Я всё снесу, милый - Марина Кистяева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зоя, со взлохмаченными волосами, одетая в две сорочки — на шелковую она натянула еще одну, самую пуританскую, без «сексуальных дырочек», — выглядела нелепо и очень мило.
А еще наивно.
С чуть помятым лицом, на котором сохранились испуг и растерянность, она выглядела лет на восемнадцать, не больше.
— А отсюда вытекает главное, — глубокомысленно заявила она и подняла вторую руку, в которой держала бутылку. — Мне нужен компаньон. Находись мы с тобой в твоем прежнем доме — мне бы компанию составил дан. А тут его нет. Вот скажи, почему ты зажал деньги и не установил дана и на Варгасе? Хотя нет, лучше не говори. Даны, надо полагать, тоже разные. Таких, как мой затейник, единицы. Одним словом, к чему я веду разговор… Раз дана нет, ты должен его заменить.
— Должен? — губы мужчины все‑таки дрогнули в улыбке.
— Должен — должен, — Зоя не заметила его веселости. Она отчего‑то смотрела на грудь и задавалась вопросом: у него от природы столь совершенное тело или он часами пашет в тренажерном зале? — Спорить и сопротивляться бесполезно.
— Я и не собираюсь. С радостью составлю тебе компанию, раз ты проявляешь настойчивость, — и мужчина сделал шаг назад, освобождая дверной проем, тем самым приглашая в комнату.
Но Зоя покачала головой и махнула рукой с фужерами.
— Э, не — е-е — е, в комнату к тебе я не пойду. Я девушка приличная, по ночам мужских спален не посещаю. Мы будем пить здесь, — приняла она решение.
— Здесь — это где? — в серых глазах вспыхнул довольный дьявольский огонек.
— Говорю же: здесь.
И для пущей убедительности Зоя, покряхтев, точно у нее затекло тело, опустилась на пол и прислонилась к стене.
— Прямо вот здесь…
Брови мужчины снова приподнялись.
— Что ж… Не самый плохой выбор, — и он присоединился к ней.
— То есть мое предложение тебе понравилось? — Зоя посмотрела в лицо мрассу. Красивый, мерзавец! И сильный. Мужественный. Властелин мира. Привык, что все под него прогибаются. С грацией хищника. Взгляд задержался на губах. И целуется так, что…
Зоя мотнула головой. Она для чего сюда пришла? Чтобы воспевать дифирамбы мужчине, который отвалил за нее кучу денег?
Нет.
У нее был иной план.
И она собиралась неукоснительно его придерживаться.
— Сойдет. А вот это давай‑ка мне, — ответил Юлиан, осторожно забирая из ее рук фужеры и вино. Посмотрел на название и сказал: — У тебя неплохой вкус.
— Что угадала и выудила из твоего погребка лучшее вино?
— Почти.
— Сердишься?
— С чего бы?
— Я хозяйничала без твоего разрешения, — Зоя, чувствуя, что не права, опустила голову и принялась рассматривать дорогой мрамор, на котором они восседали.
— Хозяйничай — я разрешаю.
В голове мелькнула шальная мысль, что ширас не наделена полномочиями хозяйки. Мелькнула и исчезла.
— С чего это ты такой добрый?
Зоя, замерев, смотрела, как он разливает вино по фужерам.
Руки у него красивые. С длинными пальцами. Ухоженные.
Снова память «услужливо» воскресила воспоминания, как эти самые пальцы помогли ей испытать потрясающий оргазм. Пришлось мотнуть головой, прогоняя наваждение.
— За что будем пить? — лениво поинтересовался Юлиан, протягивая ей бокал.
Зоя скривила губы и осторожно, чтобы не соприкоснуться с его пальцами, приняла фужер.
— Трудно предлагать тост, выпивая в обществе недруга.
Крупное тело Юлиана напряглось, но она не заметила. Его веселость испарилась мгновенно.
— По — прежнему воспринимаешь меня, как недруга?
— А как же иначе? — Зоя старалась не смотреть на него. Кажется, она вновь совершила ошибку, придя к нему ночью. А, где наша не пропадала!
— Мне бы хотелось, чтобы ты пересмотрела свою точку зрения, — жестко, сам того не желая, произнес Варшавский.
— Это приказ, мрасс? Слушай, а ширас обязаны беспрекословно подчиняться мрассам? — Зоя все‑таки взглянула на него и выругалась про себя. Да что с ней происходит?! Почему именно сейчас, именно сегодня она находит его чертовски привлекательным? Таким сексуальным…
— Не обязаны. Все зависит от взаимоотношений, установленных между мрассом и ширас.
— А между нами какие взаимоотношения, Варшавский? — решила она уточнить.
— Относительно свободные.
— Относительно? Интересное, а главное, очень обширное для понимания слово.
— Ты, кажется, хотела выпить, Зоя? Давай без тоста.
Девушка вздохнула.
— Давай.
И осушила сразу почти полбокала.
Варшавский лишь пригубил.
— А ты не против, что я пью? — спросила Зоя, искоса наблюдая за мужчиной.
— Пока нет.
— Снова очень правильный ответ, — фыркнула она. — Пока! Потом запретишь?
— Да, — ответ прозвучал безапелляционно.
— А если я не послушаюсь? Применишь способы наказания, которыми угрожал в тот день, когда забирал из «Рассвета»?
— Я в принципе не люблю, когда женщины выпивают, — снова ловко ушел он от ответа.
— Правильный, значит, — сделала пьяный вывод Зоя и устало прислонилась головой к стене. — Почему‑то я так и думала. Правильные мужчины — самые опасные.
— Интересное заключение. Не поделишься, почему?
— Не поделюсь.
— Вредничаешь?
— Имею право. У меня стрессовая ситуация, — Зоя допила вино и снова протянула фужер мрассу. — Еще плеснешь?
Варшавский молча подлил вина.
— Я думал, ты начинаешь адаптироваться.
При слове «адаптироваться» Зоя вздрогнула и одной рукой обняла плечо.
— Адаптируешься тут, — проворчала она, чувствуя, как настроение стремительно падает. И мрасс вина не наливает! Чего медлит? — Я пытаюсь, Варшавский, пытаюсь… Ты только меня в центр не сдавай…
Она не заметила, что последнее предложение проговорила едва ли не со слезами на глазах.
— Можешь эту мысль выкинуть из головы, — тщательно выговаривая каждое слово, сказал Варшавский и вернул бокал Зое.
— То есть не вернешь?
— Нет.
— Это хорошо, — Зоя взяла протянутый бокал, но пить не спешила. Она чувствовала легкое головокружение. Надо было закуску прихватить. — Ты сегодня другой…
Слова сорвались сами собой.
— Это комплимент? — серые глаза пытливо рассматривали лицо девушки.
— Варшавский, а с чего у тебя изменилось ко мне отношение? — вопросом на вопрос ответила она. — Даже по имени начал называть…
— Нам с тобой ребенка рожать. К чему воевать? И если помнишь, я говорил, что не люблю принуждать женщин.
При упоминании о ребенке Зоя вздрогнула.
И ее понесло.
— То, что принуждать не собираешься — звучит оптимистически. Хоть какая‑то надежда на сносное будущее возникает.