Цветы в зеркале - Ли Жу-чжэнь

– Короче говоря, если в мире будет меньше одним буддийским или даосским монахом, то в нем станет больше на одну целомудренную женщину. Конечно, среди монахов есть разные люди: и умные, и глупые, и, конечно, не будет недостатка и в таких, которые бы не страдали и сластолюбием, однако те, кого можно отнести к числу сластолюбцев, вряд ли ограничились бы совращением только одной женщины или растлением только одной девушки. Посудите сами, правильна моя точка зрения или нет?

– Я слышал, – сказал У Чжи-хэ, – что у вас на родине издавна существуют тяжбы. Я читал книги древних, и хотя кое-как, в общих чертах, уловил смысл слова «тяжба», но у нас здесь таких дел совсем не бывает, и я так в конце концов не знаю, откуда они берутся. Я выяснил причины процветания тяжб на вашей родине; оказалось, что их много: тяжбы возникают либо из-за того, что ссору не сумели покончить миром, не захотели пойти на уступки, либо потому, что спорное имущество весьма значительно и страсти разгораются. Человек вдруг вскипит, бежит жаловаться в суд, и вот начинается тяжба, жалобы друг на друга сыплются без передышки. Возникают тяжелые думы, злые мысли, начинается сутяжничество; причем не только возводят всякие напраслины, но и припутывают сюда дела, не имеющие никакого отношения к делу, надеются этим запугать противника и совсем не думают от том, что теряют совесть. А после возникновения тяжбы готовы пойти на любой расход, ничего не жалеют, целыми днями отбивают колени в присутственном месте, забывая о своем достоинстве. Даже если тяжба, к счастью, закончится мировой, все равно приходится тратить уйму денег, волноваться, суетиться!

– А если тяжба продолжается, тогда еще хуже: возникают новые непредвиденные осложнения, и все это тянется без конца; и хотел бы уж на любых условиях покончить с делом, но это уже невозможно: из-за тяжбы устои семьи приходят в упадок, да и в делах полный провал. Смириться с этим нельзя, но ты уже сам себе не хозяин. Пусть даже ты и пришел в себя, понял, что натворил, но прошлого-то не вернешь! И что особенно странно, это сутяжники, которые подстрекают других к тяжбам, обманывают невежественный народ, вовлекают его в тяжбы, цепляются за всякие вздорные слухи, строят несбыточные планы, интригуют, клевещут на добрых людей, запутывают невинных. Увлекут людей на этот путь, а потом тайком делят нечестно полученную добычу; если даже такого человека и разоблачат, так он бежит от расплаты в дальние края. А простой народ этого не понимает и часто становится жертвой обмана; его дурачат, ему вредят. Вот такие сутяжники причиняют зло без счета и богатеют от жадности тяжущихся.

– По-моему, даже если ты с помощью всяких уловок и хитростей и выиграл тяжбу, все равно в конечном итоге ты никакой от этого выгоды не получишь. Поэтому в «Книге перемен» сказано: «Тяжба кончается злом». Если люди это поймут и все придут к добрым нравам, то откуда тогда возьмутся тяжбы!

– И еще я слыхал, что у вас в стране есть обычай резать тягловый скот; я думал, что это обязательно для принесения в жертву, но, разузнав об этом подробно, выяснил, что всякие людишки, живущие в городах, режут скот, гонясь за прибылью, наживаются на том, что находятся любители полакомиться мясом, которые наперебой скупают его на базарах. Совсем не думают о том, что без зерна люди не могут жить, а зерно без тяглового скота не вырастишь. Вместо того чтобы ухаживать за волами, воздавая им этим благодарность за то, что они в известной степени являются источником жизни для людей, наоборот, их убивают и обжираются ими. Разве это не значит отплатить злом за добро? Хотя они и рассуждают так, что, дескать, не для меня же одного режут волов, я один человек, ну, сколько я там могу съесть; но ведь надо же понимать, что народ, забивая волов, гонится за прибылью; вот если бы все добропорядочные люди перестали есть мясо волов и никто не покупал бы его, а оставлял бы гнить, – кто бы тогда согласился резать скот? Отсюда ясно, что те, кто режут скот, конечно, виноваты, но и тем, кто ест воловье мясо, тоже не уйти от вины. Если же говорить о том, чья вина больше, то принято считать главными виновниками зла тех, кто режет скот, – но ведь базарные простаки только и знают что гонятся за выгодой; да разве им понятны пути, приводящие к возмездию за добро и зло! Да и потом, если говорить вообще о волах, то как знать, не станут ли эти люди в своих будущих перерождениях такими же вот волами? По моему скромному суждению, вина целиком лежит на тех, кто покупает мясо, ведь сказано в «Летописи Чуньцю» [208]: «С мудрых больше спрашивается».

– И еще я слышал, что у вас, принимая гостей, ставят рядами всякие изысканные блюда и яства, пускают пыль в глаза так, что дальше уже некуда! Расставят столы и стулья, хозяин и гости усядутся, и вот, кроме десяти и больше сортов фруктов и холодных закусок, – после того как раз-другой обнесут вином – несут всякие тарелочки и блюдца; на юге это называют «закуской», а на севере – «горячим». Уж самое меньшее четыре или восемь блюд притащат, а то бывает от десяти до двадцати. Тут, конечно, и сладости есть; и вот только после всех этих закусок начинается сам обед; еда богатая, тарелки огромные, блюд подается восемь-десять, а то и больше. Хотя хозяин и старается угощать все новыми и новыми яствами, но гости сыты, еще не доев закусок, и когда подают настоящий обед, это уже выходит только для видимости, знаете, как при жертвоприношениях. И что особенно удивительно, ведь совсем не считаются с тем, вкусное блюдо или нет, лишь бы дорого стоило!

– Так как ласточкины гнезда [209] очень дороги – за одно это блюдо можно купить десять других, – то оно обязательно является главным в угощении. И им не противно, что вид у него, как у лапши, а вкус, как у воска. Такие большие затраты сделаны, а для гостя это все равно, будто бы он тарелочку лапши съел да выпил полчашки куриного бульона; но хозяин думает лишь о том, что все, что гость ел, стоит втридорога. Ну разве это не смешно? Когда хозяин, принимая гостей, подает одно-два изысканных блюда и тратится на них, это неизбежно, и если блюда вкусные, то так и надо. Если же хозяин потратил