Путешествие к вратам мудрости - Джон Бойн

– Но не святотатство ли это – позволить безбожнику работать над статуей? – спросил я. – А если кто-нибудь обнаружит его отступничество и доложит Санаваси либо, что еще хуже, самому султану? Тогда нам всем не сносить головы.

Хаканг посмотрел в дверной проем, откуда было видно долину и Пирена, сидевшего на земле. Запрокинув голову, он подставил лицо солнцу и закрыл глаза. Кто, по его мнению, кипятился я, снабдил нас этими благодатными лучами, если не божественный Будда? Вскоре парень снял тунику, обнажив впечатляющую мускулатуру, будто высеченную легким касанием резца на его коже, как на камне. Я отвернулся презрительно – безбожие и нарциссизм одновременно, это уже чересчур, но Хаканг словно завороженный продолжал таращиться на Пирена со странным выражением на лице, какого я прежде никогда не видел. Затем, подхватив костыли, он доволок себя до открытой двери и с порога окликнул нашего гостя, приглашая его в барак.

– Покажи нам, на что ты способен. – Хаканг вынул зубчатое долото, рондель[50] и молоток с закруглениями для работы по камню и кивком указал на камень фута в три высотой и около двух футов в ширину. – Если ты обнаружишь нечто прекрасное внутри этой глыбы, мой кузен, возможно, сочтет тебя достойным работать с нами.

Я покачал головой в сомнении, но не запретил Хакангу потворствовать парню, и когда Пирен, взвалив на себя камень и орудия, вынес их наружу и поставил в тень, мой двоюродный брат просиял, улыбаясь. Я забеспокоился, не перетрудился ли он, ибо лицо его буквально пылало, а сам он словно впал в тихое забытье.

Когда солнце садилось за горы, Пирен вернулся в барак и показал нам скульптуру четверорукого Вишну с короной на голове, чакрой в руке, восседающего на затейливо украшенном троне. Я дотошно разглядывал скульптуру, проверяя глубину резьбы и нет ли трещин на камне, и в конце концов был вынужден признать, что молодой человек кое-что смыслит в ремесле, хотя, разумеется, ему еще есть чему поучиться. Впрочем, меня по-прежнему тревожили его крамольные высказывания, о чем я напрямик сказал Хакангу.

– Мы пообещали ему работу, кузен, – возразил мой двоюродный брат, и рвение, с которым он отстаивал парня, начинало меня раздражать. Что такого особенного он в нем нашел?

– Ты пообещал, – поправил я Хаканга. – Не я.

– Он станет ценным приобретением, я в этом уверен. Ты постоянно жалуешься, что тебе не хватает времени в одиночку отслеживать каждую линию на статуе, но когда подарок от Будды падает тебе прямо в руки, ты воротишь нос. Послушай, ты уже вымотался, хотя минуло всего несколько месяцев. И как ты будешь себя чувствовать к окончанию работы? Если, конечно, еще будешь способен дышать.

Я снова изучил произведение Пирена, водя пальцами по поверхности. Хорошая работа, но не выдающаяся. На площадке были и другие не менее талантливые люди, но им не предлагали заняться изображениями. И все же я не мог не признать, что молодой человек до некоторой степени владеет мастерством, которое, вероятно, со временем возрастет, что будет мне только на руку.

В итоге я сдался под напором Хаканга:

– Если он тебе так нравится, вели ему прийти сюда завтра ранним утром. Думаю, я найду чем его занять.

Мой двоюродный брат посветлел лицом. Я не мог вспомнить, когда в последний раз видел его таким счастливым, и похвалил себя за то, что приободрил его, ибо жизнь Хаканга была исполнена одиночества. И теперь, когда мы возмужали, казалось, он сожалеет о своих искривленных конечностях куда горше, чем когда мы были детьми, поэтому и не предпринимает попыток найти себе жену – наверное, прикидывал я, из страха, что подходящие молодые женщины либо их отцы высмеют его. И когда он с необычайной шустростью поковылял к двери, чтобы сообщить Пирену хорошую новость, я испугался, как бы он не споткнулся о костыли и не упал, унизив себя окончательно в глазах людей.

Спустя почти год после заключения договора с Санаваси статуя была наконец близка к завершению. Как и было обещано, Будда высотой в сто двадцать человек был высечен в скале, откуда он взирал на долину с непреходящим благоволением и мудростью.

И надо же, стоило мне порадоваться тому, что работа подходит к концу, как случилась трагедия. Никто из моей семьи не наведывался на площадку, пока мы сооружали статую, поэтому я был удивлен, когда однажды средь бела дня увидел мою сестру Абер, скачущую к нам на бешеной скорости. Остановившись у мастерской, она спрыгнула с лошади и со слезами на глазах подбежала ко мне и Хакангу, а когда она выложила нам все как есть, я обернулся на громадного Будду, задаваясь вопросом, почему он столь жестокосердно предал меня, посвятившего столько времени и сил его статуе. Я требовал ответа, и пришлось напомнить себе, что передо мной стоит не настоящий Сиддхартха Гаутама Будда, но лишь его копия, высеченная в горе. Камень, не божество.

Возможно, размышлял я, Пирен был прав. Возможно, нет никакого добросердечного бога, приглядывающего за нами. Возможно, мы одни во вселенной и нам не дано ни искупить прошлые жизни, ни насладиться новыми жизнями в будущем.

Йемен

552 г. от Р. Х.

Когда примчалась моя сестра с новостями, я готовился к путешествию из Адена в Сану затем, чтобы подарить Великому Малику крошечные фигурки, заказанные им ко дню рождения Досточтимой Малики. Шестнадцать крохотных статуэток, вырезанных из масляного дерева, с изображениями самого Малика, его жены и их четырнадцати детей. Каждая была с первую фалангу моего большого пальца, но детальность в изображении лиц и тел, по-моему, была исключительной.

Крошечные скульптуры я начал мастерить много лет назад, и люди смеялись надо мной. Очень уж они мелкие, говорили эти люди, кому нужны такие жалконькие вещицы? Но, сообразив однажды, с какой точностью вырезаны каждое личико и тельце, они передумали насмешничать, и заказы посыпались градом.

Когда Альбия сквозь слезы объявила, что нам нужно безотлагательно вернуться домой, я взглянул на кузена. Все утро он был не в духе, пропуская мимо ушей дружеские шутки, которыми обычно начинался и заканчивался наш день. Думаю, мы оба предположили, что наш отец сделал свой первый шаг на пути из этого мира в следующий, ведь Морел давно болел, однако в нашем старом семейном жилище нас поджидала куда более непредсказуемая и мучительная встряска.

Сколько я себя помню, я называл Нурию тетей, но, строго говоря, мы не состояли в родстве ни с