Могущество - Анна Карвен

— Я не боюсь Триза. Даже если попытается причинить мне боль, он не сможет меня тронуть. Я разберусь с ним. — Рукой я отмахиваюсь от него. — Иди, Айен. Не навлекай на себя неприятности из-за меня.

Парень бросает мне пугливый кивок и выскальзывает из камеры.

— Спасибо за предупреждение, — тихо говорю я, когда он захлопывает за собой дверь.

Я закрываю глаза и снова пытаюсь отыскать Кайма в своей памяти, но на этот раз он ускользает от меня.

Где ты, любовь моя?

Натягиваю вонючие лохмотья на тело, пытаясь найти хоть немного тепла, когда холод просачивается сквозь стены, заставляя мое дыхание туманиться в воздухе.

Меня пробирает дрожь.

Триз идет, да?

Пусть он сделает все, что в его силах.

Я не боюсь этого жалкого старого ублюдка.

Глава 22

Кайм

Ледяные брызги воды попадают мне на лицо, вырывая из беспробудного сна. Я смаргиваю воду с глаз и смотрю вверх на богато украшенный резьбой каменный потолок.

Где я?

Спустя мгновение полностью прихожу в себя. Обнаженный, лежу на спине. Подо мной что-то холодное и твердое; ложе из гладкого камня.

Надо мной — грубый каменный потолок пещеры. Под потолком мерцает и танцует золотое сияние, уходящее во тьму.

Что это за место? Очередная мрачная цитадель в лабиринте под Черной горой?

Я пытаюсь пошевелиться, но мои руки и ноги крепко скованы металлическими кандалами.

Надо мной нависают мрачные лица. Некоторые я узнаю, некоторые нет. Их взгляды холодны и отстранены; они смотрят на меня так, словно я не более чем диковинка, экзотический дикий зверь, которого они поймали для развлечения.

Мои незримые руки подрагивают.

Голос мрачного незнакомца эхом отдается в моем сознании.

«Терпение, дитя. Я иду».

Здесь ужасно холодно, однако в моем теле чувствуется жар.

Ну, в основном жар. Кольцо на моей шее и колотые раны в груди, животе и конечностях превратились в чистый лед.

Огонь и лед.

Я чувствую себя странно. Легкое головокружение. Легкость.

Боль уже не такая сильная.

Биение сердца замедлилось до ровного ритма. Прислушиваюсь к нему. Это успокаивает меня.

Что-то скользит и извивается по моим рукам; как будто наполовину законченная змея Орака, вытатуированная на моей коже, движется.

— Он меняется, — говорит один из Достопочтенных, его голос холоден и отстранен. — Что это значит?

— Он демон, — отвечает другой. — Трудно поверить, что он ходил среди нас, маскируясь под человека.

— Он был послан, чтобы уничтожить нас. В этом я не сомневаюсь.

Внезапно надо мной нависло темное лицо. Не человеческое лицо, а безликий демон, с узкими прищуренными глазами и гладкой блестящей кожей.

Мне требуется мгновение, чтобы понять, что это не демон.

Это человек в церемониальной маске. Кто этот человек? Из-под маски выглядывают длинные черные волосы с сединой.

— Я не собираюсь тратить время на пустые слова, — заявляет он, и сразу же узнаю этот глубокий, звучный голос.

— Ну, ты несколько изменился по сравнению с тем, каким я тебя помню, — хмыкаю я, и мой голос становится таким же хриплым. — Ты всегда говорил слишком много, черт возьми. Почему ты прячешь свое лицо, как трус, Хелион?

Один из Достопочтенных засовывает большой палец в колотую рану на моем левом плече и выкручивает. Агония пронзает мое тело. — Ты будешь обращаться к Великому магистру согласно его титулу.

Великий магистр наклоняет голову, гладкая поверхность его маски сверкает в темноте. Она придает ему безупречный и нечеловеческий вид. — Все мы в какой-то момент надеваем маски, Кайм. Такова природа Достопочтенных — скрывать свою истинную сущность, погружаться в себя и становиться слугами своей цели. В некотором смысле мы удаляем последние следы человечности из нашего внешнего облика.

Циничная улыбка искривляет мои губы. Так много приходится говорить, чтобы не болтать лишнего. Просто не можешь удержаться, да, Хелион? Напыщенная задница.

— Но ты был противоположностью, не так ли? Так долго скрывал свою истинную сущность за человеческим лицом. Сколько бед ты нам доставил, Кайм. — Он просунул пальцы под край маски и приподнял ее. — Какие неприятности доставила мне твоя мать.

Я смотрю в глаза Великого магистра, но его глаз там больше нет.

Из уголков его глаз растет морщинистая, скрюченная черная плоть, распространяясь по бледному лицу, протягивая нити волокнистых наростов по носу, щекам, лбу. Белая склера его глаз почти полностью стерта. Радужки и зрачков больше нет, их заменила огромная опухоль.

Он ужасен. Можно бы даже пожалеть его, если бы он не был так отвратителен.

— У тебя фингал под глазом, — тихо говорю я, когда холод в шее начинает распространяться на челюсть, рот, лицо. — Почему у тебя болезнь черных глаз, Хелион?

— Непочтительный курва, — шипит Достопочтенный, который вонзил большой палец в мою израненную плоть. Он погружает палец дальше, посылая агонию по моей руке.

Я сопротивляюсь желанию извиваться или шипеть от боли. Они не должны видеть мою слабость.

Хелион наклоняется ко мне, его черты лица искажаются в выражении чистой ненависти. Брови сужаются. Его безглазые, изуродованные глаза наполнены ядом. — Твоя мать оставила это мне, — шепчет он. — Я не знал, что у нее это было, когда она впервые пришла в Речные ворота с тобой, привязанным к спине. Она так ловко спрятала болезнь, тщательно закрасив пигментом. Я узнал об этом только после того, как трахнул ее. — В его голосе появляется злоба. — Когда узнал, я убил ее. Воткнул нож ей в живот и сбросил со склона оврага.

Гнев прорывается сквозь мою душу, на мгновение застилая глаза. Меня начинает бить дрожь. — Ты убил мою мать?

— Она прокляла меня. Этой болезнью. Тобой. Она прокляла меня своим предсмертным вздохом.

Задушенный крик вырывается из моего горла, когда тянусь к своим оковам, пытаясь вырвать твердое железо из камня.

Неожиданно в моем сознании промелькнул образ.

Женщина, Тигландер, стоит на краю обрыва, ее буйные каштановые волосы развеваются на ветру.

Хелион держит ее. Его залитая кровью рука лежит у ее живота, сжимая кинжал, который он вогнал в нее.

Она прижимается губами к его уху. — Я проклинаю тебя, Достопочтенный. В этой жизни и в загробном мире. Смерть носит бледное, прекрасное лицо, и она придет за тобой, когда ты меньше всего этого ожидаешь. Это предупреждение. Не смей и пальцем тронуть моего сына, иначе будешь страдать вечно.

Затем она падает, буйные волосы трепещут у ее лица. Закрывает глаза, и выражение ее лица становится безмятежным.

Невозмутимым.

Ужасающим.

Прекрасным.

Моя мать. Женщина, которая привела меня сюда. Которая защищала меня до последнего вздоха.

Кусочки складываются