Проклятие Индигирки - Игорь Ковлер

Данила бежал следом гигантскими шагами. Упал, больно ударившись о камни, вскочил и понесся дальше. Незнакомая ярость гнала его вслед за раненым зверем, пульсируя в висках только одной ясной, бьющей наотмашь мыслью – добить! Он увидел, как олень свалился в ручей и пытался встать, держа голову над водой. Задыхаясь, подбежал, остановившись метрах в десяти, дослал патрон в патронник. Олень по-прежнему держал беззащитную голову над водой и смотрел на человека с пристальной неподвижностью. Данила увидел в его глазах, или ему показалось, удивление. Он вдруг вспомнил свой страх, поразивший его совсем недавно.

«Неужто тот страх теперь переместился в оленью голову? Шалишь!» – отбросил сомнения Данила и нажал на спуск.

Скинув штормовку, вошел в ледяной ручей, распаляя себя воинственными криками. И хотя никогда не сталкивался с тем, что ему предстояло, знал, что собирается делать. Он так хотел. Теперь его слабость побеждена, он спешил убедить себя в этом и не хотел идти за помощью. Вспомнив, чему учили его Корякин с Вертипорохом, вытащил нож. «Ну! Давай!» – кричал он, стараясь победить в себе чувство омерзения. Тяжело сопя, разрезал олений живот и, давясь тошнотой от запаха плоти, в которой еще теплилась жизнь, выгреб кишки, вырезал сердце и печень, бросил их на куртку. Отволок тушу к кустам, снял рубаху, привязал ее к сухостою для ориентира и двинулся к лагерю.

– Ай да начальник! – воскликнул Корякин.

Он взял двух лошадей и отправился за тушей. Вертипорох внимательно посмотрел на Данилу, начал мостить козлины, шкурить жерди и палки для копчения. Вскоре вернулся Чебаков.

Вертипорох сварил ведро супа. После обеда, порезанную длинными ломтями, посоленную оленину нанизали на ошкуренные ветки из тальника, на козлы положили длинные жерди, поперек на них – мясо, снизу Вертипорох поддерживал не жаркий, но дымный костер, подкладывая сухой тальник. Через несколько часов у них будет полусухое копченое мясо, пригодное для хранения. Переход обещал быть сытым.

Вечером Данила взял карабин и ушел на берег ручья. Хотелось побыть одному. Он разжег костерок. От огня веяло теплом и спокойствием. Ветер стих, в молочно-розовом небе светлым мазком повисла луна. В огне Даниле чудились то идущий по долине Чебаков, то голова оленя и его удивленный взгляд. Он знал, что этот день затаится в нем, ожидая подходящего момента, чтобы напомнить о себе.

«Ерунда!» – громко сказал Данила и выстрелил в небо. Тишина вздрогнула, прорвалась раскатами, какое-то время слышались разные звуки, которые, затихая, становились продолжением тишины. Данила загасил костер и пошел в лагерь. Он начал сближение с этой землей.

Рано утром появились Рощин с Остаповским. Их накормили бульоном, напоили чаем, и оба тут же уснули. Данила и Вертипорох пошли осмотреть дорогу на перевал.

Они спокойно двигались по распадку, когда в долину, едва не касаясь голов, тяжелой глыбой вползла низкая серая туча. Мгновенно потемнело. Передний край тучи уперся в сопку. В ней происходило какое-то бурление, серые потоки закручивались в спирали, наползали друг на друга, смешивались – то, светлея, то темнея. Туча накрыла всю долину, только в той стороне, откуда она пришла, где виднелся ее край, светила желто-зеленая полоска. Ветер нагонял новые набухшие потоки клубящейся мглы, и наконец она лопнула, просыпалась тяжелыми хлопьями мокрого снега.

– Природа, раскудрит ее! – проворчал Вертипорох, толкая Данилу под лиственницу. Они укрылись под кроной, наблюдая, как на глазах приникает к земле побелевшая трава, как опускаются под тяжестью налипшего снега ветки.

– Покурим, что ли, начальник? – Вертипорох достал папиросы.

– Давай. – Данила взял папиросу.

– Сезон кончим, куда подашься?

– Нас не спрашивают.

– Время такое. – Вертипорох хмуро затянулся дымом. – Я в толк не возьму, что ж получается, чем больше мы золотишка найдем, тем больше, выходит, народу посадить надо? Достанет ли сил отвернуть с этого курса, а? Землю обживать надо, а с зэка какой спрос?

– Наше дело искать. А дальше жизнь покажет.

– Да, по-всякому может быть, – вздохнул Вертипорох. – Может, и разберутся когда, только мало проку ни в чем не обнадеживающую дорожку тропить.

– Что ж, мы зря тут небо коптим, по-твоему?

– Нет, – зло хмыкнул Вертипорох. – Светлый путь торим на каторгу.

– Заладил, – проворчал Данила. – Какая тебе надежа нужна? Золото – и есть надежа. Без него государству каюк.

– Я до разведки на прииске три года батрачил. – Вертипорох стряхнул с рукавов снег. – Насмотрелся. Такие, как ты, инженерики, повоюют за правду месяц-другой – и в запой. Куда денешься? Все повязаны. Летом в промывку рабочий день по тринадцать-четырнадцать часов, промприбор два годовых плана дает, а месячный не выполняет. Потому как дармовое золото прет, а кубаж приисковые срезают. Лагерным – плевать: работяг выставил, и ладно. Потом отыгрываются приписками. Зона производство дурит, оно – зону. «Чернуху раскинуть» по-ихнему называется. Такая надежа выходит, начальник. Пошли, что ли? Посветлело, кажись.

Прошло не более получаса. Темно-серая мгла, обтекая сопку, стремительно уносилась. В засыпанную снегом долину хлынуло солнце. Всюду слышались глухие шлепки падающих с веток сырых снежных комьев. Мимо стрельнул очумелый заяц, оставив след на исчезающем снеге.

– Эй! – крикнул вдогонку Данила.

Заяц, метнув в сторону, наддал ходу и скрылся в распадке.

– Какого черта ты мне это рассказываешь? – с напускной суровостью спросил Данила.

– Глядишь, пригодится когда, – ухмыльнулся Верти-порох.

Данила решил поговорить с Рощиным. У него все же опыт колымских маршрутов. Простая житейская логика Вертипороха подавляла. Данила злился, чувствуя за ней правоту и силу, но не хотел признавать их. Они мешали его представлениям о будущем. А кому удается в будущее заглянуть? Вертипорох прав. Позади них течет скрытая угрюмая река иной жизни, и он только-только начинает приближаться к пониманию ее.

Молча они вышли на небольшую с высокой травой поляну, подковой вклинившуюся в лес. Данила, занятый своими мыслями, шел впереди и не заметил, как из кустов прямо под ноги выкатились два рыжевато-коричневых медвежонка размером с небольшую собаку. Забавляясь, они весело гонялись друг за другом, кружа вокруг Данилы. Он зачарованно смотрел на пушистые мячики и уже было наклонился схватить, потормошить их, как услышал сзади змеиный шепот:

– Не смей! Отгоняй полегоньку.

Данила обернулся.

– Гони! – засипел Вертипорох, опасливо снимая с плеча карабин. Его тревога передалась Даниле. Происходило что-то непонятное и, судя по поведению Вертипороха, весьма опасное. Но не было ясно, что это за опасность. Тем более для здоровых, вооруженных людей. Не могла же она таиться в веселых, беззащитных медвежатах?! Волнение мешало сообразить, как отогнать настырных игривых малышей. Не придумав ничего, он смешно, неуклюже согнул колени, растопырил длинные руки и пошел полуприсядью на медвежат, гоня их, словно кур с огорода, шипя, как Вертипорох, по-змеиному: «Кыш отсюда! Кыш!»