Хозяйка Империи - Раймонд Фейст

С трудом выговаривая слова, так и не избавившись от мучительной дурноты, она подозвала Сарика:

— И, да помилуют нас боги, распорядись, чтобы был исполнен наш ужасный долг: уничтожение дома Петачи.

Сарик только кивнул в ответ: слова застревали в горле. Он умел читать в душах, и стоило ему вспомнить темное неистовство страстей, обуревавших Тапека, как его бросало в холод. Маре выпало на долю самое тяжкое из всех мыслимых наказаний: исполнение жестокого приговора, вынесенного достойной семье, и все из-за простой мальчишеской горячности. Только потому, что госпоже вздумалось воззвать к клану, юный властитель умер в мучительной агонии; еще до наступления ночи навсегда закроются глаза его молодой жены, и младенца сына, и кузенов, и всех родственников, носящих имя Петачи. То, что именно ей предписано стать орудием этой бесчеловечной казни, мучило Мару даже сильнее, чем тоска по Айяки. Впервые — с того мгновения, когда огромный вороной конь придавил к земле ее сына, — в глазах властительницы блеснула искра проснувшегося сочувствия к кому-то другому, помимо нее самой.

Это не укрылось от Сарика, который скрепя сердце отправился выполнять страшную миссию, возложенную Великими на Акому. Поддерживая Мару на обратном пути к шатру, Хокану также заметил перемену. Огонь, насланный магами, прижег раны ее души. Теперь ее рассудком управляло не навязчивое желание отомстить Джиро, а опаляющий гнев.

Мара вновь обрела самое себя. Хокану испытывал смешанное чувство горечи и облегчения: он скорбел о гибели Петачи, но любимая им женщина опять становилась самым опасным игроком Игры Совета из всех, кого когда-либо знала Империя.

Мановением руки Мара отослала слуг, суетливо устранявших оставленный в шатре беспорядок. Когда последний из них оказался на достаточном расстоянии, она велела Ирриланди опустить входной полог и позаботиться о том, чтобы предстоящий разговор остался в тайне.

Кейок вошел, когда упало последнее полотнище. Взяв на себя обязанности слуги, он зажег светильники. Мара безостановочно мерила шагами шатер. Чуть ли не дрожа от внутреннего напряжения, она оглядела своих придворных, выстроившихся перед ней полукругом.

— Они посмели… — начала она обманчиво ровным тоном.

Кейок насторожился. Он бросил вопрошающий взгляд на Хокану, но тот, как и все, безмолвствовал.

— Что ж, пусть получат урок.

Ирриланди, который пока еще не научился угадывать ход мыслей Мары, отсалютовал ей традиционным ударом кулака по собственной груди и отважился спросить:

— Госпожа, ты ведь, конечно, не магов имеешь в виду?

В свете ламп, делавшем еще гуще тени вдоль стен высокого шатра, Мара казалась совсем маленькой. Проходили минуты; наступившую тишину нарушали лишь приглушенные расстоянием крики офицеров, все еще собиравших войска. В Маре чувствовалось напряжение натянутой тетивы лука, когда она оповестила сподвижников:

— Мои верные друзья, мы должны совершить то, чего еще никогда не случалось за все время существования Империи. Нужно найти способ обойти приказ Великих.

Ирриланди поперхнулся. Даже у Кейока, не раз смотревшего в лицо смерти, похоже, земля ушла из-под ног. Но Мара непреклонно продолжала:

— У нас нет выбора. Я посрамила имя Акомы перед Джиро Анасати. Нам запрещена любая попытка смыть это пятно военным путем; я не брошусь на собственный меч. Это тупик, который не укладывается в наши традиции. Властитель Анасати должен умереть, потому что такова моя воля, но я не стану опускаться до такой низости, чтобы нанимать убийц. Джиро уже воспользовался моим проступком, объединив врагов Акомы. Он сколотил из недовольных правителей сплоченную партию традиционалистов, так что под угрозой не только продолжение рода Акомы, но и само правление Ичиндара. Мой наследник мертв, поэтому ритуальное самоубийство не спасет честь Акомы, и, значит, это не выход. Если требуется спасти все, ради чего я жила… мы посвятим годы поискам нужного плана и его исполнению. Мой замысел должен увенчаться смертью Джиро — если не на поле боя, то в мирные дни — вопреки воле Ассамблеи магов.

Глава 4. НАПАСТИ

Внизу послышался какой-то звук.

Лежа на самом верху груды упакованных в тюки тканей, Аракаси уловил то, что могло быть скрипом шагов на дощатом полу. Он замер в тревоге, обнаружив, что был не один в темном складе. Справившись с участившимся дыханием, он заставил себя расслабиться, чтобы из-за долгого пребывания в неудобной позе судорога не свела мышцы. Издалека было трудно углядеть Мастера среди товаров, а его одежду можно было принять за смятый кусок ткани, свешивающийся из развязавшегося тюка, но вблизи эта иллюзия вряд ли сохранилась бы: грубую ткань просторной туники никто не спутал бы с превосходными шелками и полотном. Когда он заподозрил наличие «хвоста» и попытался отделаться от преследователей, спрятавшись в этом строении, ему и в голову не могло прийти, что он загонит себя в ловушку. Аракаси закрыл глаза, чтобы обострить другие чувства. Воздух был затхлым из-за рассыпанного зерна и ароматов экзотических пряностей, которые просачивались из бочек; к ним примешивались запахи заплесневелой кожи от дверных петель и смолы, которую использовали для пропитки досок.

Проходили минуты. Со стороны пристани сквозь стены доносился приглушенный шум: лай дворняги, хриплый голос матроса, переругивающегося с женщиной из Круга Зыбкой Жизни, и беспрерывное громыхание тяжело нагруженных повозок, которые волокли с речных причалов нидры. Пока Аракаси прислушивался к звукам снаружи, стараясь выделить каждый в отдельности, день угасал. С криками промчалась от реки ватага уличных мальчишек; торговая суета постепенно затихала. Перекликались фонарщики, приступившие к своей работе, но ничего настораживающего слух он не улавливал. Прошло уже так много времени, что любой другой человек, окажись он на месте Аракаси, решил бы, что встревоживший его скрип, который он принял было за шаги, ему наверняка почудился. Однако Аракаси упорно сохранял неподвижность: рисковать было нельзя. Когда идет состязание в хитрости, терпение порой решает его исход.

В конце концов его выдержка была вознаграждена, когда раздался тихий шорох: то ли пола плаща задела бочонок, то ли рукав зацепился за опорную балку. Сомнение исчезло, уступив место неприятной уверенности: кто-то еще находится внутри склада.

Аракаси беззвучно взмолился Чококану, Доброму богу, чтобы тот позволил ему выпутаться из опасной переделки. Человек, затаившийся в мрачном помещении склада, явился сюда явно не с добрыми намерениями. Этот неизвестный вряд ли может оказаться слугой-лежебокой, который забрался сюда, чтобы тайком вздремнуть во время дневной жары, и до того заспался, что пропустил время ужина. Аракаси никогда не верил в случайное стечение обстоятельств. Приняв в рассуждение и поздний час, и очевидное нежелание незнакомца обнаружить себя, Мастер был вынужден сделать вывод, что охотились именно за ним.