Люди и взрывы - Вениамин Цукерман

Основным направлением в науке, которому Кормер посвятил всю свою жизнь, было получение и исследование свойств веществ (твердых и газообразных) в экстремальных условиях — при высоких плотностях, давлениях и температурах. Самуил Борисович всегда отдавал предпочтение оптическим методам исследования, дающим наиболее наглядное представление о наблюдаемом явлении и в большинстве случаев не влияющим на ход основного процесса. Под его руководством были проведены измерения температур ударно сжатых твердых веществ и получены уникальные данные о структуре фронта ударной волны по отражению света.

Это пристрастие к оптическим методам, вероятно, сыграло роль в его интересе к возможности применения лазеров для сжатия вещества и в энтузиазме, с которым он начал эти работы, заразив им своих сотрудников и руководителей института.

Поставив перед собой задачу, он шел к ее реализации с огромной внутренней силой, как тяжелый танк, увлекая всех, неизменно преодолевая на своем пути объективные и субъективные обстоятельства.

А теперь перенесемся в конференц-зал отделения, которым с его основания руководил Самуил Борисович. Зал переполнен. Сегодня рассказ о первых опытах по лазерному термоядерному синтезу. Снова проблемы света и времени. Но как далеко они отошли от тех задач, которыми мы занимались 35 лет тому назад! Тогда речь шла о микросекундных временных интервалах. Сейчас лазерные вспышки света происходят за 0,3—0,5 наносекунды (треть миллиардной доли секунды). Это уже не луч, а «кусочек» света всего 10—15 сантиметров длиной — своего рода световая стрела. Несколько таких «стрел» одновременно с разных сторон пронизывают шарик с изотопами водорода диаметром в десятые доли миллиметра. Задача архитрудная. Над ее решением работает большой коллектив научных сотрудников и инженеров, который Самуил Борисович старательно создавал в течение многих лет.

Забота о сотрудниках — бытовом устройстве, научной работе, участии в институтских совещаниях, союзных семинарах и конференциях — еще одна положительная черта Самуила Борисовича. Результат такого отношения между руководителем и исполнителями — стабильный состав основных высококвалифицированных и надежных сотрудников, дружно работающих вместе многие десятилетия.

«1981 год. Идет большой международный конгресс,— рассказывает доктор физико-математических наук В. К. Чернышев.— Огромный зал заседаний. Гаснет экран. Заканчивается очередной научный доклад. Ведущий объявляет следующий доклад в этом зале и доклад С. Б. Кормера и сотрудников в соседнем зале. Но что такое? Почему такой шум? Все поднимаются с мест и устремляются к выходу. Идут в соседний зал. Тут и австрийцы, и японцы, и французы, и американцы, и разные „прочие шведы". Начался доклад. Впереди расположились двое пожилых людей. Слушают очень внимательно. Один из них — известный профессор из Ленинграда, из школы академика А. Ф. Иоффе. И вот, когда доклад близится к концу, вижу очень радостное лицо старого профессора. Он оборачивается к своему соседу и говорит вдохновенно: „Да! Эта работа сделана в духе лучших традиций советской физической школы!"».

Изучение уравнения состояния водорода при сверхвысоких сжатиях, создание сверхмощного лучевого устройства, позволившего получить самый мощный для того времени лазерный пучок, эксперименты по лазерному термоядерному синтезу — таков перечень оригинальных исследований, выполненных под руководством Кормера или при его непосредственном участии. За эти исследования он в 1981 году был избран членом-корреспондентом Академии наук.

Неумолимое время назначает каждому человеку свою продолжительность жизни. Инфаркт настиг Самуила Борисовича в расцвете творческого горения, он умер 10 августа 1982 года, не дожив трех с половиной месяцев до своего шестидесятилетия. Но за три с половиной десятилетия работы в нашем институте он сделал так много для решения важнейших физических и технических задач, что лишь отдельные сотрудники могут соперничать с ним.

МЕХАНИКИ И СТЕКЛОДУВЫ

Экспериментаторам трудно жить без хороших механиков и стеклодувов. В старых лабораториях механиков, понимающих идеи физиков-экспериментаторов с полуслова, без всяких чертежей, называли «файн-механик» («тонкий механик», «изящных дел мастер»). У нас было несколько таких умельцев. Среди них одним из первых нужно назвать Михаила Алексеевича Канунова. Его изобретательность не раз решала успехи наших разработок.

Ему было 30 лет, когда он появился в отделе. Невысокого роста, несколько медлительный, с темным от загара очень русским лицом. Он напоминал знаменитого Левшу из повести Лескова. Его небольшие руки с длинными тонкими пальцами творили чудеса. На металлической пластинке площадью в один квадратный миллиметр с помощью бинокулярной лупы он мог выгравировать все 23 буквы своих имени, отчества и фамилии.

До перевода к нам Михаил Алексеевич работал ведущим мастером цеха, и заполучить его в отдел оказалось не очень просто. Помог все тот же Павел Михайлович Зернов. Услышав от меня, что механик класса Канунова позволил бы ускорить многие работы, П. М. З. (так мы называли Павла Михайловича Зернова) задумался и сказал: «Бессарабенко (директор механического производства) так просто его не отдаст. Пожалуй, попробую его немного попугать».

Павел Михайлович вызвал к телефону Бессарабенко и сказал приблизительно такие слова: «Алексой Константинович! Здесь у Цукермана срочная работа. Ему надо человек пять высококвалифицированных слесарей-инструментальщиков». После короткого молчания в динамике, который Павел Михайлович подключил к телефонной сети, раздался встревоженный голос Алексея Константиновича: «Павел Михайлович, нельзя этого делать. У нас есть такие-то и такие-то работы. Если отобрать пять квалифицированных мастеров из цеха, мы но сможем выполнить план».— «Хорошо,— сказал Павел Михайлович,— пусть будет по-твоему, отдай Цукерману трех человек».— «Это тоже слишком. Совсем развалите цех».— «Ладно, приходи завтра в 9 часов утра ко мне в кабинет — обсудим эту кадровую ситуацию». На другой день в полдесятого я встретил Алексея Константиновича, выходящего из кабинета Павла Михайловича. Он был доволен. Сошлись всего на одном человеке — Канунове.

Не было ни одной сколько-нибудь важной работы в отделе, в которой в той или иной степени не участвовал Михаил Алексеевич. Когда возникла необходимость в специальных электродетонаторах, отличное знание технологии приборостроения позволило Канунову буквально в считанные дни предложить, разработать и изготовить первую партию этих детонаторов. Михаил Алексеевич дал им сокращенное название КМ-2. Я спросил: «Это первые буквы от „капсюль мостиковый"?» — «Не только,— ответил Канунов.— Это одновременно и мои инициалы — Канунов Михаил». Для решения вопроса об их передаче в промышленность надо было испытать много тысяч подобных капсюлей. Завод, ссылаясь на свою перегрузку, не согласился поставить нам эти узлы. Тогда Канунов предложил, чтобы нормировщики цеха расценили его работу, а он постарается изготовить детали детонатора сам, по возможности быстро. Я сообщил об этом Зернову. Нормировщики определили стоимость деталей — 2 р. 72 к. за комплект. П. М. З. согласился временно перевести Канунова на сдельную оплату. В течение первого месяца Михаил Алексеевич изготовил четыре тысячи комплектов деталей. По наряду ему следовало выплатить 10.880 рублей. (Расценки приведены до денежной реформы 1961 г.). Сумма месячного заработка Канунова намного превысила зарплату начальника отдела со степенью доктора наук. Разумеется, бухгалтерия отказалась оплатить наряд. Расследовать причину такой высокой производительности труда приехал сам П. М. З. Оказалось, Канунов внес десятки усовершенствований в стандартную технологию. Вместо токарной обработки деталей из органического стекла было применено прессование. С помощью приспособлений Михаила Алексеевича можно изготовить тысячу фишек из органического стекла за рабочий день. Резьба была заменена накаткой электродов. Зернов внимательно ознакомился с изобретениями и усовершенствованиями Канунова, снял трубку и сказал главному бухгалтеру: «Михаил Григорьевич, наряд Канунова надо оплатить в полной сумме. У него здесь сплошные рационализации и изобретательство».