Чужое терзанье - Вэл Макдермид

Де Соуза хмыкнул:

— Шутите? Кого это интересовало?

— С кем она была?

— Не знаю. Я был у себя, футбол смотрел. Она крикнула, что берет ключ, и я просто записал время. Она всегда платила на выходе. Я предоставляю постоянным клиентам небольшую отсрочку.

— Так вы не видели, кто был с ней? — спросил Кевин.

— Да она, может, вообще одна притащилась! Мужики иногда только через несколько минут приходят, чтобы их, значит, никто с проституткой не видел! Девицы заранее говорят им, в какой номер зайти.

— Очень удобно, — с горечью заметил Кевин. — А что заставило вас туда подняться?

— Ее время вышло. Обычно она выходит примерно через полчаса. Тут она, как я уже сказал, платит, а я иду и меняю простыни. Когда матч кончился, около восьми это было, я гляжу — ключ висит на крючке. Я разозлился, решил, что она меня кинула. Вот и пошел глянуть, не оставила ли она деньги там. Поднялся на этаж, вошел в двадцать четвертый и… — На лице портье впервые появилось выражение беспокойства. — Не скоро теперь я смогу заставить себя опять заглянуть в этот номер, клянусь всем святым!

Кевин поглядел на него так, будто хотел врезать ему по зубам.

— Мое сердце прямо кровью обливается от жалости. — Он снял с помощью ручки ключ от злосчастного номера, положил его в бумажный конверт для вещественных доказательств и убрал в карман. — Ключ мы заберем на некоторое время. Вы сами сказали, что в ближайшее время он вам не понадобится.

От этих слов в душе ночного портье взыграла жадность:

— Так это ж сколько времени мы не сможем работать?!

Кевин любезно улыбнулся:

— Столько, сколько понадобится. Теперь это место преступления, приятель.

Пока он говорил, входная дверь открылась и вошла Кэрол Джордан.

— Куда мне идти, Кевин?

— Второй этаж, шеф. Номер двадцать четыре. Там сейчас Дон, Пола, Джен и эксперты.

Том Стори не преувеличивал, сказав, что умеет ладить с людьми. На службе — он был чиновником в отделе жилищных льгот — ему не раз доводилось сталкиваться с угрозой насилия, словесного и физического. Начальство ценило Стори именно потому, что он был способен уладить любой конфликт. Так что задание, полученное от Тони Хилла, показалось Тому не обузой, а вполне посильной и увлекательной задачей.

Заточенный в психиатрический госпиталь, страдающий от груза страшной вины и страха перед неизвестной болезнью, съедающей его мозг, Стори старался отвлечься, наблюдая за другими пациентами. Когда ему было на чем сосредоточиться, он лучше себя контролировал. Его окружали больные, которым дозволялась некоторая свобода передвижения: считалось, что они не представляют опасности, то есть не станут бегать друг за другом по коридорам с острой вилкой. Невротики; вялые, напичканные таблетками шизофреники; пациенты с маниакально-депрессивным синдромом, сидящие на психотропных средствах вроде лития. Они вызывали у Тома больший интерес, чем буйные: он легче понимал, как и почему они выбились из нормальной жизненной колеи. При этом он старался не обращать внимания на социопатов: на службе он стольких повидал, что этих впечатлений хватило ему на всю жизнь.

Когда Тони описал Дерека Тайлера, Стори тут же понял, о ком речь. Он уже давно заметил тихого, безмолвного парня еще и потому, что таких тут было немного. Дергались даже те, кто был до макушки накачан лекарствами. Но Тайлер, казалось, обитал в маленьком оазисе покоя, хотя в нем самом никакого покоя не было. От него исходило напряжение, вызывающее опаску у окружающих.

Тайлер ни с кем не общался. Отличало его и другое — он не проявлял никакого интереса к окружающей действительности. А пассивное сопротивление любым попыткам привлечь его к сеансам групповой психотерапии даже вызывало уважение, тем более что, по оценке Стори, умом Тайлер вовсе не отличался.

Наблюдения Стори позволили ему без труда понять личность Дерека Тайлера, но не облегчали подход к нему. Так что Тони Хилл возложил на Тома непростую задачу. Большую часть дня при любой возможности Том незаметно наблюдал за Тайлером, пытаясь сообразить, как преодолеть его защиту, и ничего не мог придумать.

Под вечер, когда большинство «тихих» пациентов смотрели телевизионные сериалы, он увидел, что Тайлер сидит в одиночестве за столиком в углу общей комнаты. Не теряя времени Стори взял с книжной полки коробку с пазлами и сел, не спрашивая разрешения, за тот же столик. Долго возился с коробкой, пытаясь ее открыть единственной рукой, все-таки открыл, выложил кусочки картона, гадая вслух, сколько тут уцелело от пятисот пятидесяти штук и все ли от этой картинки.

Никакой реакции. Казалось, Тайлер замкнулся еще больше, но Стори заметил, что глаза его соседа невольно поглядывали на цветные фрагменты, и стал сортировать их, отыскивая края картинки и небо.

— Самая легкая часть, потом самая трудная, — рассуждал он. — Сложишь небо, а там уж дело пойдет.

Тайлер ничего не ответил. Молчание тянулось, пока Стори выкладывал рамку. Это был альпийский пейзаж — зеленые склоны, снеговая вершина и ползущий на гору фуникулер. Он нарочно пару раз ошибся, но Тайлер не реагировал. Поэтому Том все исправил и продолжал складывать картинку.

— У меня сегодня удачный день, — сказал он, стараясь смотреть только на пазлы. — Мне предстоит операция, но после нее, надеюсь, я со временем выйду отсюда. — Он взглянул на Тайлера: — Ты ведь знаешь, что я натворил, правда? — Догадка была правильная. Несмотря на все усилия персонала прекратить сплетни среди пациентов, новости гуляли по госпиталю, как ночные крысы. — Я убил собственных детей. — Тут он не смог сдержаться, на глаза навернулись слезы, и он нетерпеливо их смахнул. — Я думал, что это конец, что я никогда уже не выйду отсюда. Если честно, я был с этим согласен. Ведь как можно мне доверять? Как я могу доверять сам себе? Раз я отнял жизнь у самых дорогих мне людей, могут ли другие быть в безопасности рядом со мной?

Тайлер никак не показал, что слышит его слова. Стори продолжал — что еще ему оставалось?

— По тому как со мной обращались врачи, я видел, что при всем их профессионализме они считали меня безнадежным. Они привыкли иметь дело с больными людьми. Но меня они, по-моему, считали особенным: от всех остальных людей меня как пропастью отрезало. Ведь убийство родных детей не прощается никогда и никому. В общем, я так думал, пока не познакомился с тем новым доктором. — Стори улыбнулся. — Доктором Хиллом. Он не такой, как другие. Он пытается людей отсюда вызволить. Он убедил меня, что я еще могу исправиться, выйти отсюда и начать новую жизнь. Поверь мне, если ты хочешь выбраться из этой ямы, он — именно тот, с кем тебе надо поговорить.

Тайлер нерешительно протянул палец и подтолкнул к картинке кусочек пазла. Серый, от ледника на левой стороне. Стори попытался скрыть свой восторг.

— Спасибо, друг, — небрежно поблагодарил он и молча играл еще несколько минут. — Господи, вот если бы я встретился с доктором Хиллом несколько месяцев назад! — произнес он наконец, на этот раз от всего сердца. — Он сразу понял бы, что со мной творится. Если бы мой терапевт не кормил меня дурацкими пилюлями, а направил на консультацию к настоящему специалисту, меня бы здесь не было. Мои дети были бы живы, и я был бы с ними.

Тайлер заерзал на стуле и отвернулся. Стори понял, что теряет контакт с этим молчуном.

— Но с доктором Хиллом вот какая штука… он заставляет меня осознать, что моя жизнь еще не кончилась, что я смогу вернуться в мир и начать все сначала. И уж впредь я буду умней. Смогу жить правильно… вероятно. С его помощью я смогу все наладить.

Стори так и не понял, что сработало — его слова или что-то другое. Тайлер повернулся к столу. Всмотрелся в кусочки картона, выбрал один и положил на нужное место. Его глаза встретились с глазами Стори, и в них промелькнула какая-то неопределенная эмоция. Он медленно кивнул и встал. Прошел мимо Стори, чуть задержался, похлопал его по плечу, и его безмолвная тень выскользнула из комнаты в коридор.

Стори откинулся на спинку стула, на лице появилась смущенная улыбка. Он не был уверен, что его тактика оказалась правильной, но догадывался, что заработал несколько фишек у человека, который мог его освободить как из Брэдфилдского спецгоспиталя, так и из тюрьмы собственных мыслей.

Едва взглянув на место преступления, Кэрол позвонила Тони. И вот он уже стоял возле кровати, почтительно склонив голову. Кэрол даже почудилось, что он не видит ярко-красного потока, унесшего жизнь девушки, так сосредоточенно глядел он на ее лицо с кляпом во рту. Сама же Кэрол не позволяла себе такую роскошь — предаться печали и состраданию. Труп на кровати казался ей личным вызовом, расчетливым напоминанием, что она и ее группа не сумели ответить на предыдущий вызов, брошенный убийцей. Рассудком Кэрол понимала, что не права: мужчин, которые творят такие вещи, меньше всего интересует реакция окружающих, они слушают лишь свою больную голову. Но все равно чувствовала себя так, будто получила пощечину.