Клодиус Бомбарнак - Жюль Верн

Я последним остаюсь на площадке, и Попов говорит мне:

— Этой ночью нас ничто не потревожит. Советую вам хорошенько выспаться. Боюсь, что следующей ночью, когда мы будем проезжать через Памирские ущелья, будет не так спокойно.

— Спасибо, господин Попов, я последую вашему совету.

Попов желает мне спокойной ночи и запирается в своем купе.

В вагон мне возвращаться не за чем, и я остаюсь на площадке. Ни справа, ни слева от полотна невозможно ничего разглядеть. Самаркандский оазис уже позади, и теперь дорога стелется по бескрайней равнине. Пройдет еще несколько часов прежде, чем поезд достигнет Сырдарьи. Мост, перекинутый через эту реку, не такой большой, как амударьинский.

Только в половине двенадцатого решаюсь я, наконец, открыть дверь багажного вагона и, войдя, тихонько закрываю ее за собой.

Я знаю, что молодой румын иногда выходит из ящика. А вдруг ему вздумается сейчас немного поразмяться и пройтись по вагону?

Полнейшая темнота. Сквозь дырочки, просверленные в ящике, не пробивается ни малейшего проблеска света. Мне кажется, это к лучшему. Значит, номер 11 не будет ошеломлен моим внезапным появлением. Он, без сомнения, спит. Я стукну два раза в стенку ящика, разбужу его, и мы сразу же объяснимся. Это выйдет очень просто.

Пробиваюсь ощупью. Моя рука касается ящика, я прикладываю ухо к передней стенке и прислушиваюсь.

— Ничего не слышно — ни шороха, ни дыхания. Где же мой румын? Неужели он успел улизнуть? Может быть, он сошел на одной из станций, а я этого не заметил?.. Прощай тогда вместе с ним и мой репортаж!.. Я не на шутку тревожусь…

Внимательно прислушиваюсь…

Нет! Он не сбежал… Он сидит в своем ящике!.. Я слышу его спокойное, ровное дыхание… Он спит… спит, как праведник, этот ловкий обманщик, этот заяц, обставивший железнодорожную Компанию.

Я собрался уже было постучать в стенку, как вдруг паровозный гудок издает пронзительные трели. Но поезд здесь не должен останавливаться, я это знаю, и жду, пока не прекратятся свистки. И тогда я тихонько стучу в стенку…

Нет ответа.

Стучу опять, немного погромче.

Не так слышится, как чувствуется невольное движение удивления и испуга.

— Откройте же… откройте — говорю я по-русски.

Никакого ответа.

— Откройте… — продолжаю я. — Не бойтесь! С вами говорит друг.

Хотя стенка, вопреки моим ожиданиям, не раздвинулась, но в ящике чиркнула спичка, и засветился слабый свет.

Я смотрю на узника сквозь отверстия в стенке ящика.

Лицо его исказилось, глаза блуждают… Он, по-видимому, не может понять, во сне все это происходит или наяву.

— Откройте, мой друг, — говорю я. — Откройте и доверьтесь мне… Я случайно узнал вашу тайну… Я никому не скажу… Напротив, я даже могу быть вам полезен.

Бедняга как будто немного успокоился, но замер и не шевелится.

— Я полагаю, что вы румын, — продолжаю я, — а я — француз.

— Француз?.. Вы француз?..

Он проговорил это на моем родном языке с иностранным акцентом.

Отношения начинают налаживаться.

Передняя стенка отодвинулась, и при тусклом свете лампочки я могу рассмотреть мой номер 11. Теперь это уже не просто арифметическое обозначение, а человек во плоти и крови.

— Никто нас не может увидеть или услышать? — спрашивает он шепотом.

— Никто.

— А начальник поезда?

— Спит крепким сном.

Мой новый друг берет меня за обе руки и крепко сжимает их… Я чувствую, что он ищет поддержки… Он понимает, что может рассчитывать на меня… И все-таки с губ его срывается приглушенный лепет.

— Не выдавайте меня!.. Прошу вас, не выдавайте!..

— Выдать вас, да что вы, мой милый? Разве вы не помните, с какой симпатией отнеслись французские газеты-к австрийскому портняжке и к этим испанцам, жениху и невесте, которые избрали точно такой же способ путешествия? Разве газеты не открыли подписку в их пользу?.. А вы боитесь, как бы я, хроникер… журналист…

— Так вы журналист?..

— Клодиус Бомбарнак, корреспондент газеты «XX век».

— Французская газета…

— Про то я вам и толкую.

— И вы едете до Пекина?

— До Пекина!

— Ах, господин Бомбарнак, сам бог послал вас ко мне навстречу.

— Совсем не бог, а редакция моей газеты. Мужайтесь и поверьте мне! Я окажу вам любые услуги, какие только будут в моих силах.

— Благодарю вас… Благодарю!..

— Как вас зовут?

— Кинко!

— Кинко? Превосходное имя!

— Превосходное?..

— Да, для моих статей! Вы румын, не так ли?

— Румын из Бухареста…

— Но вы, должно быть, жили во Франции?

— Да, четыре года служил в Париже подмастерьем у одного обойщика в Сент-Антуанском предместье.

— А затем вы вернулись в Бухарест?

— Да, я занимался там своим ремеслом до того дня, пока невмоготу стало противиться желанию уехать…

— Уехать?.. Но зачем?..

— Чтобы жениться!

— Жениться… на мадемуазель Зинке…

— Зинке?..

— Да, на мадемуазель Зинке Клорк, улица Ша-Хуа, Пекин, Китай.

— Так вы знаете?..

— Конечно… Ведь адрес написан на вашем ящике…

— Ах да, верно!

— Кто же эта Зинка Клорк?

— Молодая румынка. Я познакомился с ней в Париже, там она училась у модистки…

— Я так и думал.

— Она тоже вернулась в Бухарест… А потом ее пригласили заведовать магазином мод в Пекине… Мы, сударь, так любили друг друга, а ей пришлось уехать… И вот уже год, как мы в разлуке!.. Три недели назад я получил от нее письмо… Дела у нее идут хорошо… И если я приеду к ней, то тоже добьюсь положения… Мы бы сразу поженились… У нее уже кое-что накоплено… И я стал бы скоро зарабатывать не меньше, чем она… И вот, не долго думая, я пустился в путь… в Китай.

— В ящике?

— Но посудите сами, господин Бомбарнак, — говорит Кинко, краснея. — Что я еще мог придумать? Денег у меня хватило только на покупку этого ящика, да еще чтобы запастись кое-какой провизией на дорогу и отправить самого себя багажом, с помощью одного услужливого приятеля… Ведь один только билет от Тифлиса до Пекина стоит тысячу франков… Но, клянусь вам, когда я их заработаю, то возмещу Компании все убытки… Поверьте, что…

— Я в этом не сомневаюсь, Кинко, я вам верю… И как только вы приедете в Пекин…

— Зинка предупреждена. Ящик отвезут прямо к ней на квартиру, на улицу Ша-Хуа, и она…

— Заплатит за доставку?

— Да, сударь.

— И с большим удовольствием, я за это ручаюсь…

— Конечно… ведь мы так любим друг друга!

— И, кроме того, Кинко, чего не сделаешь для жениха, который на целых две недели согласился стать багажом и носить на себе обозначения: «Осторожно, зеркала! Не кантовать! Беречь от сырости!»