Тонкий лед - Эльмира Нетесова

—   Охрана проговорилась. Видели ее у Вас. А у охранницы в бараке родня, из тех. Которые к нар­коте присосались. Ладно б только наркоту, опера «баб­ки» забрали у бугрихи, все под чистую. Та, понятное дело, мигом загоношилась. Остальные тоже взъерепе­нились. Наехали на стукачку буром. Колоть стали кру­то, раскаленной арматурой. Они ее под досками пола держат в самом бараке. Месили вшестером. Другие не трогали. Нас не касалась их разборка.

—   И никто не попытался вступиться?

—   Гражданин начальник, а кому охота оказаться рядом с сукой? Мне и теперь жутко вспомнить все, что видела.

—   Неужели думаете, будто они после всего оста­нутся в нашей зоне? Конечно, получат дополнитель­ные сроки и другой режим. Они надолго запомнят слу­чившееся. Даром никому не сойдет,— пообещал Пла­тонов.

Через полчаса он приказал охране увести в штраф­ной изолятор всех, виновных в убийстве.

Конечно, не одну, троих женщин допросил он в тот день. Все дали одинаковые показания.

Помывка в душе, отмена свиданий и почты на три месяца стали дополнительным наказанием каждой зэчке за то, что не вступилась и позволила самосуд на глазах.

Всех виновных в убийстве осведомительницы су­дил выездной суд. Каждая зэчка получила дополни­тельный срок. Бывшая бригадирша получила к остав­шемуся еще восемь лет лишения свободы со строгим режимом содержания, остальные — по пять и шесть усиленного режима. Их развезли по разным зонам, не дав возможности поговорить и проститься.

Бригадирша, покидая зону, громко кляла Егора. Обе­щала по выходу на волю обязательно встретить и свернуть ему голову. Платонов, услышав ее угрозу, лишь рассмеялся в ответ.

Егор теперь получал больше, чем прежде. Сумел приодеться, обновить кое-что в квартире, даже тещу одел по-человечески. Та уже ходила не в выцветшем пальто, а пусть не в дорогой, но меховой шубе, шапке, кожаных сапогах. На нее, как хвалилась сама Мария Тарасовна, мужики начали оглядываться заинтересо­ванно. Иные здоровались, подмаргивали, набивались помочь донести сумки с продуктами из магазина до самого дома.

—   Ну, я им не дозволяю! Ишь, губищи развесили, козлы! Чего ж раньше не замечали? Или хуже была? В очереди заговаривают старые хорьки! — краснела девкой.

—   А ты закадри кого-нибудь, все веселее станет время коротать. Хотя бы просто для общения найди себе! — посмеивался Егор.— На что сдались? Иль без них в доме делов нет? Вон соседка с первого этажа приняла одного, поверила. А он уже на третий день пенсию ее пропил, саму поколотил так, что в больницу свалилась. Вот и получила за любовь! Срамотища еди­ная! Мы этого ее хахаля облезлого всем подъездом с квартиры выковыривали. И выкинули аж в самую милицию за дебош! Неужель себе такое пожелаю? Нынче хорошие мужики все заняты, в семьях живут. Только говно, как раньше, мотается неприкаянно.

—   Выходит, я тоже из них? Из дерьма?

—   А ты при чем? — удивилась теща.

—   Один живу. Без семьи.

—   Разве я — не твоя семья? Да и чего ровнять? Ты работаешь, не пьянствуешь, не колешься. За тебя любая баба с радостью замуж пойдет. Я ж про без­домных. Их жалеть не стоит. А ты совсем другой че­ловек, при звании и должности, сурьезный. Завидный жених, можно сказать. Я от соседей слыхала, сколько баб по тебе нынче сохнет. Только ты их не видишь и замечать не хочешь почему-то,— глянула на Егора украдкой.

Он отвернулся. Да и что ответить бабке? Не ре­шался сказать о Зое, с которой встречался теперь уже у нее дома.

Сумела она с помощью суда выселить мачеху из квартиры. Долго они судились. Нервы мачехи не вы­держали. Она в процессе не раз грозила Зое распра­вой. Та внимания не обращала. Мачеха умудрилась даже оскорбить судью в процессе и... была наказана за хулиганство. Отсидела пятнадцать суток, но не об­разумилась. Встретив Зою возле суда, хотела плес­нуть той в глаза соляной кислотой, но была схвачена за руку и помещена в камеру. Вскоре ее осудили.

На суде она кричала, что Зоя изломала всю ее жизнь, что никогда она не стала бы жить с отцом столько лет, если б знала, что квартира достанется его дочке, а не ей.

Мачеху приговорили к пяти годам заключения, и она попала в зону Касьянова, где совсем недавно отбыва­ла свой срок падчерица.

Та тем временем собрала документы, выписала ма­чеху и, оформив квартиру на себя, вскоре привела ее в порядок, устроилась на работу.

Платонов, приходя к ней, видел, как тяжело прихо­дится женщине. Пытался помочь, предлагал ей день­ги, но та обижалась, отказывалась наотрез:

—   Я что? Дешевка? Разве из-за денег с тобой встречаюсь?

—   А разве я стал бы с дешевкой общаться?

—   Тогда убери деньги и больше не предлагай!

—   Но почему? Я хочу помочь тебе!

—   Сама справлюсь,— твердила упрямо.

Егора бесило эта настырность, но переломить, пере­убедить Зою так и не смог. Она не принимала подарки.

—   Зой, купи нормальную кровать! Сколько мож­но мучиться на раскладушке? Одной тебе хватает, а двоим уже тесно. Я, может, хочу на выходной остать­ся, но как? Где? Ни дивана, ни кресла, даже второго стула нет. Возьми денег и купи! Или ты не хочешь, чтобы я приходил к тебе?

—   Егорушка, если б так, не открыла бы дверь. Каждый день жду.

—  Тогда не зли. Сделай, чтоб обоим было хорошо и удобно.

—   А разве плохо? — раскладывала на полу широ­ченный матрас.

—   Зой, ну, сколько можно? — возмущался Егор.

Свои отношения с нею он тщательно скрывал от

всех, хотя с каждым своим приходом поневоле привя­зывался и привыкал к женщине. Она умела успокоить и возбудить, хорошо чувствовала настроение челове­ка. Понемногу, шаг за шагом завоевывала его для себя.

—   Зоя, пойми правильно, сколько бы ни встреча­лись, жениться на тебе не смогу. Твоя судимость и моя работа никак не стыкуются. А потому для постоянной жизни ищи себе другого человека. На меня не рассчи­тывай. Я слишком много вложил в работу и лишаться всего из-за тебя было бы безумием,— говорил Пла­тонов.

—   Я и не полагаюсь на супружество. Не собира­юсь влезать в хомут. Меня устраивает нынешнее. При­спичило — встретились, переспали ночь и разбежались. Никто никому ничего не должен и не обязан. Так что не беспокойся, хомутать тебя никто не собирается. По­этому сама никогда не звоню и не зову уже. Сам при­дешь, когда будет нужно, отвечала Зоя равнодушно, а в душе закипали слезы. Женщина скрывала их очень тщательно, чтобы не увидел.

—   Выходит, я тебе безразличен?

—   Ну, как сказать? Как мужик — ты классный, лю­бую устроишь. Это верняк. Ну, а мне, как бабе, что еще нужно от тебя? Ведь привыкать и любить сам зап­рещаешь!

—   Нельзя, Зоя, понимаешь? — валил ее на мат­рац.— А как мужика люби сколько хочешь! — Плато­нов торопливо раздевал Зою.— Чудо мое! Ласточка! Солнышко мое!—ласкал женщину.

Та, мигом забывала все, сказанное недавно.

Расставались они под утро, когда над городом еще не успевал проснуться рассвет. Егор торопливо ухо­дил из дома, который становился все дороже, где ему хотелось бывать чаще, но он не хотел рисковать бу­дущим.

«Касьянов рехнется, узнав, что встречаюсь с быв­шей зэчкой. Да и Соколов обложит матом. Скажет, что ни в тайге дышишь, мог бы найти себе нормальную бабу, с которой на людях появиться не стыдно. Так ведь была Тамарка! Не получилось. Зато к Зое как магнитом тянет. И не нужна другая. Теперь и Томку не захотел бы, появись она в доме. Куда ей до Зойки, моей лапочки? Огневая женщина! Жаль, что не встре­тились раньше. Ни за что не упустил бы ее»,— тихо открывает дверь квартиры.

Мария Тарасовна, уронив вязание, спит на диване одетая. Долго ждала, не выдержала. Видно, беспоко­илась. Егор положил вязание на столик и увидел пись­мо. Ушел на кухню, закрыв за собой двери, включил свет, стал читать, сразу узнав почерк дочери.

«Привет вам, мои предки! Снова пишу, как и обе­щала. Папка, спасибо тебе за подарок ко дню рожде­ния! Как классно все подошло! Сапоги и куртку ношу теперь, не снимая. Уж очень по кайфу! Тащусь от них. А какие шорты! Мои подружки опухли от зависти. Я в них на дискотеку возникла. Вот где был класс! Таких ни у кого нет! Отчим и тот твой вкус хвалил.

Пап, а это правда, что ты в начальство вылезаешь, и даже звезд на погонах прибавилось? Что-то никак не могу представить тебя начальником. Ты — не из таких. Но если судить по посылке, получаешь кучеряво. И если б в Поронайске были институты, я, наверное, вернулась бы к вам! Ты принял бы, знаю! Да и бабуля, поворчав, смирилась бы.