Мой адрес – Советский Союз! - Геннадий Борисович Марченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну-ка, что за случай? – хмуро поинтересовался генсек.
И я рассказал ему про Язовского и его папашу. Брежнев слушал и всё больше мрачнел.
– Так вот, возвращаясь к мажорам, – сказал я, закончив с воспоминаниями. – Они составляют своего рода «закрытый клуб». Общаются лишь с себе подобными, и попасть в их компанию человеку со стороны практически нереально. Но даже если простой молодой токарь с завода и может скопить на дефицитные джинсы и кроссовки, и даже как-то достать их, то позволить себе безудержно тратить в ресторанах кровно заработанные… Ну разве что раз в полгода сводить девушку.
Да и попасть в этот самый ресторан непросто. Мажоры предпочитают собираться в заведениях для иностранных туристов при гостиницах и отелях. Или на номенклатурных папиных дачах, вход куда только для своих. Да и места учебы у золотой молодежи особенные: МГИМО, МГУ… Попасть в такой ВУЗ, не имея блата, почти нереально. А учиться – точнее, просто получать хорошие отметки и зачеты – мажоры предпочитают за магарыч, также состоящий из дефицита, ну и папино покровительство. Трудно даже себе представить, что после окончания ВУЗа такой «выпускник» попадет по распределению в какое-нибудь захолустье. Мажоров ждёт теплое местечко в столице или как минимум крупном областном центре, поближе к номенклатурным родителям. А это открывает еще более широкие возможности. Например, служебные командировки за границу, и далеко не всегда в соцстраны.
До кучи я вкратце рассказал собеседнику и про Язовского, и про взятку, которую мне предлагала жена прокурора, Брежнев, слушая меня, хмурился всё больше. Когда я закончил, он немного даже растерянно пробормотал:
– Вот оно как…
Опустил подбородок на сложенные в замок пальцы, хмуро глядя куда-то мимо меня, и выглядел он в этот момент сильно постаревшим. Вспомнилась, что в 52-м он пережил свой первый инфаркт миокарда, пять лет спустя – микроинфаркт, в 59-м сердечный приступ после оскорбления со стороны секретаря ЦК КПССС Алексея Кириченко. До перевода в Москву пахал на износ, засиживаясь в рабочем кабинете иногда до 5 утра. Всё это не могло не отразиться на здоровье будущего генсека. Да и в Москве на работу приходил первым, а покидал свой кабинет обычно не раньше 10–11 часов вечера. Да и до трёх утра случалось засиживаться…
Летом 68-го прямо во время заседания с Брежневым случился гипертонический криз. В конце 74-го во время поездки в Монголию в поезде случилось нарушение мозгового кровообращения. Врачам едва удалось поставить пациента на ноги, но с того времени начнётся резкое ухудшение состояния здоровья Генерального секретаря ЦК КПСС. А у него самого проявится угасание интереса к государственным делам. Начнёт подыскивать себе замену, но товарищи по партии этому резко воспротивятся. Послушный и предсказуемый Брежнев во главе страны их вполне устраивал.
Тягостное молчание неожиданно нарушила Виктория Петровна.
– Леонид, а ведь он всё верно говорит. Так оно и есть. Тебя просто ограждают от подобного рода слухов, а я-то вращаюсь немного в других кругах, и до меня пусть обрывки этих самых слухов, но долетают. Без блата сейчас ничего практически не достанешь и не добьёшься, а у сыночков и дочурок больших начальников по жизни никаких проблем, всё родители за них делают. И одеваются лучше всех, и машины им дарят, не успеют в институт поступить… Эх, вырастили поколение! Ну да моё дело маленькое, я сказала то, что думаю.
Брежнев, похоже, тоже был удивлён такой эскападой своей супруги. Видно, привык видеть её всё больше молчащей, особенно на людях. Откинувшись на обитую плюшем спинку стула, он побарабанил пальцами по скатерти, причём как-то вяло и невпопад – наверное, моторика уже подводила – после чего, откашлявшись, повторил:
– Вот оно как… Завтра же потребую сделать мне полный и правдивый отчёт о состоянии дел, и потом дам тебе, Женя, с ним ознакомиться. Увидишь, что где-то смягчают или привирают – так и скажешь. Согласен?
– Да без вопросов, Леонид Ильич! – со скрытым облегчением выдохнул я, понимая, что опасный участок вроде как пройден.
– И мы тут ещё с товарищами посоветовались, и решили, что нужно двигать вперёд молодёжь. Ту молодёжь, у которой свежие идеи и не закоснелый, однако идеологически выверенный взгляд на происходящее в стране. Представителем которой ты являешься.
Опа-на, это он на что сейчас намекает, к чему подводит?
– Как ты смотришь на то, чтобы возглавить при Свердловском обкоме партии отдел по работе с молодёжью?
Ничего себе предложение… Вот уж сумел генсек удивить!
– Спасибо за доверие, Леонид Ильич…
– Чего замялся? – нахмурился Брежнев.
– Так ведь я же действующий спортсмен, у меня то сборы, то соревнования…
– На этот случай тебе дадут помощников. Твоё дело – осуществлять общее руководство. Но при возможности вникать. Ну так как, берёшься?
Да уж, поставил меня Ильич перед фактом. И ведь от таких предложений не отказываются, одним местом чую, что могу потерять дружбу первого лица государства. И потом уже в случае чего мне это может аукнуться.
– Хорошо, берусь. Постараюсь наладить воспитание уральской молодёжи в нужном русле.
– Вот и молодец! – улыбнулся Брежнев. – Давай мы за это дело…
– Лёня, – укоризненно посмотрела Виктория Петровна на потянувшегося к бутылке мужа.
– Да по маленькой, Витя, – поиграл бровями генсек.
Она вздохнула, а Брежнев, восприняв это как согласие, взял бутылку, налив мне и себе, причём мне полную рюмку, а себе всего-то на палец от донышка. Пришлось пить, впрочем, настойка была приятной на кус, да и закусить чем было. Потом были десерт, после чего, поглядев на часы, Брежнев сказал, что время-то уже почти девять, тем самым сделав недвусмысленный намёк, что пора бы и честь знать. Выходит, ни о чём таком серьёзном больше говорить не будем.
И я решился спросить.
– Леонид Ильич, просто из интереса… А много СССР заработал на моём бое и на продаже с пластинок?
В принципе, я догадывался, сколько примерно, но специально завёл
