Продажная верность - Эмили Боуи

— Подслушиваешь, Джин?

У меня болит предплечье, но я встаю в полный рост, не подавая виду: — Во что ты втянул моего брата? — я скрещиваю руки на груди, прищуриваясь.

— Поверь мне, я ни во что его не втягивал, — хмыкает он.

— Мне нужно домой, — заявляю я, — и я должна позвонить в больницу, чтобы убедиться, что с мамой все в порядке.

Я не могу вынести того, как он смотрит на меня, как будто это снова вина моей семьи. Как будто они считают, что смерть моего отца была его собственной виной, и во всем, во что бы ни был вовлечен Джуд, виноват Джуд, а Сорен совершенно неповинен. Что за чушь! Сорен и Джуд все делают вместе.

— Я не позволю тебе быть одной сегодня вечером. Ты останешься здесь.

Мой взгляд падает на его кровать, и я понимаю, что это единственная кровать в доме. Я должна поспорить с ним, но я устала, и мысль о том, что пойду в пустой дом, заставляет мой пульс учащаться. Я не готова оставаться одна после того, что произошло сегодня.

— Где у тебя запасные простыни? Я буду спать на диване.

Правая сторона его губ подрагивает: — У меня нет лишних простыней. Тебе придется спать на кровати, — я бросаю взгляд на его кровать. Она выглядит теплой и уютной.

— А тебе не будет холодно на диване?

Он поднимает бровь и сексуально ухмыляется: — О, я не планирую спать на диване. Мы будем спать в одной кровати. Только так я смогу защитить тебя, если в дом войдет незваный гость.

Я хочу закатить глаза от его чересчур драматичного комментария, но он абсолютно серьезен. В нем нет ни намека на поддразнивание. В моей груди теплеет от его заботы. Мне не может не нравиться, как он суетится вокруг меня. Обычно суечусь я. Разве это так плохо, если я проведу одну ночь здесь и хорошенько высплюсь?

— Во что ты ввязался, если ожидаешь, что кто-то вломится в твой дом? — я обхватываю себя руками, — я хочу пойти домой. Там я буду в большей безопасности, — в моем тоне нет борьбы, и Сорен это знает. С таким же успехом я могу сдаться.

— Ложись спать, Джин. Я собираюсь посмотреть телевизор.

Мой позвоночник выпрямляется. Но я не позволю ему указывать мне, что делать.

— Мне знаком этот взгляд, — говорит он, — ты можешь остаться со мной, посмотрим вместе. Я просто подумал, что ты, наверное, устала, — в его тоне чувствуется неподдельная мягкость, и из-за этого борьба покидает мое тело, как вода через решето, пока он не продолжает: — После того умопомрачительного оргазма. Кстати, не за что, — добавляет он.

Я стискиваю зубы, не желая больше находиться рядом с ним. Мне нужно порвать с ним, пока я не начала чувствовать, но я должна играть в эту игру. Моей маме нужна помощь. Как бы я ни ненавидела зависеть от кого-либо, мне нужен Сорен. По крайней мере, это мое оправдание, почему я продолжаю бороться с ним по этому поводу.

— Спокойной ночи, — я подхожу к кровати и проскальзываю внутрь. Он уходит, не удостоив меня и взглядом.

В комнате пахнет им, и все, о чем я могу думать, — это то, что Сорен Моретти лизал мою киску. Как я вообще позволила этому случиться? Я бы также позволила ему трахнуть меня. Я качаю головой, разочарованная собой. Мои пальцы обхватывают простыни и натягивают их к подбородку, а по шее к щекам поднимается жар от всего, что прокручивается в моей голове.

Я погружаюсь в сон и просыпаюсь, когда кровать прогибается посередине. Меня окутывает запах Сорена, и я чувствую, как он нависает надо мной. Я не шевелюсь, отказываясь открывать глаза.

— Ты в моей голове, Джиневра, и я не знаю, что с этим делать, — тихо шепчет он, и его губы прижимаются к моему лбу, прежде чем он ложится на спину.

Я стою в дверях больничной палаты матери. Здесь слишком светло и пахнет дезинфицирующими средствами.

Последние пять дней я была вынуждена оставаться у Сорена. Наверное, я могла бы уехать в любой момент, но знаю, что он позаботится о том, чтобы я не осталась одна, несмотря ни на что. Я не сомневаюсь, что он припаркуется на моей подъездной дорожке и будет спать в своей машине, если понадобится. Если быть честной, мне нравится быть рядом с ним. Все мои сомнения по поводу него связаны с тем, что я так высоко возвела свои стены, так привыкла не полагаться ни на кого, кроме себя, что уже не знаю, как подпустить к себе кого-либо.

Видя свою мать такой слабой, я чувствую себя беспомощной. Это чувство поглощает меня. Я бы сделала все, чтобы остановить этот страх, сжимающий мне горло, чтобы изменить эту реальность, которая говорит, что моя мама не будет здесь вечно.

Я вхожу в палату, и она стонет во сне. Чувство вины обволакивает мое сердце. Я наслаждалась прекрасным сном, в то время как моя мама находится в чужом месте, испытывая боль. Я должна была быть здесь и спать в кресле каждую ночь. Я единственный человек, на которого мама может положиться, а меня здесь не было. Я не лучше Джуда. Он всегда исчезает, когда дела идут плохо.

Мое самое яркое воспоминание об отце — его похороны. Я знаю его лицо только по фотографиям, но мама уничтожила большинство из них, потому что ей слишком больно их видеть. Я помню, как обнимала маму, пока она плакала. Она говорила мне, что любовь разрушит твое сердце, когда все пойдет не так. Когда ты находишь любовь всей своей жизни, и все заканчивается, все остальное не имеет значения. Она разрушает тебя изнутри и распространяется как рак, пока от тебя не останется ничего.

Таким ли будет мое будущее, если я впущу Сорена?

Моя мать снова стонет, ее тело извивается во сне.

— Ей дали что-нибудь от боли? — рявкаю я на медсестру, которая осматривает ее.

Она поднимает голову от моего внезапного выпада: — Температура спала час назад, — говорит медсестра.

Я подтягиваю мамино одеяло, чтобы полностью укрыть ее до подбородка, не желая, чтобы она простудилась. Медсестра игнорирует меня, а я расхаживаю по палате, пытаясь чем-то себя занять. Я не могу вынести этой беспомощности, которая поглощает меня, и гнев берет верх.

В течение