Дом и корабль - Александр Крон

Добродушное лицо доктора Гриши сразу приняло серьезное выражение.

- Полагаю, - сказал он, и Митя фыркнул, вспомнив гурона по имени Гремучая Змея, - что вам, как культурным людям, известно значение витаминов для человеческого организма. Предлагаю вашему вниманию водный настой вечнозеленых растений. Настой обладает высоким содержанием витамина це и низкими вкусовыми качествами.

Все засмеялись. Даже Ждановский улыбнулся. Каюров пригубил, и его перекосило.

- Н-да, - сказал он. - Серьезная химия!

Туровцев тоже попробовал. Пойло было мерзкое.

- А помогает?

- В литературе есть указания, - ответил доктор обиженно, - что многие племена североамериканских индейцев во время зимних голодовок успешно применяли хвойный настой в целях противоцинготной профилактики.

- Разъяснение авторитетное, - сказал Каюров. - Раз индейцы пьют, нам сам бог велел.

- Так вот, господа гуроны, - заключил Горбунов, сумрачно усмехаясь и подняв стакан как для здравицы, - чтоб не было недоразумений: употребление хвойного настоя, равно как и утренняя зарядка, строго обязательны для всех. Кстати: по долгу командира я снимал пробу с этого зелья и остался жив. Ваше здоровье!

Он выпил не поморщившись, но поспешность, с какой он потянулся за корочкой, выдала его. Все опять засмеялись.

Сразу после чаепития Туровцев отправился в носовую часть, к Филаретову. Ему нравился этот красивый и приветливый парень, как будто сошедший с плаката, он больше, чем все остальные, соответствовал его идеальным представлениям о том, каким должен быть матрос на военном корабле. На этом условном корабле, существовавшем только в Митином воображении, все матросы походили на Филаретова, а старшины на Тулякова, и Митю несколько огорчало, что Филаретов - у Каюрова, Туляков - у Ждановского, ему же достались Халецкий, Савин, Фалеев - люди, к которым еще надо присматриваться и искать подход.

Через четверть часа Каюров, просунув голову в первый отсек, застал Туровцева и Филаретова оживленно беседующими. Филаретов посвящал нового помощника командира корабля в сокровенные тайны своего мастерства.

- Прошу разрешения, - сказал Каюров самым официальным тоном. Он мигнул Филаретову и, когда торпедист вышел, проскользнул в отсек, прикрыл за собой тяжелую стальную дверь, хлопнул Митю по плечу и засмеялся.

- Э, нет, друг, так дело не пойдет.

- Почему же? - спросил Митя, готовый к отпору.

- Потому что не пойдет. С тобой говорят как с человеком, который умеет приготовить аппарат к стрельбе. А ты не умеешь или умеешь приблизительно.

- Почему ты думаешь, что не умею?

- Я не думаю, а вижу. Слушаешь, а головой киваешь невпопад, Филаретов этого не замечает, а мне со стороны видней. Признайся, что исконное штурманское высокомерие помешало тебе в свое время детально изучить наше прозаическое хозяйство. Признайся, и я тебе все растолкую. Причем с моей стороны это никакая не филантропия, а самый шкурный интерес. Гораздо легче жить, когда начальство тебя понимает.

Узкие глаза Каюрова излучали самое неприкрытое ехидство, но именно неприкрытость и покорила Туровцева. Он засмеялся.

- Ладно. Давай.

- Тогда начнем с принципиальной схемы…

Весь день они провозились у аппаратов, сначала вдвоем, затем с торпедистами. Каюрова было невозможно обмануть, с дьявольской проницательностью он обнаруживал все слабые места в Митиных познаниях, и к вечеру Митя постиг не только «принципиальную схему», но и множество таких тонкостей, о существовании которых даже не подозревал.

Следующий день начался звонком Горбунова.

- Знаете что, штурман? - сказал Горбунов. - Я по старой памяти занимаюсь суточным расписанием, и мне это дело надоело. Так что будьте любезны…

- Пожалуйста, - ответил Митя, стараясь не зевать в трубку.

- А пока скажите мне спасибо - я выкроил вам дополнительное время для политинформации. Вы готовы?

Через час Туровцев вошел в кубрик команды. Все было так, как будто он оттуда не уходил, в три ряда стояли скамьи, в первом ряду сидели, сложив на коленях руки, солидные старшины, из-за их широких спин выглядывала молодежь.

После рапорта боцмана вошли и тихонько пристроились под иллюминатором Горбунов и механик.

- В прошлый раз, - сказал Туровцев и сам удивился звучности своего голоса, - у меня недостало времени ответить на часть заданных вопросов. Среди них есть вопросы однородные, их я позволю себе объединить. Вы спрашивали, боцман…

Через пять минут Митя уже ощущал себя хозяином положения. К воде он не притронулся, и его нисколько не волновало присутствие командира. Он уже не искал поддержки во взгляде Тулякова, а нарочно смотрел на Савина. За двадцать две минуты - часы лежали перед ним - Митя успел ответить на все записанные Ждановским вопросы. При этом он не более двух раз произнес слово «значит» и ни разу «так сказать».

- Вопросы имеются?

Встал Туляков.

- А как насчет моего вопросика, товарищ лейтенант?

Митя удивился. О разговоре в дизельном отсеке он начисто забыл.

- Такой был вопрос: правда ли, что в некоторых государствах на подлодках две команды? И ежели факт, то желательно узнать ваше мнение.

Митя замялся. Никакого мнения у него не было.

- Может, сделаем так, товарищ лейтенант, я вам доложу, как мы, мотористы, понимаем… Ну, а вы, конечно, подправите.

Митя охотно согласился.

- Вопрос не простой, - сказал Туляков, вздыхая. - В походе намучаешься - имеется желание отдохнуть. А тут одни воюют, другие ремонтируют. Соблазн большой.

Краснофлотцы заулыбались. Митя понял, что система двух команд уже обсуждалась в кубрике и имела своих сторонников.

- Однако подойдем глубже. Где война, а где ремонт? Вышли на позицию, а у тебя повреждение. Береговую вызывать?

Он обернулся и строго поглядел на третью скамью, где притаились еще не вполне разоружившиеся сторонники двух команд.

- Я вам так скажу: если подводник считает, что его дело плавать, а ремонтирует пусть дядя, я за такого морячилу полушки ломаной не дам.

Митя взглянул на слушателей. Старшины в первом ряду сочувственно ухмылялись, только боцман и Савин сидели с непроницаемыми лицами.

- Скажу о себе, - продолжал Туляков тоном исповеди. - Ну, вот, пришли мы с моря. Бортовой Туляков идет в баню, береговой заступает. Два дня меня на лодку на аркане не затянешь - ем, пью, парюсь и газеты читаю. На третий день захожу от нечего делать на пирс, спускаюсь в лодку, заглядываю к себе в отсек и вижу: все нормально, работа идет, но как-то, понимаете, не по-моему, и сам этот береговой что-то мне не нравится. Я, конечно, ему ничего не говорю, ухожу, но настроение, я вам честно скажу, у меня уже желтенькое…

Команда дружно захохотала.

- Ты этому береговому дашь жизни, - возгласил боцман.

- Обязательно, - убитым голосом сказал Туляков. - Не надеюсь, чтоб он на мой вкус потрафил. Обязательно я с ним полаюсь, и тем дело кончится, что либо буду стоять у него над душой, либо вовсе погоню от дизелей… - Он оглянулся на смеющихся матросов. - Вот они смеются, товарищ лейтенант, а между прочим, я никакого смеха тут не вижу. Здесь многие спрашивали насчет зимнего ремонта. Я, конечно, не могу считать себя полностью в курсе, но если желаете знать мое душевное мнение: на завод нам полагаться не приходится. И если на что надеяться, так это исключительно - вот!

До этих слов Туляков держал руки по швам. Тут он поднял их на уровень лица. Кисти рук были большие, темные от въевшейся в поры металлической пыли.

- Как по-вашему, Лаврентий Ефимович, - каким-то нарочито бесцветным голосом спросил Горбунов, - можем мы отремонтировать корабль только своими силами?

Туляков задумался.

- По идее, ничего особо невозможного в этом нет, - сказал он наконец. - За всех не скажу, а от лица мотористов заявляю: переборку и ремонт дизелей беремся произвести полностью и в указанный командованием срок.

Сел и сразу же встал:

- А если что неправильно - прошу извинить.

Митя молчал. Он совсем забыл, что от него ждут ответа. Помог Ждановский.

- Может быть, послушаем других товарищей? - тихонько сказал он, и Митя с готовностью согласился.

Старшина группы электриков Куроптев и трюмный Караваев поддержали Тулякова. Первый - кратко и определенно, второй - начал с каких-то оговорок, запутался, вызвал смех и иронические замечания («Петя, не будь на подхвате…»), а кончил тем, что засмеялся сам и, сказав: «А в общем - сделаем», плюхнулся на место.

- А вы почему молчите, Савин?

Это сказал Горбунов. Вопрос был задан тем же бесцветным тоном, но в кубрике сразу почувствовалось напряжение.

Савин встал. Он стоял, как всегда, не очень по-военному, но так, что к нему было трудно придраться.

- Так ведь я не старшина группы, товарищ капитан-лейтенант.

- Формально нет. Но в вашем заведовании находятся наиболее сложные приборы, и нам интересно ваше мнение.

Савин еле заметно пожал плечами.