Песня моряка - Кизи Кен Элтон

Айк был рад присутствию Карлоса, хотя тот и исполнял роль его противника. Он был благодарен ему и за то, что тот никогда не пытался связать болезнь Айрин с деятельностью компании. Более рьяный член профсоюза не упустил бы эту возможность, хотя ученые снова и снова убеждали сельскохозяйственных рабочих в отсутствии какого бы то ни было риска. Но истинный фанатик-энтузиаст не преминул бы воспользоваться этим. Карлос так же, как и Джина, смотрел на вещи более философски. «Надо верить в благодать, а не в проклятия «, — любила повторять Джина. Более того, когда сразу после рождения Айрин Айк начал терзать себя мыслями о том, что во всем повинен он (все эти кокаиновые плантации в Эквадоре или опыление рекомбинантных растений), Джина сделала все возможное, чтобы разубедить его в этом.

— Знаешь, Иов говорил, что дерьмо сыпется на головы и праведников, и грешников одинаково, — лучась улыбкой, говорила она, откидывая назад копну волос.

Айк поднялся и принес еще две бутылки пива. Рабочие столпились на грузовой платформе, которая удалялась теперь вдоль сточной канавы. Солнце погрузилось в знойное марево и теперь казалось красным бесформенным пятном. Айк как раз допил третью бутылку пива, когда зазвонил телефон.

— Пьяная сестра Джины из Макфарланда, — предсказал он, вставая с качелей.

Это действительно была пьяная сестра Джины, но звонила она не из кухни в Макфарланде. Она звонила из больницы во Фресно. И Джину позвать было нельзя. Она вообще больше ничего не могла сказать и требовала, чтобы Айк немедленно приезжал.

Трубка все еще издавала короткие гудки в его руке, когда Айк увидел, что солнце раскалывается надвое и из него что-то возникает. Затем он почувствовал, как на него налетел холодный ветер, и словно чья-то рука, схватив его за шею, потащила его к неким окулярам. Сначала перед глазами все расплывалось, а потом он все увидел с такой же ясностью, с какой можно рассмотреть препарат на предметном стеклышке под микроскопом. И главное — в этом не было ничего нового. Любой мог увидеть это, стоило лишь нагнуться и присмотреться к реальности. Нелегальные перелеты на опасных для здоровья «Мотыльках», распыление пестицидов, поворот вспять всех естественных процессов во имя Нового мира, свободного от наркотиков, паразитов и преступности. И все достигалось с помощью микроскопических изменений на генетическом уровне. Почему бы и нет? Это целесообразно, это экономит деньги и человеческие ресурсы, при том, что побочные эффекты сведены до минимума. Естественно, оставалась вероятность того, что если возишься со всем этим слишком долго, то даром для тебя это не пройдет.

Когда Айк добрался до педиатрического отделения, девочка была мертва уже два часа. «Осложнения» — сказали сестры. Шунт выпал, ликвор скопился и давление подскочило. Что-то начтотало что-то — пояснил доктор. Айк умолял, чтобы ему показали ее, невзирая на предупреждения врача и сестры Джины. Ему сказали, чтобы он пошел повидаться с женой. Но Джина, накачанная седативными средствами, спала. А Айк хотел видеть собственную дочь. Он продолжал настаивать. И они сдались. Девочка уже лежала на столе в холодильнике. Она была совсем голенькой под простыней и лежала вывернув ножки, как любила это делать, когда ей присыпали попку. Маленькие кулачки были крепко сжаты, а губы по-прежнему раздвинуты в улыбке, обнажавшей уже восемь зубов, и улыбка эта отнюдь не была горестной. Но лоб и виски у нее побагровели и были раздуты до неимоверных размеров. Она походила на какое-то существо на предметном стеклышке.

Айк заверил врачей в том, что с ним все в порядке, вернулся домой и припарковал машину под мимозой. Он вошел в дом и устроился в закутке на кухне. Уже смеркалось, но он не стал включать свет. Сумерки были прохладными. Когда глаза привыкли к полутьме, он различил на столе маленькую трубку Джины. Он зажег свечку и прикурил от нее.

Ему нужна была всего одна затяжка. С ним так было всегда — одна затяжка, и он вылетал, как санки за бортик трассы. Сигарета или эта вонючая трубка — неважно. Айк считал, что именно поэтому он ни к чему не смог пристраститься. Ему хватало одной затяжки.

Когда он открыл глаза, то увидел, что рядом со свечой лежит открытая книга. Джина, вероятно, читала здесь, когда ее побеспокоили. Айк решил, что это Библия, но оказалось, что это поэтический сборник, открытый на стихотворении Эрнесто Карденаля. Южноамериканский поэт — вспомнил Айк. Прошлого столетия. Мелкий шрифт. Но постепенно он смог прочитать следующие строки:

Вчера я пошел в супермаркет и увидел — все полки пусты; Почти все пусты. И я почувствовал горечь опустевших полок, но гораздо сильней Во мне бушевала радость за наше достоинство, Которое так легко разглядеть на пустых полках. Это — цена, которую платит мой маленький народ в борьбе с Колоссом, И я увидел пустые полки, битком забитые героизмом.

Айк поднял голову. Горечь опустевших полок. И достоинство, героизм опустевших полок. Айк вспомнил, как видел по телевизору Марш матерей в Сакраменто — тысячи женщин несли на головах ведра, кувшины и горшки с водопроводной водой. Они стояли, выстроившись в одну шеренгу, на многие мили вдоль шоссе с босыми кровоточащими ногами, как средневековые грешницы, предлагая свои подношения законодателям штата. В руках у них был один-единственный плакат: «Если она такая чистая, почему бы вам ее не попробовать». Но этого было достаточно, чтобы арестовать их за противозаконную демонстрацию. Их побросали в автобусы и увезли. Но ведра, кувшины и глиняные горшки остались валяться в канаве. Героизм пустоты. Два года назад, когда Айк смотрел эту передачу, ему было жалко этих женщин. Теперь он ощутил чувство стыда перед ними.

В трейлере было слишком темно, чтобы читать дальше, а пламя свечи слишком сильно трепетало. Айк перешел в спальню и, не раздеваясь, лег на водяной матрас. Темный, как кошелек, и удобный, как облако, матрас объял его стыд. Не удивительно, что он никогда не хотел смотреть на вещи с этой точки зрения. Он всегда опасался, что горести, которые предстанут его взору, будут обернуты дешевым звездно-полосатым, лживым грязным флажком, изготовленным в Корее. И тогда сквозь увеличительные линзы нового взгляда он различит все дефекты полотнища, и разоблачение будет необратимым. Может, на корейской ткацкой фабрике в сложную формулу основы вкралось какое-то неверное уравнение. Или оно специально было туда внедрено, как рекомбинантный вирус. Так что ничего странного, что люди не хотели смотреть на вещи иначе — ведь разоблачали их национальный флаг, тот самый, за который они проливали кровь. В который они вкладывали свои деньги. Поэтому, естественно, никто не хотел видеть, как его дефекты с каждым месяцем будут становиться все очевиднее и очевиднее. Например, детская заболеваемость раком в Макфарланде на четыреста процентов выше нормы. Айк вспомнил, что читал статистику — одна колонка на последней странице. Естественно, никакой взаимозависимости не установлено. Не установлено! Какого черта, да мы что, ослепли?! В больницу Фресно из окрестностей Макфарланда ездит столько детей, что пришлось пустить рейсовый автобус. Вода укачала Айка, облако вобрало его в себя, и он заснул. Он проснулся в семь утра, позавтракал оладьями и кофе и, как всегда, поехал в ангар. Диспетчер разрешил ему взять выходной и отдохнуть, но Айк упросил, чтобы его допустили к полету.

— В больнице сказали, что будет лучше, если я продолжу заниматься обычными делами. Мне нужно лететь. Я потихоньку. Не волнуйся. Передай в офисе, что я буду готов к полудню.

Диспетчер пожал плечами и ушел, а Айк сел на вращающуюся табуретку и уставился на расписание. Время от времени к нему заглядывали другие пилоты, чтобы пробормотать слова сочувствия по дороге на взлетную площадку. Он кивал, отвечал, что с ним все в порядке и он скоро присоединится к ним. Скоро.