Война в тылу врага - Григорий Линьков

Мы вошли в деревню, отбитую у противника. Это была победа. Горсточка партизан напала на хваленых головорезов фашистской армии, нанесла им поражение и вынудила позорно бежать.

— Получается, Григорий Матвеевич, получается! — кричал комиссар Кеймах, размахивая автоматом.

Вокруг комиссара собрались бойцы и мирные жители. Он выступил с краткой речью:

— Вот видите, товарищи, враг не так уж силен. Два взвода отборных регулярных гитлеровских войск, вооруженных минометами и пулеметами, выбиты из населенного пункта примерно таким же количеством партизан. Врагу нанесен чувствительный урон…

Дружные аплодисменты немногочисленной группы людей покрыли слова комиссара.

— Вы подождите, товарищи. Это только начало… Сейчас не аплодировать, а воевать надо… Гитлеровская Германия насчитывает семьдесят миллионов, а вместе со своими фашистскими союзниками около двухсот миллионов. Но на нашей стороне симпатии всех честных людей мира. Под руководством великого Сталина мы боремся за демократию… за человеческую культуру, против фашистской коричневой чумы… И мы победим!

Опять раздались аплодисменты. Но времени не было ни аплодировать, ни произносить речи. Лепель находился всего в пятнадцати километрах. А там стояла дивизия войск противника с артиллерией и танками. Можно было ждать нападения каждую минуту.

Жители деревни тоже ликовали. В первый раз видели колхозники, чтобы фашистский карательный отряд, вооруженный пулеметами и минометами, бежал от партизан да еще с немалыми потерями.

Когда мы вступили в Веленщину, Довбач уже был внесен в хату и лежал на постели. Он посмотрел на меня безразличным взглядом и зашептал что-то непонятное. Ни врача, ни фельдшера у нас не было, и я сам осмотрел его рану. Пуля вошла в живот и там осталась Я понял, что положение раненого безнадежно, но все же спросил, хочет ли он, чтобы его отвезли в лагерь. Тень смерти прошла по его лицу. «Не надо, не надо, не трогайте», — зашептал он. Я попрощался с ним, прикоснувшись губами к пылающему жаром лбу. Пора было уходить: с часу на час каратели могли вернуться с подкреплением. Предатели — староста и старшина — ушли вместе с эсэсовцами, и ничто не грозило последним минутам умиравшего политрука. Я попросил колхозников похоронить его как следует.

Взрыв моста в Годивле и особенно схватка с карателями в Веленщине не только окрылила наших людей, но с молниеносной быстротой разнеслась по окрестным деревням и селам. К нам снова потянулись люди из лесов и деревень. Когда мы возвратились в свой лагерь, там оказался и Щербина с несколькими своими бойцами, пришедший поздравить нас с боевым успехом. С ним оказалось два человека из тех, которые меня когда-то обезоружили. Им было совестно смотреть мне в глаза, и они держались поодаль. А Пашка, как я узнал потом, уже дружил с нашими бойцами. Он несколько раз приходил послушать сводку Совинформбюро по радио. И все искал случая извиниться передо мной за свой проступок.

Щербина высказал много лестного в наш адрес, однако влиться в наш отряд отказался, сказал: «подумаю».

Но мы и не настаивали. Желающих присоединиться к нам было хоть отбавляй, можно бы собрать тысячи в короткий срок. Но время было упущено, наступала зима. А мы не имели связи с центром, не получали взрывчатки и боеприпасов. Я советовал одним — держаться до весны в деревнях, поддерживая с нами связь, другим — запастись продуктами и перебазироваться в лес. Из состава тех и других мы пополняли свой отряд в течение первой зимы, когда нам было это нужно.

Добрую половину ночи мы не спали, пытаясь предусмотреть, что гитлеровцы предпримут против нас. В деревню Терешки перед рассветом прибыли новые отряды карательных войск. Надо было принимать меры, чтобы предупредить нападение противника на центральную базу. Часовой, стоявший на заставе почти у самого выхода нашей тропы на дорогу, видел группу вооруженных гитлеровцев, подходивших к самой тропе и надломивших возле нее несколько молодых осинок. Каратели делали отметки!

К утру я выслал две засады: одну, под командованием капитана Черкасова, к памятному мне нешковскому мосту, — его не обойдешь и не объедешь, — другую, во главе с Брынским, на дорогу между Нешковом и Терешками.

Еще не светало, как со стороны нешковского моста донесся отзвук очередей доброго десятка автоматов. По плотности огня я сразу определил, что это стреляли каратели. Вывод напрашивался сам собой: если фашисты решились ночью проникнуть в такое глухое место, значит их было очень много. Подтверждения не пришлось долго ждать. Прибежал связной от Брынского. Весь в поту от быстрого бега, он доложил, что из Терешек на Нешково движутся регулярные гитлеровские войска. В течение сорока минут по дороге прошло свыше тысячи вооруженных солдат в форме, с полной выкладкой и шанцевым инструментом, с большим количеством пулеметов, минометов и батареей легких полевых орудий. Открывать по ним огонь Брынский не решился и просил моих указаний. Спустя десять минут прибыл связной от Черкасова и сообщил, что в 6 часов 10 минут хутор Нешково был занят большой немецкой воинской частью. Едва забрезжило, как из Нешкова напрямую прибежали четыре человека из еврейского лагеря и предупредили, что район занят карателями.

Я передал приказание в бой не ввязываться и отходить. У меня не было другого выхода, как уводить людей в болота.

С рассветом гитлеровцы начали прочесывать лес вокруг хутора, Напали на еврейские шалаши. Часть людей бросилась по направлению к нашему лагерю. Каратели начали их преследовать, оглашая лес очередями своих автоматов. Стрельба перемещалась по направлению к нам. Оборонять лагерь было бессмысленно, но даром оставлять врагу не хотелось даже и пустых землянок. Я приказал выставить группу бойцов в засаду на подступах к лагерю, остальных отводить в глубь болота. Здесь были больные и раненые, которых мы еще не успели отправить на базу Басманова.

Шорох в лесу предательски выдавал людей, двигавшихся по почве, подернутой твердой морозной коркой. За ближайшими кустами послышался треск валежника. Бойцы привели в готовность гранаты и пулеметы. Но… меж кустов мелькнули две женские фигуры, а затем послышался детский голос: «Мама!»

— Стой! Кто? — крикнул командир взвода, поставленного в засаду.

Перепуганные женщины шарахнулись в другую сторону, но в это время метрах в ста позади них раздалось несколько очередей. Пули с визгом полетели над головами бойцов, сидевших в засаде.

— Роза! — крикнул пожилой еврей Примас, лежавший в цепи.

Женщины вместе с детьми бросились к засаде. Примас указал им, куда бежать, и они метнулись дальше за горку, к лагерю. Через несколько секунд из-за куста выскочил длинноногий гитлеровец и на мгновение остановился от неожиданной встречи с вооруженным противником. Сзади него, в кустах, показались головы в касках.

— Огонь! — скомандовал командир взвода и, прицелившись, выстрелил в живот длинноногому.

В кусты, через корчившегося на земле гитлеровца, полетели гранаты.

Шквал ружейно-пулеметного огня врезался в грохот разрывов гранат и перекатистым эхом огласил окрестности. Ответный огонь немцев, напоровшихся на засаду, был не опасен. Часть преследователей была покалечена осколками гранат и срезана первыми очередями. Уцелевшие стреляли, уткнувши головы в корни кустов и деревьев. Но враги были не только впереди, они шли с флангов, охватывая полукольцом убегавших женщин и детей. Огонь, открытый засадой, указал им позицию партизан. С флангов затрещали пулеметы и автоматы, заухали гранатометы. На горке, в двадцати метрах от партизан, лежали еще уцелевшие фашисты. Они сначала не поняли, кто бьет по ним, и открыли ответный огонь вправо и влево.

— За мной! — подал команду командир партизанского взвода.

Партизаны отошли и присоединились к своим.

Отряд двинулся в болото, ломая двухсантиметровый свежий лед. А гитлеровцы продолжали все усиливавшуюся перестрелку между собой, заглушая треск ломавшегося льда под ногами отходивших партизан.

Часа через два мы выбрались на сухой остров. Я выслал на берег разведку.

Из болота выходили люди. У некоторых на ногах были одни портянки, кое у кого валенки. Впрочем, и те, у которых были крепкие сапоги, промокли до пояса и от пробиравшего до костей холода стучали зубами. Пришлось разрешить развести небольшие костры, чтобы дать людям обогреться и обсушиться.

Вернувшиеся через несколько часов разведчики доложили, что выходы из болота патрулируются фашистами.

Начавшиеся обильные дожди повысили уровень воды на болоте. Ледяная вода подчас доходила до пояса. Но плохо это тогда было для нас или хорошо — сказать трудно. Очень трудно было раненым бойцам, которые шли вместе с нами. Но зато была гарантия, что здесь враг преследовать нас не будет.