Новые приключения в Стране Литературных Героев - Станислав Рассадин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Профессор. Не с кем? Да ничего подобного!.. То есть я понимаю, что ты хочешь сказать. Да, у Грибоедова нет произведения, способного стать рядом с «Горем от ума», и потому великая комедия затмила все прочие его сочинения. Но уверяю тебя, у Александра Сергеевича есть и прекрасные стихотворения. и интереснейшие письма, и проза, и статьи, и комедии, наконец!
Гена. Ну и что? Сами же сказали, что «Горе от ума» все это затмило. Выходит, и говорить не о чем.
Профессор. Ишь, как отрубил! Нет, дружок! Мало того, что все это и само по себе интересно, но иные, так сказать, неглавные произведения Грибоедова стоит знать хотя бы и ради его главного, гениального создания.
Гена. В каком смысле? (Требовательно.) Вы пример приведите!
Профессор. Охотно. Ну вот, скажем, есть у него такое стихотворение:
« – По духу времени и вкусуОн ненавидел слово «раб»...– За то попался в Главный штабИ был притянут к Иисусу...»
Гена. «К Иисусу»? А что это значит?
Профессор. Привлечен к суду. Призван на расправу – так тогда выражались. Но ты дослушай:
«– Ему не свято ничего...– Он враг царю!.. – Он друг сестрицын!..– Скажите правду, князь Голицын,Уж не повесят ли его?..»
У тебя нет ощущения, что это словно бы отрывок из «Горя от ума»?
Гена. Точно! Я так и подумал: это ж прямо как на балу у Фамусова, когда гости про Чацкого сплетничают... А может, так оно и есть, Архип Архипыч? Может, я эти строчки позабыл просто?
Профессор. Да нет. Это вполне самостоятельные стихи, в которых речь идет об аресте самого Грибоедова по делу о заговоре декабристов и которые одна из современниц, поэтесса Ростопчина, объяснила следующим образом: «Как Грибоедов определял мнение о себе московских дам»...
Гена. Но ведь все равно же: «московских»! Про Чацкого-то кто сплетничал? Тоже эти самые дамы: ну там Хлестова, Софья, графиня-внучка...
Профессор. Видишь, ты все понял. Да, сходство несомненно, и разве оно само по себе не говорит о близости Грибоедова к его герою, об общности их положения в этом обществе?
Гена. Да, это мы с вами здорово подметили!
Профессор. Ну, положим, это подмечено задолго до нас с тобой. Да и случай-то простой, ясный, а бывают и куда позагадочнее. Например, есть у Грибоедова одно произведение, которое позволяет взглянуть и на смысл комедии «Горе от ума» и на историю ее создания, так сказать, от противного...
Гена. Это вы о чем?
Профессор. Нет, если я тебе все сразу выложу, что ж это будет за загадка? Давай-ка лучше не станем тратить слов, а отправимся, как обычно, на место действия...
Отправились. И мы слышим голос пожилого мужчины, судя по властным интонациям, барина, а по старомосковскому произношению, естественно, барина московского. В общем, ничего удивительного, если Гена скоро заподозрит в нем самого Павла Афанасьевича Фамусова, – мы пока даже так и станем его называть, хотя все-таки обезопасимся от путаницы кавычками.
«Фамусов». Эй, вы, кто там?.. А, Ванька! Ты здесь наконец, бестия? Целое утро тебя давеча искали, и говорят, ночью был бог знает где... Поди-ка сюда!
Слуга. Власть ваша, барин, а я только и сидел в передней!
«Фамусов». То-то я вижу, ты с обновкой: локоть разодран. Достань-ка календарь. Пиши на записном листе: отнести назад картины этому шельме итальянцу; сказать ему, что он плут, вор; я кому ни показывал картины, все говорят – мерзость, а он с меня сдул вексель в двенадцать тысяч... Уж эти мне иноземцы! Этот мне Кузнецкий мост!
Гена (Архипу Архиповичу, тихо). Честное слово, если бы он не прозой говорил, а стихами, я бы подумал, что это Фамусов.
Профессор. Что ж, ты был бы не очень далек от истины.
Гена. Как? Значит, это он самый и есть?
Профессор. Во всяком случае... Но – тсс! Не надо, чтобы он нас слышал!
«Фамусов». Ну, написал?.. Пиши еще!.. Да отправить старосту из жениной деревни; наказать ему крепко-накрепко, чтоб Фомка-плотник не отлынивал от оброку и внес бы двадцать пять рублей до копейки. Какое мне дело, что у него сын в рекруты отдан, – то рекрут для царя, а оброк для господина: так чтоб двадцать пять рублей были наготове. Он, видно, шутит двадцатью пятью рублями; прошу покорно, да где их сыщешь? Кто мне их подарит? На улице, что ли, валяются? Двадцать пять рублей очень делают счет в нынешнее время, очень, очень... Говорят, все подешевеет, а между тем все вздорожало; так чтоб Фомка внес двадцать пять рублей, слышишь ли, сполна двадцать пять рублей...
Слуга. Слушаю-с.
«Фамусов». То-то... А теперь говори, кто без меня был?
Слуга. Анна Васильевна Растабарова присылала напомнить вашему превосходительству о том, о чем она вас просила.
«Фамусов». Хорошо, хорошо. Скажи, что хорошо.
Слуга. Еще княгиня Дарья Савишна присылала спросить, изволили ли постараться об ее деле.
«Фамусов». Вели ей передать, что все будет исполнено...
Гена (тихо). Архип Архипыч, ну, точно он, Фамусов! И со слугой так же разговаривает. И вообще похоже... Княгиня Дарья Савишна... Княгиня Марья Алексевна... (Его вдруг осенило.) Слушайте, а может, это просто черновик «Горя от ума»? Первый набросок? Ну, как у Чехова с «Толстым и тонким» было... Может, Грибоедов все сперва прозой записал, а уж потом в стихи переложил?
Но не успел затаившийся Архип Архипович (кстати, мы не должны удивляться, что «Фамусов» не видит ни его, ни Гену, – уж таковы фантастические возможности машины, с помощью которой они путешествуют) – словом, не успел он ответить Гене или хотя бы сказать: «Тсс!», как появляется новый персонаж. Звучит его голос, до невозможности угодливый, отчего и этого пришельца мы будем называть «Молчалиным» – в кавычках, конечно.
«Молчалин». Прошу прощения, ваше превосходительство, я без докладу-с.
«Фамусов» (покровительственно). А, это ты, братец? Входи, входи, тебе можно. Ну? Исполнил ли ты то дело, которое я поручил тебе?
«Молчалин». В точности, как изволили приказать.
«Фамусов». А! Молодец! (Нравоучительно.) Ибо что составляет добродетель чиновника, как не умеренность и аккуратность?
«Молчалин». Я с вами согласен, ваше превосходительство.
«Фамусов». Да! Аккуратность и исполнительность!
«Молчалин». Нельзя с вами не согласиться.
«Фамусов». То-то. Ты только и впредь будь исполнителен и аккуратен, а я тебя не оставлю.
«Молчалин». Благодарю, ваше превосходительство. Но осмелюсь заметить: в чем же моя заслуга-с? Я только придерживался вашего суждения. Ваши слова всегда могут служить наставлениями, и разве я посмел бы...
Гена (не дослушав его, взволнованным шепотом). Ну? А вы еще: не торопись, Геночка! Тоже загадку загадали! Все же ясней ясного? Или это, по-вашему, не Молчалин? Ну, то есть, может, еще не совсем он, не законченный, но понятно же, что в этом подхалиме Грибоедов уже Молчалина изображать начал... Вот это да! Прямо только Чацкого здесь не хватает!
Нетрудно догадаться, что именно в эту минуту (так уж рассчитал хитроумный Архип Архипович) должен появиться и «Чацкий». Тоже, разумеется, в кавычках, и, скажем наперед (если только так можно сказать), в очень больших кавычках.
«Чацкий». Позвольте, где я? Среди кого? В тот ли дом привела меня судьба моя?
«Фамусов». А уж это, мой батюшка, по тому смотря, в какой дом ты попасть намеревался.
«Чацкий». Ах, боже мой! Не вы ли старый друг покойного отца моего? И не под этим ли благодатным кровом обитает та, которой суждено стать подругой сердца моего и о которой я не переставал мечтать на всем долгом пути моих странствий?
«Фамусов». Что такое, батюшка? Переведи пожалуй слова свои на простонародный язык. Ты, я вижу, человек ученый, говоришь все фигурно, а я простой человек, люблю, чтоб все было ясно.
«Чацкий». Но что ж не ясно вам в словах моих?
«Фамусов». Ничего, батюшка. Ни первое: кто ты таков и откуда будешь? Ни второе: зачем к нам пожаловал? Ни третье: чем заниматься изволишь? Служишь или без дела болтаешься?
Гена (все так же тихо). Эх, вот так и кажется, сейчас возьмет да и ответит: «Служить бы радг прислуживаться тошно!»
