Клеопатра Великая. Женщина, стоящая за легендой - Джоан Флетчер

Известно, что на ложах для почетных гостей в тот вечер возлежали Цезарь, как всегда, безукоризненно одетый, пожилой мемфисский жрец Акорей в одеждах из тончайшего белого льна, возможно, верховный жрец Пшеренптах III и придворный астроном Сосиген. Из членов царской семьи на банкете должны были присутствовать Птолемей XIII, его сестра Арсиноя и их младший брат Птолемей, и все они явно питали ненависть к своей неполнородной сестре Клеопатре, видя, как она радуется возвращенному статусу.

В пышном облачении, с головы до ног увешанная роскошными драгоценностями, Клеопатра являла разительный контраст с простецкими матронами Рима. Имевшие по закону право надевать на себя не больше половины унции золотых украшений, они делали вид, что нисколько не удручены таким обстоятельством. Сказочно богатая Корнелия, которую обхаживал Фискон, произнесла знаменитую фразу, что «дети — вот ее драгоценности». Поэтому не удивительно, что люди, разделявшие республиканские взгляды, вот так отзывались о Клеопатре:

Без меры во всем свою красоту разукрасив, <…>Голову, шею покрыв добычею Красного моря,Много богатств Клеопатра несет на себе в том уборе[207].

При этом сквозь тончайшую полупрозрачную ткань ее наряда просвечивало тело.

Во время пира женщины должны были соблюдать следующие требования римского этикета:

В кончики пальцев кусочки бери, чтоб изящнее кушать. <…>Вовремя встань от еды, меньше, чем хочется, съев. <…>Меньше есть, больше пить — для женщин гораздо пристойней. <…>Только и тут следи за собой, чтобы нога не дрожала,Ясной была голова и не двоилось в глазах[208].

Затем, чтобы ослабить действие вина и смягчить острую пищу, советовалось накапать немного духов в вино. Ароматам придавали особое значение в птолемеевских столовых, где опьяняющий запах духов смешивался с благоуханием тщательно подобранных цветов, полы были усыпаны лепестками, «воистину являя вид божественного луга»[209], а гостям вешали на шею цветочные гирлянды.

Традиционный венок из лотосов как главный элемент египетских торжественных мероприятий, пришедший из глубины веков, постепенно вытеснила гирлянда из роз, более привычная для культа Афродиты-Венеры и Исиды, которой подносили в качестве даров вино и розы. Посвящение в культ последней сопровождалось праздничной трапезой «в честь богини» и приглашением к столу «бога Сераписа» на территории храма. Во время такого совместного принятия пищи «происходило приятное общение и царило приподнятое настроение»[210]. Это описание вполне подходит и для передачи атмосферы на первом официальном пиру, устроенном Клеопатрой для Цезаря.

Столы ломились от экзотических яств на золотых блюдах, украшенных драгоценными камнями, и серебряных тарелках, сделанных в Мемфисе. Вино многолетней выдержки, охлажденное в серебряных ведерках, разливали по кубкам из горного хрусталя и агата. Гости получили салфетки из ткани лучшего качества. Прислуживали за столом расторопные греки, ливийцы, нубийцы и выходцы из Северной Европы, у которых «волосы светлы так, что и Цезарь в полях далекого Рейна не видел столь золотистых кудрей»[211].

Но несмотря на разнообразие деликатесов, Цезарь, по-видимому, проявлял безразличие к еде. Как-то раз в гостях у одного жителя Милана Цезарь не придал значения, что хозяин угощает спаржей, политой неочищенным оливковым маслом, и даже выговорил своим более привередливым служивым, что они не следуют его примеру. Что же касается случая, когда он «однажды заковал в колодки пекаря за то, что он подал гостям не такой хлеб, как хозяину»[212], то, вероятно, просто опасался отравления. В Древнем мире для выдающихся личностей всегда существовал такой риск на оккупированных территориях, и, по некоторым утверждениям, сам Александр умер из-за того, что выпил отравленное вино. Многие брали себе на службу человека, в чью обязанность входило пробовать пищу. У Александра одно время с этой ролью справлялся Птолемей I в начале своей карьеры. Греческий врач Гален утверждал, что грецкий орех и рута перед едой нейтрализуют все яды, а царь Понта Митридат VI поручил врачу Зопиросу изготовить противоядие. Когда его царство захватил Помпей, Митридат не смог принять яд, чтобы покончить с собой, и воспользовался мечом. Оставшегося не у дел Зопироса взял к себе Авлет, чтобы тот помог обезопасить его от попыток покушения в александрийском дворе.

О Цезаре, когда-то чудом избежавшем такой участи и столь же равнодушном к алкоголю, как и к еде, говорили, что он «один из всех борется за государственный переворот трезвым»[213], и «вина он пил очень мало: этого не отрицают даже его враги»[214]. Наибольший интерес для него представляла послеобеденная беседа в духе традиционного греческого застолья, или «дейпнона», когда единомышленники собирались вместе, чтобы поесть, выпить и поговорить. Их называли «дейпнософистами», что переводится как «пирующие философы» или «пир мудрецов». Это название носит многотомное сочинение грека Афинея, родившегося в египетском городе Навкратисе. Оно состоит из забавных историй, высказываний и философских бесед во время обеда на различные темы — от еды и питья до преемников Александра и о событиях в Афинах, Риме, Египте, вплоть до Малой Азии и кельтского мира.

Цезарь часто так проводил вечера с Клеопатрой, и «с нею он пировал не раз до рассвета»[215], но на этом первом государственном пиру он вел длительную беседу с ее советником жрецом Акореем. Цезарь спрашивал, что служит источником большого богатства Египта и каковы причины ежегодного разлива Нила, от которых зависело земледелие страны. Акорей сначала дал традиционное объяснение, что воду выпускает бог с головой барана из подземной пещеры. Затем жрец сообщил об исследованиях греческих ученых, установивших, что разлив реки вызывается таянием снегов в горах Эфиопии. Когда разговор зашел о культуре и религии Египта, Цезарь, наверное, спросил о ритуальном разветвлении формального союза между потомком Венеры-Афродиты и живой Исидой-Афродитой.

Беседа продолжалась далеко за полночь, и ни Клеопатра, ни Цезарь не подозревали, что находятся на волосок от смерти от рук сообщников Потина. Эти последние решали, стоит ли «прямо на ложе убить жестокую нашу хозяйку с тем иль другим из мужей»[216] или ворваться в зал — «Цезаря кровь могла бы тогда пролиться нежданно в царские кубки, могла б голова на стол покатиться»[217]. Поразмыслив, они пришли к выводу, что такое нападение подвергнет опасности и их подопечного Птолемея XIII.

В конце концов заговорщики договорились совершить покушение на следующий день. Но их подслушал прятавшийся в тени человек, «из трусости не пропускавший ничего мимо ушей, все подслушивавший и выведывавший»[218]. К несчастью для них, этим человеком оказался цирюльник, раб Цезаря, который немедленно все доложил своему хозяину, и «Цезарь, узнав о заговоре, велел окружить стражей пиршественную залу. Потин был убит»[219]. Цезарь отомстил за смерь Помпея, приказав обезглавить Потина.

В возникшей сумятице Ахилле удалось бежать из дворца к войску, вернувшемуся из Пелусия и насчитывавшему двадцать тысяч человек. Вместе с отрядами народного ополчения, состоявшего из александрийских греков, они окружили дворец, за укрепленными стенами которого в «Театре» Диониса Цезарь разместил свой штаб.

В ноябре 48 года до н. э. начались бои. Цезарь понимал, что его четырем тысячам легионеров не устоять в открытом сражении с превосходящими силами противника, тем более что в их рядах было большое число закаленных в боях га-бинианцев. Не имея альтернативы, Цезарь и Клеопатра с Птолемеем XIII в качестве заложника остались во дворце в относительной безопасности, зажатые на узкой полоске суши между враждебно настроенным городом и открытым морем.

Цезарь защищался изо всех сил, ожидая подкрепления, вызванного из Анатолии и Леванта после его прибытия в Александрию. Но он знал, что Ахилла попытается не допустить высадки подкрепления уже находившимися в гавани кораблями, и поэтому, конечно, посоветовавшись с Клеопатрой, «сжег все эти корабли вместе с теми, которые находились в доках»[220], в том числе римские триремы и египетские военные корабли царского флота. С горящих кораблей огонь перебросился на склады верфей, где временно хранилось большое количество книг, привезенных для библиотеки.

В дыму пожарища и неразберихи, возникшей во дворце, Арсиноя со своим наставником-евнухом Ганимедом сумела бежать к войскам Ахиллы и александрийцам, провозгласившим ее царицей, по-гречески «василиссой», вместо ненавистной приспешницы римлян Клеопатры. Сделав Ганимеда управляющим царским двором, она решила отказаться от тактики осады, и когда Ахилла не согласился, приказала убить его и назначила командующим Ганимеда. И тот начал действовать, устроив завалы и выставив охрану на дорогах,