Злая игрушка. Колдовская любовь. Рассказы - Роберто Арльт

— Церковь не признает развода, сеньора. Единственное разделение супругов, допускаемое каноническим правом, — quatthorum et abitationes, то есть разделение комнат внутри дома…

Ирене впилась кошачьим взглядом в зрачки Бальдера, будто бы хотела сказать: «Этому бессовестному мало того, что он просит моей руки, будучи женат, он еще возмущается даже мыслью о церковном браке. Ничего, он у нас еще попляшет».

— Это все поповские штучки, — решительно заявила молодая женщина.

— Моя дочь выйдет не за того, кого им будет угодно одобрить, а за того, кого я для нее выберу сама.

— Священники проповедуют одно, а сами делают совсем другое.

— Мне-то вы о них не рассказывайте, я знавала всяких капелланов в полку, им только и не хватало, что… Покойный муж рассказывал мне об этом…

Разговор принимал семейный характер. Вдова все настаивала, чтобы Бальдер сел. А Эстанислао как будто впитывал в себя сумрак, опускавшийся на патио. Он достиг опасной высоты. И понимал, что надо уйти, не получив определенного ответа. Они недалекие люди. Его, скорей всего, приняли за дурака. Он частенько производил именно такое впечатление на тех, кому не под силу было уяснить себе его недоверчивую натуру. И он взялся за плащ:

— Сеньора, позвольте мне удалиться. Очень рад был с вами познакомиться. Я горжусь тем, что у женщины, которую я люблю, такая безупречная мать. Сомнения ваши мне понятны, и меня они не обескураживают. Когда вы узнаете меня по-настоящему, вы меня полюбите, и тогда я буду счастлив назвать вас мамой. Сеньора, с нынешнего дня я буду вашим покорнейшим слугой. Ваше слово для меня теперь закон.

Вдова протянула ему руку, взволнованно пробормотав: «К вашим услугам, кабальеро», и Бальдер покинул гостиную. Его провожала Ирене, а Зулема осталась, и девушка, беря его под руку, говорила:

— Ну вот, видишь? Мама очень добрая. Я боялась, что она с тобой обойдется круто, но ты произвел на нее хорошее впечатление. Я все понимаю, дорогой. Потерпи немного. Мы будем счастливы, очень счастливы. Вот увидишь.

От нее словно исходил жар, воспламенявший его.

Окончательно побежденный, Бальдер пробормотал:

— Не знаю, чего я достиг. Единственное… единственная моя правда в том, что я тебя люблю…

— О да, я знаю… я знаю…

На галерее их догнала Зулема:

— Эстанислао… скажите мне спасибо. Я ее уговорила. Она разрешила вам переписываться.

Бальдер склонил голову в знак благодарности, а сам в это время думал: «Не пройдет и трех месяцев, как я буду ночевать в этом доме. Я не ошибся: для них я — простая душа».

— О чем ты думаешь, дорогой?..

— Мы завтра увидимся?..

Вмешалась Зулема:

— Ну конечно… приходите вечером ужинать.

— Хорошо… Значит, увидимся в три.

Ему трудно было расстаться с Ирене, выпустить ее руки из своих. Зулема отвернулась, и Бальдер почувствовал, как его поцелуй тает на горячих губах Ирене, словно капля воды на раскаленном утюге. И сказал себе: «Теперь сомнений нет. Я ступил на долгий и сумрачный путь».

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Предыстория необыкновенного события

ак-то летним днем 1927 года некий молодой человек нервно прохаживался по перрону вокзала Ретиро вдоль стены, отгораживающей платформу номер один от городской улицы.

Он был погружен в свои мысли и чем-то взволнован. Внезапно остановился и с удивлением обвел взглядом стены, переходившие вверху в решетчатые стальные своды. Дневной свет тускнел в стеклах, пожелтевших от паровозного дыма, словно от никотина.

Неизвестно откуда, доносились резкие, неприятные звуки. Где-то беспрестанно чмокал насос. Глухие удары сбрасываемых на перрон тюков чередовались с сухим лязганьем буферов, а небо над хитросплетением стальных балок принимало горчичный оттенок.

Молодой человек продолжал нервно расхаживать взад-вперед. Когда впоследствии он попытался уяснить себе, что же привело его сюда, он ничего не мог вспомнить. С ним случилось что-то крайне досадное, но в чем было дело — начисто вылетело у него из головы после того происшествия, о котором сейчас пойдет речь.

Вид у молодого человека был довольно неприглядный. Изрядно помятый серый костюм сидел на нем кое-как. Впечатление неухоженности усиливалось еще оттого, что носки его ботинок задрались кверху, а волосы на висках и на затылке не были подправлены — верный знак того, что молодой человек бреется сам. К тому же он немного сутулился, и этот недостаток еще более подчеркивал то невыгодное впечатление, которое создавал весь облик молодого человека.

Он ходил взад-вперед, словно пытаясь разрядить нервное напряжение, от которого лицо его казалось даже энергичным. По временам он, как будто забывая о своей задаче, с любопытством наблюдал за окружавшим его здесь непрерывным движением.

Ушел поезд, сразу же за вокзалом завернув за дом с красной черепичной крышей. Молодой человек проводил его взглядом, как бы желая удостовериться, туда ли он идет, куда нужно.

Семафоры вдали казались ему застывшими орудиями пыток.

Молодой человек словно и не слыхал шума и грохота, возникавших снова и снова. Он смотрел, как приходили и уходили электропоезда, но неподвижность его взгляда указывала на то, что мысленным взором он исследует глубины своего собственного «я».

И вот, подняв глаза, он вдруг увидел, что на него пристально смотрит какая-то девушка. Школьница. Белая шляпа с широкими полями оттеняла бледный лоб и вьющиеся локоны, падавшие по обе стороны ее довольно широкого лица, а глаза у нее были карие с зелеными искорками, что придавало им необычное — «кошачье», как определил потом Бальдер, — выражение.

Эстанислао смерил ее взглядом, пожал плечами и пошел дальше. Но, когда он повернул обратно, девушка по-прежнему стояла неподвижно, придерживая у колен папку для нот, висевшую на ремне через плечо, и разглядывала его совершенно невозмутимо.

Бальдер подумал, наморщив лоб: «Странная девица!»

Теперь он ходил взад-вперед, охваченный чувством, похожим на тревогу. Старался не смотреть в ту сторону, где стояла девушка, но все равно чувствовал на себе ее пристальный взгляд. Рассердившись, Бальдер вдруг остановился в двух-трех метрах от нее и принялся разглядывать ее в упор, ожидая, что она опустит глаза. Но девушка взгляда не отвела, и Бальдеру в конце концов надоело это занятие — он повернулся на каблуках и пошел прочь. Должно быть, как раз в тот момент он и забыл, почему оказался на платформе номер один вокзала Ретиро.

Школьница своей позы не изменила. Прислонившись к стене, спокойным взглядом следила за нервными метаниями Бальдера. Эстанислао опешил. Любая женщина тотчас отводит глаза, когда на нее уставится молодой человек, если только в эту минуту в ней не происходит какого-либо психического процесса, не поддающегося объяснению. Даже внезапно возникшее влечение контролируется сдерживающими центрами и не объясняет подобного отсутствия стыдливости — загадочного эмоционального состояния, понятного лишь тому, кто сам его испытывает.

Бальдер еще больше забеспокоился. Не знал, что и подумать. Во взгляде девушки была неподвижность, характерная для сомнамбул. Она смотрела на него так, будто он ее загипнотизировал. Ни малейшего признака смущения или робости, естественных для женщины в присутствии мужчины, который ей нравится.

Эстанислао продолжал шагать, чтобы скрыть свое смятение.

За пределами застекленного свода платформа, залитая солнцем, горела, как медная полоса. Звякнул колокол, проревела сирена, и у платформы под лязганье сцеплений и скрежет тормозов остановился электропоезд. Из дверей плотным потоком потекли люди. Мягко шаркали по асфальту подошвы, в руках мелькали свертки и цветы. Гранитолевые сумки под кожу били по ногам, между взрослыми пробирались мальчишки в альпаргатах. Вдруг раздался звук, похожий на удар бича, и позади электрички взлетел белый султан пара, сразу заполнивший пространство под сводом. Потом послышалось фырканье, все чаще и чаще — но другому пути шел паровоз.

Бальдер оглянулся. Девушки на прежнем месте не было. Он с беспокойством повернулся к поезду и сейчас же увидел ее: из темного квадрата вагонного окна она смотрела на него своим долгим непроницаемым взглядом.

Как бы против воли он вошел в вагон. Школьница сидела одна в небольшом, крайнем купе. Жалюзи, поднятые до половины, обитые кожей сиденья, одно против другого, и царивший в вагоне полумрак создавали впечатление, что он очутился в каюте трансатлантического лайнера.

Ирене спокойно повернула голову. Какая-то сила сверкающей волной взметнула Бальдера в заоблачную высь. Встревоженный, он сел против нее, но взгляд девушки так быстро испепелил его волю, что он забыл обо всех приличиях, нагнулся к юной попутчице и, взяв ее за подбородок, воскликнул: