Убийца в фамильном гнезде - Яна Розова

Он хотел слез и оправданий. Ему хотелось простить меня, но прощать-то было нечего.

– Перед последним своим словом, – сказала я, – мне хотелось бы узнать у тебя еще одну вещь. Как ты, черт тебя возьми, святой Илья, мог поверить в эту чушь? Как ты мог поверить деду?

Илья удивленно моргнул и растерянно пожал плечами:

– Но это правда или нет?

– Идиот! – неласково ответила я. – Конечно, неправда. Пять лет назад шестого апреля я была в Париже. Это можно проверить по документам, можно даже в посольство позвонить. Но как же ты мог поверить в такую чушь?

– Нета, но как же я мог не поверить деду? Этот человек спас мне… не жизнь, а разум, мою сущность, мою психику! Он вытащил меня со дна, из такой бездны, что я уже и забыл о нормальной жизни. Да что там! Я же тебе тогда не все рассказал, понимаешь? Ты знаешь, что я сделал с рэкетирами, из-за которых умерла Ларка?

Я кивнула.

– Он тебе рассказал?

Я снова кивнула.

– Пять лет назад я не верил, что в моей жизни будет нечто такое, что я пережил со своей женой. С тобой я испытал такой подъем, такой взлет! – Он усмехнулся грустно и рассеянно. Я напряженно наблюдала за меняющимся выражением его лица. Неужели же его чувства ко мне в прошлом? – И не забывай, мы с тобой были знакомы всего несколько дней, – продолжал Илья. – Я послушал его и решил, что ошибся в тебе. Понимаешь, ты ведь была в два раза моложе меня. Я мог просто не почувствовать, что хорошенькая девчушка занимается со мной любовью лишь для того, чтобы позлить своего парня. Дед велел мне уехать, но я уехал по собственной воле. Я не мог тебя видеть.

9

Илья смотрел сквозь меня долгим печальным взглядом.

– Покинув поместье, я долго был как больной. Если бы я уехал не в Индию, а куда-нибудь в Европу, то я бы вернулся в Гродин, в поместье уже через месяц. Мне было плевать на все клятвы. Я был на взводе, в ярости, в горе, я хотел вернуться и тогда… натворил бы что-нибудь кошмарное. Дом бы сжег… Не знаю. Но Индия изменила мой взгляд на жизнь вообще, во всех ее проявлениях. Я понял, что мир бесконечен и разнообразен, а я – только песчинка, букашка с короткой и пустой жизнью. Что бы ни случилось, надо помнить…

– Илья, хватит! – раздраженно перебила его я. – Это все философия! Пока ты там букашку из себя строил, я тут на луну выла и в подушку рыдала!

– Почему?

– Потому что дед сказал мне, что Костю и мою сестру убил ты!

Илья состроил рожицу обиженного смайлика. Он не мог всерьез принять такую идею.

– Это с чего мне убивать мальчика, которого я считал своим племянником?

– Дед объяснил мне, что у тебя были причины. Ты застрелил тех двоих рэкетиров, убивших твою жену, а пистолет бросил в пруд. Костя и Никита нашли его, достали, вычистили, а твой друг Валерий Викторович по пьяни сболтнул Костику, что это за пистолет…

– Но Валерка не знал! Мы с дедом от него это скрыли!

– Пустяки, дело житейское! – сказала я с деланым легкомыслием. – В семье Цирулик врун на вруне сидит и вруном погоняет. Мне эту байку сорока по имени Никита принесла.

Илья улыбнулся. Кажется, впервые в эту нашу встречу, если не считать его восторгов по поводу моей прекрасной собаки. И его улыбка, обнажающая ровные, крепкие зубы, снова вернула меня на пять лет назад. Но я не могла разнюниться.

– Еще Никита мне поведал, что Костя решил тебя пошантажировать, а на следующий день был убит. Я сказала, что так не могло быть, потому что ты не уезжал вечером шестого из поместья, но дед ответил – ты проехал напрямик, на лошади, сократив дорогу на добрых сорок минут. А в два конца – на полтора часа.

Пытать меня, почему же я сама, такая умная, поверила деду, Илья не стал.

– Значит… – произнес он, вглядываясь в мои глаза, – ни ты, ни я…

– Не убивали Костю и Вету, – закончила я фразу за него.

– А ты не замужем за Никитой, – уточнил он с дразнящей улыбкой.

– А ты? – спросила я. – Кто та девушка в аэропорту?

Илья на секунду призадумался.

– Девушка? А! Это же Влада, дочь моей сестры. А ты думала?.. Что я с такой молоденькой девочкой?.. Ну ты даешь!

– А со мной?

Он протянул руку и взял мою ладонь:

– А в тебя я влюбился. Бывает же такое?

Такое бывает. Такое бывает со всеми, кто позволяет такому случиться. Ты можешь отречься от всей своей жизни, похоронить свою любовь, ходить по тонкой грани, которая отделяет тебя от безумия, временами заглядывая в пропасть. Ты можешь взять на себя невероятную тяжесть, немыслимый груз мести, покорно тащить его, дойти до той точки, где справедливость обретает черты осязаемого предмета. Осязаемого, как черное тяжелое тело пистолета Макарова, которое ты, согрев в ладони, кинешь в темную воду пруда по имени Забвение, понимая, что случившегося тебе не забыть.

А через годы ты вдруг начинаешь дышать. Сначала это больно – легкие сжаты, как у недоношенного младенца, но, когда они раскрываются, ты кричишь на весь мир. Ты новорожденный, беззащитный, уязвимый, обнаженный.

Мне хотелось вернуть Илью в тот прерванный миг счастья, который и для меня был ценнее всего на свете. Я не хотела быть жаркой, горячей, душной, царапающей. Я хотела быть теплой, невесомой, открытой, нежной до самой глубины своего чувства. Я боялась испугать его тем, что испытываю, тем, к чему стремлюсь, чего хочу. А хотела я абсолютной его любви, полной его зависимости до самого конца не его, а моих лет.

В этом своем желании я никогда не признаюсь, провожая его на необитаемые острова и в путешествия на плоту по Тихому океану, и в пустыню Гоби, и на Эверест. Читая его книги, я не буду кричать, что надо срочно приколотить его гвоздями к моей постели. Я буду тихо насвистывать «Пока несут саке», наглаживая ему рубашки перед телеинтервью.

Черт меня сожри, мне достался потрясающий мужчина, и я с этим справлюсь.

… – Надо бы как-нибудь попытаться найти нормальную кровать для нас с тобой, – сказал Илья, выбираясь из своей, тесноватой для выбранного нами способа общения, машины. Он потянулся, сделал несколько поворотов плечами. У него болела спина, но признаваться он не собирался.

– Мы найдем ее, обещаю, – ответила я, тоже выходя наружу. – А знаешь, все хотела тебе сказать, да не находила случая: теперь ты старше меня уже не в два раза!

Меня охватил холодный воздух, пахнущий даже не степью, а морем. Это нормально. Много миллионов лет назад на месте этой степи был океан, поэтому каждую ночь степь вспоминает то время, когда она была морским дном, а воспоминания порождают аромат моря.

– Давай уедем прямо сейчас? – Илья продолжал крутить торсом, руками и смешно гнуться во все стороны.

– А Акбей?

– Ну да, Акбей! Надо забрать его. А как мы будем жить с двумя кобелями?

Мы рассмеялись и стали придумывать разные варианты.

– Когда Альхаша был маленький, – вспомнил Илья, – у нашего егеря тоже был афган по имени Султан. Черный, изящный. Очень красивый, но старый, лет пятнадцати. Альхан, буквально на цыпочках, подбегал к нему и падал ему в ноги. А потом трижды целовался с ним, прикладываясь щечкой к щечке, как здороваются французы. Потом – снова кланялся в ноги и отходил. С другими собаками Альхаша вел себя по-другому. С большими псами дрался, а с маленькими – играл. Но вот так, троекратными поцелуями, здоровался только с Султаном. Султан снисходительно терпел его раболепство.

– Забавно, – сказала я, представив, как мой Беюшка будет прикладываться – щечка к щечке – к Альхану. – Поехали в поместье, у меня есть кровать. Никита не посмеет мне что-либо сказать. А может, он не догадывается, что мы вместе? Он ведь знает твой телефон?

– Да.

– Но не звонит.

– А я симку поменял. – Довольный собой, Илья рассмеялся.

Я достала свой телефон:

– Ну-ка, скажи свой номер.

Моя симка тоже оказалась подменной. Мысленно, а потом и вслух я пообещала убить Никиту. Он знал, что Илья тут, он знал, что мы захотим встретиться, и догадался, что Илья будет мне звонить. А чтобы он не дозвонился, Никитка исхитрился подменить сим-карту в моем телефоне. Да, он строго выполнял предписания деда.

10

Илья прошел за ворота поместья так, будто боялся спугнуть призрак деда Цирулика. Обернувшись на него, я рассмеялась:

– Ну что ты застрял? Пойдем скорее, я хочу лечь в постель…

В принципе нечто мистическое в тот момент ощущалось. Все эти идеально распланированные дорожки, деревья с круглыми кронами, статуи Венер и фонтаны в лунном свете казались декорациями ко «Сну в летнюю ночь». Почему-то мне вспомнилось, как пять лет назад весенним утром я впервые увидела этот дом, похожий на свадебный торт, а на пороге стоял Виктор Иванович Цирулик.

Думаю, в душе Ильи тоже проснулись какие-то воспоминания. К дому мы подошли молча, обнявшись.

И тут дверь перед нами распахнулась.

– Возвращение блудного сына! – громко произнес Никита, встречавший нас на пороге.

За его спиной в холле не было света, все спали.

– Ну, заходи, Илья Александрович! А Нетка мне соврала, что с прорабом любовь крутит!