Гамп и компания - Уинстон Грум

— Кто тут главный? — спрашивает офицер береговой охраны.

— Он! — хором орут все на капитанском мостике и указывают пальцами на меня.

В этот самый момент я понимаю, что снова в тюряге окажусь.

«МАНЬЯК-ВОЕННОСЛУЖАЩИЙ ЗА ШТУРВАЛОМ ТЕРПЯЩЕГО БЕДСТВИЕ КОРАБЛЯ», гласит один из заголовков. «ОФИЦИАЛЬНО ПРИЗНАННЫЙ ИДИОТ ВЕДЕТ РАЗЛИВАЮЩЕЕ НЕФТЬ СУДНО», гласит другой. «КАТАКЛИЗМ, ВЫЗВАННЫЙ ОПАСНЫМ ДУРАКОМ» — вот типичный образчик того говна, которое мне приходится выносить.

Понятное дело, из Вашингтона прислали трехзвездного генерала, чтобы разобраться со мной и моими проблемами. Это в своем роде удача, потому как армия никаким боком не хочет ввязываться в это дело и быть обвиненной в крушении «Эксон-Вальдеса». Лучшее, что они могут сделать, это убрать меня оттуда — и поскорее.

— Вот что, Гамп, — говорит генерал. — Будь на то моя воля, я бы вас за это к стенке поставил. Но поскольку это не так, я намерен сделать вторую вещь, которая кажется мне наилучшей. А это означает перевод вашей большой жопы как можно дальше отсюда. Если точнее, то в город Берлин, что в Германии. Если нам повезет, никто не сможет вас там найти, и всю вину за эту катастрофу придется повесить на старину капитана Макгивера. Вы меня понимаете?

— Так точно, сэр, — отвечаю. — Но как меня туда доставят?

— Самолет, Гамп, уже на взлетной полосе. Моторы работают. У вас всего пять минут.

Глава десятая

Отправка в Германию оказалась еще далеко не всем. Это если считать, что туда меня в наручниках и кандалах доставили четыре сотрудника военной полиции. Они всю дорогу не переставали мне напоминать, что, если я выкину какой-нибудь номер, им дан приказ колошматить меня по башке дубинками.

Кто-то в высших эшелонах командования, надо думать, дал приказ, чтобы мне поручили самую грязную работу во всей армии, и этот приказ был скрупулезнейшим образом выполнен. Меня направили в танковую часть, где моей обязанностью стало счищать всю грязь с гусениц танков — и вот что я вам скажу: той зимой на гусеницах танков в Германии была чертова уйма грязи.

Еще, судя по всему, разнесся слух, что я Иона или типа того — в общем, человек, приносящий несчастье. Из-за этого никто не хотел со мной разговаривать, не считая сержантов, которые только и делали, что на меня орали. Дни там холодные и влажные, а ночи тоскливые, и я еще никогда не чувствовал себя так одиноко. Я написал несколько писем малышу Форресту, но его ответы были какие-то короткие, и мне показалось, что он вроде как меня забывает. Порой по ночам я пытался увидеть во сне Дженни, но без толку. Может статься, она меня тоже забыла.

В один прекрасный день кто-то говорит мне, что я получаю помощника по очистке гусениц танков и должен показать ему, как это делается. Я прошел в гараж, а там стоит чувак, глазея на гусеницу. На этой гусенице, наверное, добрая сотня фунтов грязи.

— Это ты тут новенький? — спрашиваю.

Когда он поворачивается, то меня чуть кондрашка не хватает! Это же старина сержант Кранц из Вьетнама и с военной базы, откуда мы с мистером Макгивером забирали мусор для наших свиней! Только вот я замечаю, что сержант Кранц никакой уже больше не сержант, а простой рядовой.

— Нет, только не это! — вот что первым делом вырвалось у него, когда он меня увидел.

Похоже, сержант Кранц винит меня за ту неудачу, из-за которой его разжаловали из сержантов в рядовые, хотя даже такой дебил, как я, понимает, что он малость преувеличивает.

А случилось следующее: после того как мы с мистером Макгивером вышли из свиного бизнеса, сержант Кранц решил, что армия на самом деле может продавать свой мусор свинофермам по всей округе. Вскоре у них завелось столько денег, что они даже не знали, что с ними делать. Тогда сержант предложил использовать их для постройки нового офицерского клуба, и генерал был так этой идеей доволен, что назначил сержанта Кранца ответственным за постройку.

В день торжественного открытия состоялся большой праздник с оркестрами, бесплатной выпивкой и тому подобным, а чтобы в самом конце вечера достойно этот праздник увенчать, они пригласили стриптизершу аж из самой Австралии. Она должна была исполнить свой номер на сцене. Говорили, она не только самая лучшая стриптизерша в Австралии, но и во всем мире.

Так или иначе, офицерский клуб был так набит, что стриптизершу едва было видно. Тогда в какой-то момент сам генерал забрался на столик в задней части помещения, чтобы получше все разглядеть. Вот только сержант Кранц, судя по всему, установил потолочные вентиляторы чуть ниже нормы, и когда генерал выпрямился на столике, вентилятор долбанул его по черепу. Скальпировал его почище любого индейца.

Генерал был в ярости. Он без конца матерился и вопил: «Как я теперь все это жене объясню?» Понятное дело, он обвинил во всем сержанта и тут же, не сходя с места, разжаловал его и послал сюда, на самую грязную работу во всей армии.

— Я был одним из первых чернокожих солдат, которым удалось добраться до самого верха положенных им в этой армии рангов, — говорит сержант Кранц, — но такое опущение, что всякий раз, как я оказываюсь поблизости от тебя, Гамп, я непременно в говно сажусь.

Я сказал ему, что очень сожалею, но что не совсем честно винить меня в случившемся.

— Угу. Пожалуй, ты прав, Гамп. Просто я вложил так много в двадцать восемь лет из своего тридцатилетнего срока военной службы — а тут вдруг получается, что остаток этого срока я провожу как простой рядовой, — говорит он. — Кто-то должен за это отвечать — так в армии принято. Я за это отвечать не могу — иначе как ты объяснили, то, что я добрался до самого высшего из полагающихся мне армейских рангов?

— Может, тебе просто повезло, — говорю. — То есть, ты по крайней мере долгое время был сержантом. А лично я всегда на самом дне этой кучи говна торчал.

— Угу, — говорит сержант Кранц, — может, и так. В любом случае это уже, по-моему, значения не имеет. А кроме того, зрелище почти того стоило.

— Какое зрелище? — спрашиваю.

— Да когда тот вентилятор со старого ублюдка скальп снял, — говорит он.

Вот так мы с сержантом Кранцем получили подходящую для нас работу. Такое впечатление, что наша часть вечно на маневрах, и грязь всякий раз по два фута в глубину. Мы скребем, ковыряем, рубим и поливаем из шланга грязь от рассвета дотемна. Когда мы возвращаемся к казарме, то обычно бываем слишком грязны, чтобы туда забираться, и нас поливают из шланга на холоде.

Сержант Кранц, когда он вообще разговаривает, в основном говорит о Вьетнаме, который он почему-то всегда вспоминает с любовью.

— Да, Гамп, вот были старые добрые времена, — говорит он. — Настоящая война! А не то говно с полицейскими акциями, которое сейчас для нас придумали. Черт, у нас были танки, гаубицы и бомбардировщики, которые могли обрушить на врага добрую порцию ссаки.

— Похоже, на нас они порой тоже добрую порцию ссаки обрушивали, — говорю.

— Ну да, ясное дело, так оно все и бывает. Это же война. Там людей должны убивать. Потому-то она войной и зовется.

— Я никогда никого не убивал, — говорю.

— Что? Откуда ты знаешь?

— Ну, я не думаю, что убивал. Я никогда не стрелял из своего оружия. Может, раз-другой, да и тогда там были какие-то кусты или что-то типа того.

— Нечего тебе этим гордиться, Гамп. Наоборот, ты должен стыдиться.

— А как насчет Буббы? — спрашиваю.

— Что насчет Буббы? А кто это был?

— Мой друг. Его убили.

— А, ну да, теперь припоминаю. Этот тот, за которым ты тогда отправился. Ну, он, скорее всего, какую-то глупость сделал.

— Угу, — говорю. — Когда в армию вступил.

Так продолжалось день за днем. Сержант Кранц был не самым интересным собеседником, но он по крайней мере был хоть кем-то. Так или иначе, мне стало казаться, что от грязных гусениц мне уже никогда не отделаться, когда в один прекрасный день кто-то подходит и говорит, что начальник гарнизона хочет меня видеть. Меня окатили из шланга, и я отправился в штаб.

— Послушай, Гамп, я так понимаю, ты когда-то немного в футбол играл. Это правда? — спрашивает начальник гарнизона.

— Да, самую малость, — говорю.

— Расскажи мне об этом.

Так я и сделал. А когда я закончил, начальник только и сказал:

— Ох ты едрена вошь!

По крайней мере, теперь мне не приходилось целыми днями чистить танки. К несчастью, теперь мне приходилось чистить их целыми ночами. А днем я играл в футбол за команду гарнизона. «Свагмиенская Кислая Капуста» — так мы назывались.

«Кислая Капуста» — не очень хорошая футбольная команда. Мягко говоря. В прошлом сезоне мы продули одиннадцать игр и ни одной не выиграли. А в этом сезоне продули уже три. О выигрышах и говорить нечего. Все это вроде как напоминает мне старых добрых «Святых», еще в Новом Орлеане. В общем, разводящий, жилистый коротышка по имени Пит, немного играл в футбол в университете. Он быстрый, ловкий, и мяч бросает неплохо, но он не Снейк. Это как пить дать. Начальник гарнизона, понятное дело, очень недоволен нашими достижениями и всячески заботится о том, чтобы мы побольше тренировались. А после этого я отправляюсь чистить гусеницы танков до трех ночи, но для меня это ничего. По крайней мере, это мешает мне думать о разных других вещах. А еще начальство сделало сержанта Кранца — ах да, рядового Кранца! — тренером команды.