Десятый круг ада - Александр Андрюхин

— Вряд ли я прочту. О чем там речь, если в двух словах?

— В двух словах не расскажешь. Но, в частности, там есть такая любопытная фраза: «С Россией не нужно воевать. Нужно только набраться терпения. Через пару десятилетий русских раздавят жилищно-бытовые проблемы». Понимаете, о чем речь?

— Не вполне.

— Видите ли, в чем дело: я тоже выступал против многоподъездных «высоток». Во-первых, само строительство было отнюдь не дешевым. Но это пустяки по сравнению с тем, сколь колоссальные средства понадобились на их обслуживание. Ну вы же сами архитектор и знаете, что чем больше подъездов в домах, тем больше средств уходит на эксплуатацию. А недофинансирование рано или поздно приводит к деградации. Сегодня это очень актуально. Треть городского бюджета съедает жилищно-коммунальное хозяйство, но все равно нужно в десять раз больше. Эти дома уже выкачали из бюджета в двадцать раз больше, чем было затрачено на их строительство. И это только начало.

— Так вот почему проект назвали «мышеловкой», — сообразил Коломенцев.

— Догадываетесь, да? Жильцы стали заложниками своих квартир. Пожалуй, для российского бюджета будет дешевле демонтировать эти дома и построить новые жилые массивы, чем продолжать держать их на балансе. Но на это нужны колоссальные средства. Вот что значит пренебрегать зарубежным опытом.

— На Западе тоже были проблемы?

— А как же! Но, конечно, не в таких масштабах, как у нас. Опыт строительства подобных домов был. Но у них, слава богу, не было серийности. Они переболели многоподъездностью ещё в тридцатых. Но, по иронии судьбы, именно в семьдесят четвертом году, когда в Канаде на архитектурном симпозиуме весь мир взял курс на строительство либо одноподъездных, либо вообще безподъездных домов, Россия, как будто в насмешку всему миру, утвердила программу строительства «мышеловок».

— Странно, — пробормотал президент корпорации.

— В этом деле много странного, — согласился Глазьев. — Самое интересное, что сегодня ни в одной архитектурной энциклопедии вы не найдете имен проектировщиков этих домов. Как этой группе, совершенно безымянной в советской архитектуре, удалось протолкнуть такой проект на государственном уровне — просто загадка. Троих из них я знал лично. Двое сейчас в Америке, один в Израиле.

Коломенцев долго молчал, переваривая услышанное, затем неожиданно спросил:

— А может быть правдой, что люди, живущие в таких домах, более агрессивны и менее талантливы?

— Вполне, — ответил Глазьев. — Но это не ко мне. Это к Карениной Ларисе Петровне. Она занималась этими проблемами, причем с точки зрения искусствоведения. Могу дать телефон…

Буквально через минуту после того, как президент положил трубку, позвонили из Вашингтона. Разговор был краткий и деловой. На первом этапе американцы готовы инвестировать в строительство жилых домов в России полтора миллиарда долларов.

— Прислать вам проект конструкции домов? — спросили из-за океана.

«Какой к черту проект? — нетерпеливо взвизгнуло внутри. — За такие деньги он воздвигнет жилые массивы по любой конструкции».

— Пришлите, — ответил, едва сдерживая волнение.

6

Потоцкая опознала всех четверых. Это были те самые девочки, которые выбежали вчера из подъезда. Три имели весьма кислый вид, четвертая, самая высокая, взглянула на Галину весьма высокомерно. Когда их увели, Галина перевела испуганные глаза на следователя:

— Неужели это они?

— Они, — кивнул следователь. — Правда, показаний пока не дают, но это дело времени. Три из них ещё упираются, а одна уже призналась, что они заходили в подъезд покурить и видели двух спящих бомжей.

— Боже мой, — прошептала Галина и перекрестилась. — Они хоть в своем уме?

— В своем, — кивнул видавший виды следователь. — Все четыре учатся в лицее. Одна из них чемпионка района по шахматам. А самая высокая — дочь известного бизнесмена. Некоего Крестовского. Наверное, слышали. Не знаю, как он будет отмазывать дочь…

— Они что же, наркоманки?

— Не похоже. Утверждают, что марихуану курили впервые. Врут, конечно. Дяденька, видите ли, виноват: угостил их на улице косячком.

— А зачем бомжей резать?

— Ненавидят. Сами они из элитных домов. Ходят в элитную школу. А в неэлитных местах проявляют классовую ненависть. В последнее время это часто. Особенно в подъездах.

Потоцкая зябко поежилась.

— Как страшно жить. И что же, на первом этаже никто не слышал, что в подъезде убивают? Впрочем, сейчас если кто и услышит — не выйдет.

— Это точно. Из жильцов не только никто не вышел, но эти самые жильцы и дали девочкам нож, — криво усмехнулся следователь. — Вы думаете, где они его взяли? Позвонили в первую попавшуюся квартиру. Открыл мужчина. Они ему вежливо: «Дяденька, дайте нож на пять минут. Побольше». Он и дал. И даже не спросил зачем. Потом через десять минут красавицы отерли его от крови и с милой улыбкой вернули. Вот вам, пожалуйста, девочки — будущие матери.

Следователь покачал головой, затем деловито протянул руку.

— Давайте я подпишу пропуск. Печать в секретариате.

Потоцкая вошла в секретариат, стуча зубами. Женщина, шлепнувшая ей печать, сочувственно произнесла:

— Да не переживайте вы так! Все будет хорошо. В вашем подъезде, наверное, такое в первый раз?

Потоцкая удивленно взглянула на секретаршу.

— Второго раза я не переживу.

— В этих подъездах вечно что-то случается. Хорошо, что хоть сейчас есть кодовые замки. А что творилось до них — просто ужас. Особенно в девяностом году. По трупам в подъездах вели особую сводку.

— Спасибо, вы меня очень успокоили, — пролепетала Потоцкая и поплелась к выходу.

На улице дул такой же пронизывающий ветер, что и вчера. Было сумрачно. На душе тревожно. Она спешила в школу и представляла своих учеников, которые вот так же, выкурив по косячку, могут преспокойно зарезать в подъезде двух бомжей из классовой ненависти. И не просто зарезать, но и распахать до кишок животы, выколоть глаза и вставить в них чинарики. Потоцкая мысленно перебрала всех своих девчонок и мальчишек и пришла к выводу, что ни один не способен на такое. Это и понятно: у них не элитная школа и у её учащихся нет классовой ненависти.

На Рязанском проспекте Галина Петровна собралась перейти дорогу на зеленый свет, но неожиданно перед её носом остановилась черная иномарка с затемненными стеклами. Передняя дверца открылась, и вышел амбал в зеленом пиджаке и черном галстуке.

— Вы Потоцкая Галина Петровна? — спросил он.

— Да! — удивленно ответила женщина.

— Пройдите, пожалуйста, в машину, — вежливо попросил амбал, открывая заднюю дверцу.

— Это ещё зачем? — пробормотала учительница и попятилась.

Амбал одним движением ухватил её за локоть и молча впихнул на заднее сиденье. Дверца тут же захлопнулась, и Галина оказалась рядом с каким-то грузным седым мужчиной лет пятидесяти. Его взгляд был тяжелым, а голос простуженным.

— Я отец одной из этих несчастных девочек, против которых вы только что дали показания, — произнес он мрачно.

Потоцкая осмотрела его с ног до головы и демонстративно отодвинулась подальше.

— Вы полагаете, они несчастные? — спросила она. — По-моему, несчастные те, с кем ваша дочь расправилась…

— Отнюдь, — перебил мужчина. — Им на том свете будет гораздо лучше. Здесь намного хуже. А дети несчастны уже тем, что им приходится созерцать все это российское убожество. Они не виноваты. Виноваты их отцы, которые вовремя не вывезли их из этой варварской страны. И вообще, это у них возрастное. В таком возрасте всегда остро выражено чувство протеста. Они не ведали, что творили.

— Ничего себе, чувство протеста, — задохнулась Галина. — Если все так будут протестовать, то мы будем ходить по трупам! Короче! Что вам от меня нужно?

— Чтобы вы отказались от показаний, — спокойно ответил мужчина.

Галина с минуту молчала, собираясь с мыслями и терпя на себе его усталый взгляд, затем неожиданно для себя выпалила:

— Ни за что! Ни за что я не откажусь от своих показаний! Можете меня зарезать, повесить или живьем закопать, но ваша дочь за содеянное должна понести наказание по все строгости. И она его понесет!

— Не понесет! — покачал головой мужчина. — От показаний вы так и так откажетесь, не сейчас, так потом. Лучше, конечно, сейчас. Ваши нервы будут целее.

— Никогда! — бросила ему в лицо Галина и выскочила из машины.

Она пошла быстрым шагом через дорогу, не оглядываясь, но услышала, как сзади хлопнула дверца и иномарка почти бесшумно тронулась с места. «Сами ублюдки и детей такими же воспитали», — пробормотала в сердцах Потоцкая и посмотрела на часы. К первому уроку она успевала.

В этот день Галина Петровна провела четыре занятия и ещё отстояла дополнительный факультатив со старшеклассниками. Когда она, уставшая, пришла в садик за Алешкой, ей сказали, что сына забрал муж.