Бремя идолов - Чингиз Абдуллаев

— Какая милиция? — разозлился Малявко. — Чего ты кричишь?

Он раскрыл дверь и увидел перепуганного Юрлова. Тот показал рукой на поднимавшуюся с пола Римму.

— Она… — сказал он. — Она милицию вызвала.

— Ты? — не поверил своим глазам Малявко. — Ты еще живая?

— А вам мало Глебова? — спросила с вызовом Римма. Она слышала завывание сирены и была уверена, что теперь отсюда никто не уйдет. — Двор окружен, теперь вас всех арестуют.

Малявко тоже услышал вой сирены. Никто из них даже не предполагал, что это была пожарная сирена — машина выехала на пожар, возникший после взрыва на Малой Бронной.

— Быстро уходим, — приказал Малявко. — Быстрее.

— Нашли пленку? — спросил Юрлов. — Нет. Черт с ней, быстрее уходим.

Бондаренко выбежал из квартиры. Увидев Римму, Державшуюся за перила, он ринулся к ней.

— Убью!

— Стой! — закричал Малявко. — Милиция во дворе.

Но Бондаренко было трудно остановить. Он рванулся к Римме и успел схватить ее за руку.

— Пусти! — крикнула она. — Пусти, негодяй!

— Уходим! — закричал Малявко, сбегая вниз по лестнице. За ним поспешил Юрлов. Хотя вой сирены прекратился, они спешили вниз. Бондаренко схватил Римму за волосы и изо всех сил ударил ее головой о стенку.

— Сука, — рявкнул он напоследок и побежал за остальными.

Римма почувствовала, как все закружилось перед глазами. Еще мгновение — и она упала на лестницу.

Трое бандитов выбежали во двор. Не обнаружив сотрудников милиции, они быстро сели в свою машину.

— Трогай! — крикнул Малявко, когда Юрлов замешкался.

Через секунду машина вылетела со двора. Только несколько минут спустя они пришли в себя.

— Зачем побежали? — спросил Бондаренко. — Почему этой стерве поверили?

— Она бы одна не пришла, — тяжело дыша, ответил Малявко. — Наверное, вызвала милицию и хотела нас задержать. На испуг взять.

— Я ее тоже на испуг взял. Башку пробил, — усмехнулся Бондаренко.

— Точно пробил?

— Точно. Если даже память не отшибло, то месяца два в больнице поваляется, это я обещаю.

— Молодец, — обрадовался Малявко. — Значит, так… Рассказываем шефу, что Кокшенов в больнице, ничего не знает. А эту журналистку мы прибили. Она тяжело раненная, и неизвестно, вообще выживет ли. А магнитофон не нашли, потому что пленку случайно стер друг Кокшенова. Все понятно? Не перепутайте.

— А если узнает? — спросил Юрлов.

— Не узнает. Нам только один день продержаться нужно. До завтра. А послезавтра пусть узнает. Нас уже в Москве не будет, сам знаешь…

— Смотри, — сказал Юрлов, — тебе решать. Я — человек маленький.

— Правильно. Я и решу. Ты лучше следи за дорогой. А то еще попадем в аварию.

Через полчаса они уже были на даче у Тетеринцева. Малявко в нескольких словах доложил о случившемся.

— Кокшенов лежит в палате, счастливый и довольный, что мы не возбуждаем против него уголовного дела. Он помнит, что первый начал драку. Я вернул ему его сумку, и у него нет никаких претензий. Про магнитофон он даже не вспомнил.

Оказывается, он оставил его у своего друга — фотокорреспондента «Коммерц-журнала» Федора Беззубика. И тот стер всю запись. Я сам проверил, лично. Вся запись стерта. А журналистку, которая наш разговор подслушала, мы нашли. Витя ей все мозги об стенку выбил. Даже если выживет, то ничего помнить не будет.

— Хорошо, — кивнул Тетеринцев. — Один раз в жизни все сделали толково.

Молодцы.

Он прошел в другую комнату, где сидел Ветров, слышавший их разговор.

— Все слышал? — спросил Тетеринцев. — Теперь можете не дергаться. Никто до послезавтра ничего не узнает. А потом уже не так страшно.

— Не верю я твоим подонкам, — проворчал Ветров. — Привезли бы стертую пленку и показали.

— Зачем она нам? — удивился Тетеринцев.

— Да, ладно. Действительно, не нужна. Посмотрим, как завтра будет.

— Хорошо будет, — воодушевился Тетеринцев. — Вы все здорово придумали.

Особенно насчет брата этого парня. Представляю, что напишут в газетах. А ваши черномазые сработали сегодня здорово. Такой взрыв бабахнул, во всех соседних домах стекла повылетали. Пусть теперь наш мэр попробует сказать, что хочет стать Президентом. Его родственники погибших на куски разорвут.

— Может, и не разорвут, — поморщился Ветров. — Народ у нас не злопамятный, отходчивый. Вдруг захотят избрать. Вот когда послезавтра он детишек перебьет, вот тогда все, крышка ему. Он и мэром города не останется. Не то что Президентом. Его даже в дворники никто не возьмет.

— Здорово придумано, — ухмыльнулся Тетеринцев. — Если все получится…

— Это от нас с тобой зависит, чтобы получилось, — напомнил Ветров. — Самое главное завтра, чтобы человек Ахмада вовремя свою бомбу взорвал. Ни минутой раньше, ни минутой позже. Я сейчас поеду к нему, объясню все его остолопам.

— Сам поедешь? — не поверил Тетеринцев.

— Конечно, сам, — усмехнулся Ветров. — Я такие дела никому не доверяю.

Только вдвоем с Антоном и ездим. Сам всегда довожу до конца порученное мне дело. И потом… они все равно никому и ничего не станут рассказывать. Если все пройдет в Воронеже как нужно, тогда мы и здесь сумеем все нормально провести. И ты вообще сможешь отсюда уехать. Зачем тебе оставаться депутатом? Будешь жить где-нибудь на своем острове. Или хочешь еще стать министром?

— Хочу, — сказал Тетеринцев. — Чем я хуже других?..

— Ну-ну, — усмехнулся Ветров. — Там поглядим. Ты завтра все снаряжение лично проверь. Чтобы все было путем. Сам понимаешь, завтра последний день.

Решающий.

ДЕНЬ ТРЕТИЙ

Глава 21

Ночью он приехал к себе с той самой высокой девушкой, с которой отплясывал рок-н-ролл. Девушка была явно польщена вниманием взрослого мужчины, который привез ее в свою большую квартиру. Узнав, что он живет один, она еще больше обрадовалась и сразу отправилась в ванную комнату. Он остался сидеть на диване, чувствуя себя уставшим и пожилым человеком. Девушка еще не вышла из ванной, а ему уже стало смешно. Действительно глупо, думал он. Привозить домой эту девочку, которой едва исполнилось девятнадцать. Да еще и ждать, пока она выйдет из ванной, чтобы потом как-то произвести на нее впечатление. Ему показалась пошлой сама их встреча с налетом какой-то неискренности.

Девушка наконец вышла из ванной. Она была действительно изумительно сложена. Подошла к нему, нагая, даже не прикрылась полотенцем. Современных молодых людей отличала большая раскованность, чем его сверстников. Хотя, с другой стороны, он помнил, как вела себя его молодая подруга лет пятнадцать назад, когда они встречались в Москве, в гостинице «Россия». Тогда ему было двадцать четыре, ей чуть меньше. И они были такими же отважными и смелыми, как эта девочка.

— Разденься, — тихо попросила девушка. — Или ты меня стесняешься?

— Стесняюсь, — улыбнулся он, снимая рубашку.

Ее холодные ладони заскользили по его груди.

— Подруги говорят мне, что самые лучшие любовники — это мужчины в сорок лет. Когда они все умеют и все знают. Сколько тебе лет? Сорок пять?

— Меньше. Тридцать девять.

— Идеальный возраст, — кивнула она. — Снимай брюки. Я буду ждать тебя в спальне.

Девушка поднялась и, грациозно ступая, вышла из комнаты. Он вдруг понял, что именно казалось ему пошлым. Понял после ее слов. Им обоим нужна была эта встреча как доказательство собственной состоятельности. Ей в девятнадцать лет нужно было обязательно переспать с сорокалетним мужчиной, чтобы потом рассказывать об этом подругам. А ему нужна была именно молодая девушка — чтобы почувствовать себя молодым человеком, готовым встречаться со столь юной особой.

Обоих влекло друг к другу и чисто физическое любопытство. Прекрасно понимая это, он тем не менее снял брюки и отправился к девушке.

Конечно, она была очень молода. Конечно, не все совпадало столь идеально, как могло совпадать, но она старалась. В ней был задор, свойственный молодым, и наглость, свойственная начинающим. В ней не было и пресыщенности, какая отличает женщин, уже познавших в постели все возможное и невозможное. Но когда все было кончено и она уснула, он ощутил в душе горечь, словно изменил сам себе. Он всегда спал один на двуспальной кровати. На таких же кроватях он спал и во всех номерах гостиниц, где останавливался.

Осторожно поднявшись, он прошел в ванную, включил душ и долго стоял под спасительной струей горячей воды. После чего надел халат и, пройдя в кабинет, сел за компьютер. В конце концов он мог бы жениться, как все нормальные люди, и теперь у него могла быть такая же взрослая дочь. Уже после всего, перед тем, как она заснула, он поинтересовался, сколько лет ее матери. Услышав в ответ «сорок», замер на своей половине кровати, боясь шевельнуться. Все правильно. Он терял время. Ему всегда казалось, что он потерял нить где-то там, в восемьдесят восьмом, когда, спасая первого и последнего Президента Советского Союза, встал под пули и оказался на грани между жизнью и смертью. Стремительные события восемьдесят девятого уже проходили без его участия. Словно его вычеркнули из жизни.