Графиня де Монсоро - Александр Дюма

Во время обратного пути Бюсси задавал все новые и новые вопросы, но ответы на них вращались в замкнутом кругу, который мы только что очертили. Реми ле Одуэн знал не больше Бюсси, правда, лекарь, не терявший сознания, был уверен, что Бюсси не грезил.

Для всякого влюбленного человека — а Бюсси влюбился с первого взгляда — чрезвычайно важно иметь рядом кого-нибудь, с кем можно было бы потолковать о любимой женщине. Правда, Реми не удостоился чести лицезреть красавицу, но в глазах Бюсси это было еще одним достоинством, ибо давало ему возможность снова и снова объяснять своему спутнику, насколько оригинал во всех отношениях превосходит копию.

Бюсси горел желанием провести всю ночь в разговорах о прекрасной незнакомке, но Реми начал исполнение своих обязанностей врача с того, что потребовал от раненого уснуть или, по меньшей мере, лечь в постель. Усталость и боль от раны давали нашему герою такой же совет, и в конце концов эти три могущественные силы одержали над ним верх.

Однако, прежде чем лечь в постель, Бюсси сам лично разместил своего нового наперсника в трех комнатах четвертого этажа, которые он сам занимал в годы юности. И только убедившись, что молодой врач, довольный своей новой квартирой и новой судьбой, подаренной ему Провидением, не сбежит тайком из дворца, Бюсси спустился на второй этаж, в свои роскошные апартаменты.

Когда на следующий день он проснулся, Реми уже стоял у его постели. Молодой человек не мог поверить в свалившееся на него счастье и всю ночь ожидал пробуждения Бюсси, в свою очередь желая убедиться, что все это не сон.

— Ну, — сказал Реми, — как вы себя чувствуете?

— Как нельзя лучше, милейший эскулап. Ну, а вы, вы довольны?

— Так доволен, мой сиятельный покровитель, что не поменялся бы своей участью с самим королем Генрихом Третьим, хотя за вчерашний день его величество должен был сильно продвинуться по пути в рай. Но разрешите взглянуть на рану.

— Взгляните.

И Бюсси повернулся на бок, чтобы молодой хирург мог снять повязку.

Рана выглядела как нельзя лучше, края ее стянулись и приняли розовую окраску. Окрыленный надеждой, Бюсси хорошо спал, крепкий сон и ощущение счастья пришли на помощь хирургу, не оставив на его долю почти никаких забот.

— Ну что? — спросил Бюсси. — Что вы скажете, мэтр Амбруаз Парэ?

— Я скажу, что вы уже почти выздоровели, но открываю вам эту врачебную тайну с большим страхом: как бы вы не отослали меня обратно на улицу Ботрейи, что в пятистах двух шагах от знаменитого дома.

— Который мы разыщем, не правда ли, Реми?

— Я в этом уверен.

— Как ты сказал, мой мальчик? — переспросил Бюсси.

— Простите, — вскричал Реми со слезами на глазах, — неужели вы сказали мне “ты”, ваше сиятельство?

— Реми, я всегда обращаюсь на “ты” к тем, кого люблю. Разве ты возражаешь против такого обращения?

— Напротив, — воскликнул молодой человек, пытаясь поймать руку Бюсси и поцеловать ее, — напротив, мне показалось, что я ослышался. О! Ваше сиятельство, вы хотите, чтобы я сошел с ума от радости?

— Нет, мой друг, я хочу только, чтобы и ты, в свою очередь, меня полюбил и считал себя принадлежащим к моему дому и чтобы ты сегодня, пока будешь здесь устраиваться, позволил мне присутствовать на церемонии вручения королю эстортуэра[7].

— Ах, — сказал Реми, — вот мы уже и собираемся наделать глупостей.

— Э, нет, наоборот, обещаю тебе вести себя примерно.

— Но вам придется сесть на коня.

— Проклятье! Это совершенно необходимо.

— Найдется ли у вас хороший скакун со спокойным аллюром?

— У меня таких четыре на выбор.

— Ну хорошо, возьмите себе на сей раз коня, на которого вы посадили бы даму с портрета, понимаете?

— Ах, я понимаю, отлично понимаю. Послушай, Реми, воистину ты раз и навсегда нашел путь к моему сердцу: я страшно боялся, что ты не допустишь меня к участию в этой охоте или, скорее, в этом охотничьем представлении, на котором будут присутствовать все придворные дамы и толпы любопытствующих горожанок. И я уверен, Реми, милый Реми, ты понял, что дама с портрета должна принадлежать ко двору или, во всяком случае, должна быть парижанкой. Несомненно, она не простая горожанка: гобелены, тончайшие эмали, расписной потолок, кровать с бело-золотым пологом — словом, вся эта изысканная роскошь обличает в ней даму высокого происхождения или по меньшей мере богатую женщину. Что, если я встречу ее там, в лесу?

— Все возможно, — философски заметил ле Одуэн.

— За исключением одного — разыскать дом, — вздохнул Бюсси.

— И проникнуть в него, когда мы его разыщем, — добавил Реми.

— Ну уж об этом-то я меньше всего беспокоюсь, — сказал Бюсси. — Мне бы только добраться до его дверей, а уж там я пущу в ход одно испытанное средство.

— Какое?

— Устрою себе еще один удар шпагой.

— Отлично, — сказал Реми, — ваши слова позволяют надеяться, что вы сохраните меня при себе.

— Ну, на этот счет будь спокоен. Мне кажется, будто я тебя знаю лет двадцать, не меньше, и, слово дворянина, уже не смогу обводиться без тебя.

Приятное лицо молодого лекаря расцвело от невыразимой радости.

— Итак, — сказал он, — решено. Вы едете на охоту и займетесь там поисками дамы, а я вернусь на улицу Ботрейи искать дом.

— Вот будет занятно, — сказал Бюсси, — если окажется, что мы оба добились успеха.

На этом они распрощались — скорее как два друга, чем как господин и слуга.

В Венсенском лесу действительно затевалась большая охота в честь вступления в должность господина Бриана де Монсоро, несколько недель назад назначенного главным ловчим. Вчерашняя процессия и неожиданное покаяние короля, который начал пост в последний день масленичного карнавала, заставили придворных усомниться, что он почтит своим присутствием эту охоту. Ибо обычно, когда на Генриха III находил приступ набожности, он неделями не покидал Лувра, а иногда даже отправлялся умерщвлять плоть в монастырь. Однако на сей раз, к удивлению придворных, около девяти часов утра уже было известно, что король выехал в Венсенский замок и гонит лань вместе со своим братом, герцогом Анжуйским, и всем двором.

Местом сбора охотников служила Коновязь короля Людовика Святого. Так назывался в те времена перекресток дорог, где, как говорят, тогда еще можно было увидеть знаменитый дуб, под которым король-мученик вершил правосудие. Все собрались к девяти часам, и ровно в девять, верхом на прекрасном вороном жеребце, на поляну выехал новоиспеченный главный ловчий, предмет всеобщего любопытства, ибо почти никто из придворных его не знал.