Тонкий лед - Эльмира Нетесова

—   Зоя, а ты любила кого-нибудь? — спросил Егор неожиданно для себя.

Человек подумал: «Ну, что теряю? Столько лет один мучился? Да и эта, сама позвала. Видно, тоже кисло коротать в сиротах? Кто нам запретит? Вон она какая! Руки сами к ней тянутся». Платонов обнял женщину, прижал к себе, удивляясь собственной решимости, которую, как недавно казалось, растерял бесследно. И вдруг почувствовал, как загудело тело, отозвалось на женское тепло.

«Что за наваждение? Не зная ее, как в омут лезу. Кто ее знает, с чем она прикипела ко мне? Недавняя зэчка! Что теперь сказал бы Касьянов? Да и Соко­лов?» — попытался оторваться от женщины, но не по­лучилось.

Егор отогнал от себя мнимые упреки, угрызения и до самого рассвета не ушел от Зои. Лишь когда солнечные лучи осветили море, Платонов встал с пес­ка, отряхнулся, смущенно оглядел женщину, с кото­рой провел всю ночь, но ничего не мог пообещать на будущее. Она ни на чем не настаивала. Сказала лишь робко:

—   Егорушка, когда тебе станет одиноко, позвони мне, увидимся.

Человек, проводив женщину, заспешил домой, ду­мая, как встретит его теща. Пусть ничего не скажет вслух, но мысленно обязательно упрекнет.

«За что? Какое она имеет право? Ее дочь давно живет с другим, а я, как мумия, вконец атрофировался как мужик,— ругал себя.— Хотя нет, вовсе не так! Все в порядке! И Зоя довольна мною. Вон как глаза свети­лись у бабы. Не хотела отпускать меня, да и позвать друг друга некуда. Не приволоку ж ее домой, к теще! Мария Тарасовна враз хай поднимет, ничему не пора­дуюсь. Имею право привести бабу, но не могу. И она не хозяйка в своей квартире. Вот так и свела судьба двух дураков»,— усмехается невесело, звоня в свою квартиру.

Мария Тарасовна, окинув взглядом зятя, поняла все без слов. Заставила переодеться, повела на кухню мол­ча, без упреков, понимая, что прошло время и жизнь берет свое.

Глава 4. ОТ СЕБЯ НЕ УЙТИ

Мария Тарасовна, убрав за Егором со стола, по­хвалилась:

—   А знаешь, я вязать учусь. Бабки соседские подсказали занятие, мол, нервы хорошо успокаивает. И для семьи полезно. Я и послушалась. Оно верно, не лезет в голову всякая дрянь, нету ей места. Ить каж­дую петельку считать приходится. Хочу носки тебе свя­зать, чтоб ноги не морозил в зиму.

—   Хорошая ты у меня, мам. Побудь рядом. Так спокойно и легко с тобой, словно и есть родная мать моя.

—  А где она, твоя? Сколько вместе живем, о ней ни словом ни разу не обмолвился,— оглядела Егора выжидательно.

Тот голову опустил.

...Когда-то его, совсем беспомощного мальчонку, оста­вила в роддоме мать. Отказалась взять его домой, сказав, что сама живет в общежитии на птичьих пра­вах, откуда могут выбросить в любую минуту. С ребен­ком, мол, туда не примут ни за что. Сказала, будто она студентка, а ребенок — результат неудачной любви, и она не хочет, чтобы этот пацан изувечил всю ее судьбу.

Нет, никто не уговаривал одуматься, забрать дитя из роддома. Эта отказница была далеко не первой. Она не дала грудь сыну. Не потому, что испугалась возмож­ности изменить решение, просто не захотела портить фигуру Ушла из роддома на третий день, так и не оглянулась на крик сына, который, почувствовав про­исходящее, заорал во весь голос, требуя, чтобы мать вернулась к нему. Но напрасно. Она ушла навсегда.

Врачи роддома совещались недолго. В соседской палате лежала женщина, жена подводника. Она очень ждала сына, но ребенок родился мертвым. Не по вине врачей случилось горе. Женщине сделали кесарево сечение, но мальчонка умер за неделю до операции: пуповина сдавила малышу горло. Врачи, ожидая, ког­да роженица придет в себя, не знали, как сказать ей о случившемся.

—   Пусть она не знает. Давайте отдадим ей живого мальчишку. Ведь у нее это последний шанс. Возраст у женщины приличный, и муж — подводник. Среди них отцов мало. А тут живой мальчонка! Ему как подарку радоваться будут! — предложила акушерка.

—   Оно хорошо бы, по логике. И роженица не при­шла в себя после операции. Но соврать ей не могу. А вдруг не захочет взять чужого? Да и об отказнице слышала. Давайте предложим ей этот выход. Если от­кажется, сдадим в дом малютки. Там на малышей оче­редь из желающих на усыновление вперед на много лет расписана. И этот без родителей не останется,— заявила главврач роддома.

Едва Нина пришла в себя и спросила о малыше, ее позвали в кабинет главврача. Женщина сразу почу­яла недоброе, сжалась, заплакала.

—   Что с моим ребенком? — вошла она, озираясь.

Ей рассказали все, показали задохнувшегося маль­чонку и оставленного.

Нина решилась не сразу:

—   Чужой? Надо мужа спросить.

—   А зачем ему знать?

—   Ох, милочка, как бы вам не пришлось годами ждать своей очереди в дом малютки. И еще неизвест­но, каким тот ребенок будет. Этот — нормальный, здо­ровый малыш. Подарок, можно сказать, как на заказ. О таких у нас мечтают. Потом выбирать не придется, уж какой попадет,— сказала главврач и словно поста­вила точку на разговоре.

Через неделю Егора увезли домой, в семью. В ма­шине было много цветов, подаренных подводниками семье.

Егорка рос бездумно, он не помнил и не знал род­ную мать. Да и зачем, если рядом всегда была забот­ливая и добрая Нина. Она стала хорошей матерью, никогда не обижала и ни в чем не отказывала пацану.

Отец редко появлялся дома. Все время в плава­нии, на учениях. Когда возвращался, брал Егорку на плечи, ходил к друзьям, хвалился сыном. Да и было чем. Тот знал много стихов и песен, хотя в детский сад не ходил. Мать занималась с ним постоянно. Расска­зывала сказки, учила читать, писать. Мальчишка ока­зался на редкость смышленым, схватывал все на лету. В семье хотели сделать из него военного офицера, но мальчик не думал о военной карьере. Он не любил муштру, команды, ученья, толстых старых генералов и тяжелую службу, о которой много слышал от отца. Тот не скрывал от Егора ничего. И мальчишка даже в огол­телом возрасте всегда помнил, когда отец спит, шу­меть нельзя. Он берег его сон, но не понимал, почему отец такой усталый. Отчего подолгу спит? Спрашивал мать, та лишь всхлипывала, отвечала коротко:

—   Вырастешь, все узнаешь. Пока мал, не поймешь.

Егор учился в восьмом классе, когда, вернувшись

домой, застал Нину в слезах.

—   Мам, чего плачешь? — подошел к ней.

—   Все сынок! Нет у тебя отца! Не придет, не вер­нется больше к нам! — взвыла женщина в голос так, что парнишке стало холодно.

—  А что с ним случилось? Почему не вернется? — спросил Егор, уже поняв, что произошло что-то страш­ное и непоправимое. Он уже не раз слышал о таком, но это случалось с другими.

—   Утонули. Весь экипаж вместе с лодкой на дне остался! Навсегда! — кричала женщина.

—   Мам, но ведь я у тебя остался! Слышишь? Останься для меня. Ну, что я стану делать один? Себя пожалей,— уткнулся в плечо ей носом и заплакал со­всем по-детски.

—   Сынок! Не надо так! Я еще живая у тебя имеюсь. Не рви сердце. Выжить нужно! — испугалась Нина вне­запной истерике Егора и сумела взять себя в руки.

Плакала она ночами, когда Егорка спал. Потеряв отца, он и вовсе возненавидел военку, хотя как сын погибшего офицера имел право на поступление в лю­бое военное училище вне конкурса. Егор даже мысли такой не допускал. Перед ним стоял пример человека, которого считал отцом. Он начал задумываться о сво­ем будущем, когда мать объявила что решила вто­рично выйти замуж. Парень тогда даже обрадовался, а вскоре в семью пришел отчим. С того дня и посели­лись вместе с ним крики, брань, пьянка. Мальчишку коробило при виде боцмана, потребовавшего уже на второй день звать его отцом.

—   Никогда! Не дождешься, козел! Отвали от меня и не пытайся прикипаться. Не то вломлю по-свойски, до задницы развалишься! Слышь, лопух?

—   Сопляк! Хам немытый! Да я тебя в бараний рог сверну! — грозил тот Егору.

Парень все чаще уходил из дома к друзьям. Неде­лями жил у них, чтобы не видеть в своем доме чужого человека.

Но однажды, вернувшись домой, застал Нину в сле­зах, избитую. Не выдержал, подошел прямо к койке, где храпел боцман, и выкинул пьяного прямо с балко­на второго этажа. Следом за ним вытряхнул все его барахло, пообещав вслед, что если вздумает вернуть­ся, еще раз вылетит уже без головы.