Фатум. Сон разума - Виктор Глумов

— Пассионарии нужны «Фатуму». Зачем, я сам разбираюсь уже много лет. Я здесь, чтобы предложить тебе сделку: ты утихаешь, и тебя никто не трогает. Ты идешь домой, ведешь мирную и правильную жизнь, тогда никто не пострадает. Тебе выписывают таблетки, ты пьешь их регулярно. Но! Малейшее подозрение, даже недоказанное — и твой путь закончится здесь. Я поручился за тебя, Никита Каверин, я уверен, что ты не наделаешь глупостей. Если оступишься, я умою руки.

— Мне нужно вас благодарить? — Ник криво усмехнулся. — Выбор у меня небогатый.

— Почему же? Светлая, теплая палата, завтрак, обед и ужин, ты доживешь до старости в любом случае. Второй путь — высокий пост в «Фатуме», престиж, дорогая машина…

Реут говорил, а Ник крутил картинки — почему-то сегодня воображение работало особенно буйно, он будто диафильм смотрел.

…Квартира с просторным холлом и подвесным потолком, ветер колышет прозрачные шторы, с балкона видно море, пахнет летом и отдыхом…

…Двухэтажный особняк с черепичной крышей, плющ вьется по кирпичному забору. Водитель выгоняет золотистый «бентли», Ник садится. В салоне пахнет кожей и дорогими сигарами…

…Совещание. Солидные господа сидят на мягких стульях. Сотни сосредоточенных глаз направлены на него, как объективы камер. Люди слушают его, записывают, обмениваются мнениями…

…Очаровательная блондинка с роскошной грудью и тонкой талией целует в щеку, и из спальни выбегает кудрявый черноволосый малыш, кричит: «Папка!» — и бросается обниматься…

На одной чаше весов — «бентли», бриллианты, престиж, жена модельной внешности, на другой — больничная палата, транквилизаторы, чавкающий жирдяй. Выбора, по сути, нет. Ник усмехнулся, ткнул сигаретой в пепельницу.

— А теперь можешь задавать вопросы. — Реут закинул ногу на ногу, накрыл ладонями колено.

— Можно позже? Я плохо соображаю.

— Условие: никакой общественной деятельности, — повторил Реут.

Ник кивнул и хотел спросить, нужно ли будет расписываться кровью, но загнал себя-прежнего поглубже, подальше.

Не время. Если он примет предложение Реута, сможет ерничать с подчиненными, одним звонком отправлять подобных Опе в изолят, вершить судьбы. Ему не придется воевать — ему дадут власть на блюдечке, но проконтролируют, чтобы он смог достойно ее употребить. И закон мироздания не нарушен, и волки сыты.

— Когда я смогу быть свободным? — спросил Ник.

— Завтра утром. А послезавтра выйдешь на работу. Я надеюсь на твое благоразумие. — Реут улыбнулся и, не прощаясь, направился к выходу.

В палате Ник долго не решался лечь, бродил взад-вперед, удивлялся безупречности отделки стен, водил пальцем по полосе, разделяющей комнату на белую и зеленую части. Квадратный тесный аквариум, в котором он — рыба. Пиранья, барракуда или детеныш акулы. Тебе не придется охотиться, но за сытую жизнь ты здесь навечно.

Так ли это страшно? Да большинство о жизни, которую живописал Реут, грезят! Душу продать готовы! Ничего не делай, валяй дурака, и все у тебя будет.

Но Ник никогда не грезил о фарфоровых лицах сотен, тысяч подчиненных! Он никогда не хотел дергать за нитки. Он хотел играть на дудке, вкладывать в мелодию душу, и чтобы миллионы не плясали, нет — танцевали.

В садике он мечтал быть Робином Гудом, отбирал игрушки у Толика, сынка бизнесмена, и отдавал «бедным», в число которых записал кавайную девочку Юлечку.

И жену-модель он никогда не хотел. Он мечтал не о жене — о попутчице, бесшабашной, веселой и искрометной. И «бентли» ему был не нужен, он планировал купить мотоцикл.

Может, правда честнее забыться здесь, накачаться транками и не знать, что у тебя отобрали жизнь, а подсунули блестящую подделку? Ник мотнул головой. От лукавого такие мысли! Нужно сделать так, как хочет Реут. Год, два, десять, двадцать лет. Чтобы никто не сомневался в его безупречности. А когда помрет Реут (ему наверняка за пятьдесят) и освободит ему место, воспользоваться ситуацией.

Потом пришел санитар, принес таблетки. Ник послушно выпил их. Таблетки, видимо, были святые и изгнали из его души бесов сомнений.

Выписали Ника утром, как и обещал Реут. Даже нетбук вернули. За рюкзаком к бабке в Медведково он решил съездить как-нибудь потом. Сейчас надо домой, объясниться с мамой, повидать мелкого.

Ник зевнул, распрощался с врачом, надел куртку и вышел на улицу. Небольшой двор, огороженный бетонным забором, будка КПП перед воротами. Ника выпустили беспрепятственно, и на свободе он ошалел: на севере колыхался лес, а напротив изолята стояли деревенские домики. Табличка на заборе гласила: «Улица Крайняя». Приплыли. Крайняя. И как отсюда домой добираться? Долго размышлять не пришлось — подъехал серебристый «ниссан», опустилось стекло.

— Ты Каверин? — спросил молодой хитроглазый водитель; Ник кивнул. — Я Олег, по поручению Тимура Аркадьевича здесь. Садись, велено тебя домой отвезти…

Водитель врубил «шансон», закурил и дал газу.

Перед родной дверью Ник немного потоптался, пытаясь вычленить и идентифицировать отвратительное чувство, но не смог и нажал на кнопку звонка. Донесся радостный возглас — это Лешка. Завопила мама, налетела с порога, обняла, а потом влепила пощечину.

— Что ж ты с нами делаешь? Где тебя носило? Я все глаза выплакала!

Щека пекла огнем, Ник понимал, что нужно приложить руку, извиниться, что-то сказать, но смотрел в одну точку над головой высунувшегося Лешки. Радость на лице брата сменилась удивлением.

Мама схватила Ника за грудки, встряхнула:

— Что случилось? Никита!

— Я в больнице был, — ответил он, разматывая шарф. — Алексаняна убили. Нервный срыв.

— Я все больницы обзвонила, ты врешь!

— В ведомственной, — уточнил Ник и почти не солгал. — А телефон потерял, позвонить не мог.

Он потрепал Лешку по голове и зашагал в свою комнату.

— Стас? — Ник откашлялся и повторил: — Конь, это ты? Каверин моя фамилия.

— Никита Викторович!

— Стас, я хочу приехать в штаб. Все готово? Прямо сейчас хочу приехать. Мне нужна охрана и кто-нибудь на машине, знающий адрес. И документы прихвати с собой.

Конь пообещал, что все сделает, и вскоре Ник был в Кунцеве, в штабе.

Помещение Михаил нашел в элитном жилом комплексе — далековато от метро, зато место тихое. Толстяк выбежал встречать Ника, все еще сонного после таблеток (послушаться Реута и пить их дальше Нику даже в голову не пришло; как только проветрился, сбросил одурь — сразу все колеса выкинул). Михаил тараторил без умолку, расхваливал офис: охрана и забор по периметру, отдельный вход, комнаты на первом этаже, места много и без соседей. И охранник в будочке серьезный, пропуск сразу потребовал. Камеры слежения повсюду — с одной стороны, хорошо, с другой — опасно.

Ник от сметы отмахнулся, поднялся по лесенке и оказался в наполненном людьми холле. Запах сигарет и немытых тел. В комнате отдыха на диванчике кто-то спит.

От молодых лиц рябило в глазах.

— Что здесь происходит? — удивился Ник.

— Готовимся, Никита Викторович, — пояснил Конь, — у нас тут аналитики, информацию собираем, за новостями следим. Мы, конечно, не умеем, но учимся. Чему верить, чему — не нужно, что в Сети искать, как туда чего… Ну, вы рассказывали. Вот, я ваши документы принес. Пойдем в ваш кабинет?

Кабинет Ника был побольше комнатки в «Фатуме». Стены под дуб, овальный стол, плоский монитор. Ник плюхнулся в кресло, размотал шарф. Конь устроился напротив. Михаил понял, что ему не рады, и вышел.

— Докладываю…

А Стас изменился, повзрослел. Внезапная ответственность и обрушившаяся на него правда сделали из мальчика мужчину. Конь научился сдерживать свою порывистость, говорить по существу.

— Фашисты, информатор сообщил, готовят погром. Мы знаем где. На Щелковской. Мы контролируем ситуацию, с байкерами законтачились. Еще какая-то жопа с фондовыми рынками, но я не в теме, это к Михаилу. Еще ходят слухи, что чуть ли не Новосибирск собрался отделяться, и ничего не ясно, наши думают, это деза. Ваш «Фатум» затевает международную конференцию…

— По поводу вступления в ВТО, — перебил Ник, — дальше.

— А дальше ничего не знаем. Когда обнародовать будем? Я, Никита Викторович, ваши бумажки посмотрел. Оно как рванет! Никому мало не покажется, как рванет!

— А сейчас и будем. Нечего России делать в ВТО, я против глобализации. А раз я против, для страны так будет лучше.

— А еще мы нашли Марию. — Конь обогнул стол, включил компьютер Ника и поставил ролик.

Машу перехватили у «Фатума».

— Мария? — оператор наводит камеру на нее.

Девушка смотрит сквозь него тусклыми стекляшками глаз, ее лицо напоминает алебастровую маску.