мамину комнату и целовал ее на прощание, а затем Лотти выводила его на угол Спадайны и Лаутер-авеню, где их уже ждал Пиви. В первый день, впрочем, Алиса вызвалась проводить сына лично.
– Алиса, – укоризненно сказала миссис Уикстид, – не стоит, ведь Джек обязательно будет плакать.
Миссис Уикстид делала все, что в ее силах, дабы у Джека не было поводов плакать. Однажды утром, завязывая мальчику галстук, она сказала:
– Джек, тебя обязательно будут дразнить. Но запомни: ни в коем случае не позволяй себе плакать. Плакать можно, только если тебя ударили, – но вот уж если тебя ударили, то нужно плакать как можно громче.
– А что делать, когда меня дразнят? – спросил Джек.
По утрам миссис Уикстид, не вынимая из своей седой шевелюры бигуди, надевала поверх пижамы покойного мужа халат сливового цвета и садилась за кухонный стол, грела пальцы, сжав в руках чашку с горячим чаем, а после этого завязывала Джеку галстук, пока мальчик разглядывал ее намазанное маслом авокадо лицо.
– Тут требуется творческий подход, – сказала миссис Уикстид.
– Когда дразнят, требуется творческий подход?
– Да-да, – поддакнула Лотти. – Главное, будь вежлив.
– Именно, причем вежлив дважды, – добавила миссис Уикстид. – Это легко запомнить – «веж-лив», «дваж-ды».
– А на третий раз? – опять спросил Джек.
– Вот на третий раз потребуется творческий подход, – вернулась к своей изначальной версии миссис Уикстид.
Завязав галстук, миссис Уикстид целовала Джека в лоб и в переносицу, после чего Лотти вытирала масло с его лица. Лотти тоже целовала Джека – обычно в передней, перед тем как открыть входную дверь и отвести его за руку к Пиви.
Джек частенько разговаривал с мамой про Лоттину хромоту – как и отсутствующая нога Тату-Петера, она очень беспокоила его, он ничего не мог с собой поделать.
– Почему Лотти хромает? – спрашивал он маму в сотый раз.
– Спроси у Лотти сам.
Но и отправившись в первый раз в приготовительный класс, Джек не набрался храбрости спросить у няни, почему она хромает.
– А что тебе до ее хромоты, мой милый? – спросил его Пиви.
– Я не знаю, мне интересно. Можешь ты спросить ее, Пиви?
– Нет, мой милый, спроси сам. Ведь это ты у нас тут господин, хозяин дома. А я просто водитель.
Джек Бернс позднее думал, что и на смертном одре сможет словно наяву представить себе перекресток Пиктол и Хатчингс-Хилл-роуд, вспомнить, как Пиви замедлял ход, как девочки из тех, что постарше, очень скептически отнеслись к появлению очередного барчука на очередном лимузине. Стоял сентябрь, было тепло; Джеку снова бросились в глаза незаправленные в юбки блузки-матроски, перевязанные у горла серо-малиновыми платками в полоску (через два года их место заняли воротники на пуговицах, при этом верхнюю полагалось держать расстегнутой). Но лучше всего он запомнил выражение их лиц, точнее, губ – презрительное и упрямое.
Девочки не стояли на месте – они то обнимали друг друга, то вставали на одну ногу, а другой стучали по асфальту. Иногда они приседали на корточки и закидывали одну ногу на другую, постоянно балансируя. Юбки, их серые юбки в складку, оказались весьма коротки, и это привлекло внимание Джека к их ногам – он сразу заметил, какие тяжелые, крупные у них бедра. Девочки все время что-то делали пальцами, теребили кольца, рассматривали ногти, ворошили волосы, прикасались к бровям. Они даже заглядывали под ногти, словно там крылись какие-то тайны, – казалось, у девочек полным-полно тайн. Если они видели подруг, то махали им как-то по-особенному, у них явно имелась какая-то своя система знаков, вроде языка глухонемых.
Пиви остановил лимузин у входа в школу со стороны Россетер-роуд, и девочки, стоявшие там, показались Джеку особенно загадочными – и одновременно очень раскованными.
Когда девочкам исполняется одиннадцать или двенадцать лет, они начинают думать, что выглядят ужасно. Детство осталось позади (по крайней мере, такова их собственная точка зрения), но они еще не превратились в юных женщин. В этом возрасте все девочки очень разные – одни уже начали двигаться и выглядеть как девушки, у других все еще мальчишеские тела и движения, как у мальчиков, только очень заносчивых.
Все это не про двенадцатилетнюю Эмму Оустлер, которая выглядела на все восемнадцать. Она открыла дверцу Джекова лимузина, и мальчик сразу заметил у нее усики на верхней губе, правда, поначалу принял их за пот. У нее были загорелые руки, а волосы на них почти белые (выгорели на солнце), толстая темно-коричневая коса переброшена через плечо и, оттеняя лицо, почти красивое, достает до самого пупка, по дороге пролегая между ясно намеченными грудями, подчеркивая и разделяя их. Заметных размеров груди были примерно у четверти шестиклассниц.
Джек вышел из лимузина и встал рядом с Эммой; он едва доставал ей до пояса.
– Не споткнись о галстук, конфетка моя, – сказала Эмма. Галстук у Джека и в самом деле доставал до колен, но пока она не сообщила ему об этом, Джек и не думал, что есть опасность споткнуться. Еще на Джеке были серые бермуды, но он уже немного вырос из них, так что они оказались короче, чем «полагается» (по крайней мере, так сказала миссис Уикстид), и носки (только для мальчиков, девочкам полагалось носить гольфы).
Эмма бесцеремонно и грубовато взяла Джека за подбородок и повернула лицом к себе:
– Ну-ка, посмотрим на твои ресницы, конфетка… о боже ж ты мой!
– Что такое?
– Э-э, добром это не кончится, вот что, – сказала Эмма Оустлер. Джек посмотрел на ее лицо и решил, что мог бы сказать ей то же самое. Еще он понял, что на губе у девочки не пот, а усики. Джеку было всего пять лет, и он не знал, что женщине нельзя так вот просто сказать, что у нее усики, можно и нарваться; Джеку же показалось, что усики Эмме очень идут, и ему тут же захотелось их потрогать, такие они были на вид мягкие.
Первый день в школе, как и первая татуировка, – откровение, и в тот день Джека ожидало его первое откровение, а именно прикосновение к усикам Эммы, во многом определившее его дальнейшую судьбу.
– Как тебя зовут? – спросила Эмма, наклоняясь все ближе.
– Джек.
– А фамилия?
На какой-то миг Джек совсем забыл, какая у него фамилия, – так его зачаровала верхняя губа Эммы, покрытая мягкой шерсткой. Правда, еще одно обстоятельство объясняло нерешительность Джека. При крещении его записали как Джека Стронаха, ведь отец бросил его, не женившись на матери, и Алиса не видела причин давать мальчику фамилию отца. Но миссис Уикстид придерживалась другого мнения. Алиса всем своим поведением подчеркивала, что «миссис Бернс» не существует, миссис же Уикстид считала, что мальчику ни к чему страдать от славы незаконнорожденного, и по ее настоянию Джеку поменяли фамилию, так что теперь он стал как законнорожденный. К тому же миссис Уикстид считала очень важным ассимилироваться, и с ее точки зрения «Джека Бернса» скорее станут принимать за канадца, чем «Джека Стронаха». В общем, она считала, что оказывает мальчишке услугу.
Пока Джек никак не мог решиться, что ответить Эмме, это заметила учительница; школьницы звали ее Серым Призраком. В самом деле, в миссис Макквот было что-то потустороннее – она мастерски овладела искусством возникать словно ниоткуда, когда ее никто не ждет. Наверное, в прошлой жизни она была покойницей – как еще объяснить холод, который она распространяла вокруг себя? Даже дыхание было ледяным.
– Что у нас тут такое? – спросила миссис Макквот.
– Некто Джек, но он не помнит свою фамилию, – ответила Эмма Оустлер.
– Я уверена, Эмма, под твоим благотворным влиянием он сразу ее вспомнит, – сказала миссис Макквот.
Среди предков миссис Макквот азиатов не числилось, и все же у нее были немного раскосые глаза – так туго она стягивала свои стального цвета волосы в пучок на затылке. Ее тонкие губы все время были плотно сжаты, в противоположность Эмме, которая всегда держала их раскрытыми. Ее рот походил на цветок, а тонкие усики на верхней губе – на пыльцу, просыпавшуюся на лепесток.