Борис и Глеб - Андрей Ранчин

По свидетельству «Списка русских городов», Десятинная церковь была увенчана двадцатью пятью главами{197}. Но, скорее всего, это всё же преувеличение и церковь была пяти- или семиглавой. В западной части над притвором были хоры, на которые вели лестницы. На хорах во время богослужения находилась княжеская семья. «Между центральными столбами возвышались тройные аркады. Каждый фасад делился полуколонками на вертикальные сегменты — прясла. Ширина центрального прясла западного фасада составляла немногим более 7 метров, у малых прясел она была от 4 до 5 метров»{198}. С запада на восток внутренний объем храма разделялся на три нефа (неф по-гречески — «корабль»). Боковые нефы киевской церкви были двухэтажными на всю длину. Длина храма с нартексом была 27 метров, ширина — 18 метров, диаметр купола — 7,5—8 метров. У западных углов возвышались лестничные башни. Храм был выстроен из тонкой светло-желтой плинфы. Найденные обломки — мраморные капители колонн, резные плиты, карнизы — свидетельствуют, что интерьер был оформлен по образцам византийских храмов.

Борис и Глеб каждое утро, просыпаясь, и каждый вечер, перед сном, видели храм сквозь окна княжеского дворца: церковь была окружена тремя каменными дворцами Владимира, выстроенными из такой же плинфы. Десятинная, по мнению А. Поппэ, была дворцовой церковью Владимира. Анне храм в окружении дворцов напоминал о византийском дворце X века, в котором имелась домашняя церковь, посвященная Богородице. Ее выстроил еще основатель Македонской династии император Василий I.{199} Как пишет исследователь древнерусской архитектуры А.И. Комеч, «можно думать, что когда Владимир Святославич для возведения придворного храма вызвал из Константинополя зодчих <…> то под влиянием византийских обычаев и привыкшей к ним княгини были выбраны посвящение храма и основные черты его структуры. <…> При сооружении Десятинной церкви за образец (посвящение, тип, функция) была принята Фаросская церковь Богородицы Большого дворца в Константинополе»{200}. Еще одним образцом была церковь Святых Апостолов, в которой был погребен креститель Империи святой император Константин Великий.

В высоту Десятинная церковь была метров восемнадцать или даже больше. Площадь стен для росписи составляла около 1500 квадратных метров. Система фресок была глубоко связана со строем богослужения — литургии и с формой основного церковного песнопения — канона. В куполе — Господь Вседержитель (Пантократор), евангельские сцены на сводах (в треугольниках над столбами, именуемых парусами), в центральной апсиде (алтарном полукружии) — Богоматерь, евхаристия и святители. Фрески звучали, словно песни канона, его заглавные части — ирмосы и развивающие их темы стихиры и тропари{201}. На западной стене могло быть изображение Страшного суда и адских мук — как в Византии{202}. Из росписей сохранилось только несколько фрагментов.

Система росписи «не апеллирует к зрителю как к индивиду, к душе, которая должна быть спасена, а обращается к нему как к члену Церкви, занимающему определенное место в ее иерархии». Этой системе присуща величественная целеустремленность. Кажется, что ее создатели прежде всего старались отразить главную формулу византийской теологии — христологический догмат, — а также его причастность к обряду и структуре Византийской церкви. «Нет изображений, которые бы не были так или иначе связаны с этим основополагающим постулатом: образы Христа в Его различных видах, Богоматерь, ангелы, апостолы, пророки и святые размещались в иерархическом порядке, который включал и изображения мирских государей — наместников Христа на земле»{203}.

В Софии Киевской, построенной в 1030—1040-х годах, на западной стене было помещено изображение Ярослава Мудрого и его семьи. Можно предположить, что в Десятинной церкви имелось изображение Владимира и его супруги Анны и детей князя. Так символически глава русской земной иерархии включался в иерархию небесную{204}.

Храм стал архитектурной доминантой ансамбля, в который вошли княжеские дворцы, а также скульптура — квадрига, привезенная из Корсуня-Херсонеса, и, видимо, ворота крепостной стены{205}.

Храм, подобно кораблю, словно плыл по земле. Здесь сходились земля и небо, принявшее форму центрального купола. Христианский храм был и образом, моделью мира земного, зримого и осязаемого. В византийском сочинении — «Христианской топографии» Косьмы Индикоплова — Вселенная описывается как громадная палата, безмерный ящик. В миниатюре — иллюстрации к «Христианской топографии» — изображен продолговатый четырехугольный ящик, в центре — круг планет, по углам — символы ветров.

Созерцая Десятинную церковь, возвышающуюся на княжеском дворе, входя под ее своды, в прохладный полусвет-полумрак, создаваемый игрой солнечных лучей и мерцанием множества свечей, Борис и Глеб ощущали трепет, чувствовали причастность к миру небесному. Стоя высоко на хорах, братья, в сосредоточении молитвы, забывали, на небе или на земле они сейчас пребывают. Прежде чем они научились читать или же поняли, что читается во время службы в храме, Борис и Глеб постигали смысл Писания и сущность веры, вглядываясь в настенные росписи и лики на иконах. Мир, вопреки всему, был гармоничен и строен — его каменный образ являл эту истину.

Конечно, одно лишь пребывание в церкви и рядом с ней не превращало человека в благочестивого христианина: многие часы и дни под этими сводами провел и будущий братоубийца Святополк. Необходимы были особый дар, расположенность к искреннему приятию веры. У Бориса и Глеба они, видимо, имелись: по крайней мере, именно такими их побуждает представить агиография. Психологические реконструкции, создаваемые на основе житий, условны и даже рискованны. И тем не менее предположение, что Борис и Глеб уже в детские годы выделялись среди братьев духовной сосредоточенностью и полнотой веры, опровергнуть невозможно. Вероятно, для скептического взгляда, склонного усомниться даже в добровольном принятии смерти, в непротивлении и мученической жертве братьев, эта картина покажется надуманной и недостоверной. Но автор этих строк и не претендует на фактическую точность такой интроспекции, проникновения во внутренний мир юных княжичей.

Неизвестно, на каком языке возносились песнопения Богу в Десятинной церкви и в других храмах на Руси при Владимире. Возможно, это был греческий язык: ведь первые епископы и священнослужители были если не все, то в большинстве своем греки — выходцы из Византии, хотя, вероятно, и говорившие по-славянски. И священник Анастас — первый настоятель Десятинной церкви, и весь ее клир — остальные священно- и церковнослужители — были херсонитами. «Вопрос о масштабах использования на Руси греческого языка в богослужении в первые полстолетия после крещения страны остается открытым и, по всей вероятности (из-за состояния источниковой базы, где ничто, кажется, не предвещает и не обещает информационного прорыва), останется таковым и в будущем. Сам факт применения его на раннем этапе как литургического не вызывает сомнений уже в силу существования греческой иерархии в новоучрежденной митрополии и происхождения первых представителей киевского клира из византийского Херсонеса. <…> В то же время очень ярким свидетельством раннего распространения церковнославянского языка в качестве языка грамотности и богослужения явилась сенсационная находка в 2000 г. в Новгороде “деревянной книги” из трех досок-цер, датируемой <…> ок. 1015 г. и содержащей древнейшие славянские отрывки Псалтыри, выдавленные писалом на воске, а в многослойном своеобразном “деревянном палимпсесте” помимо текста псалмов также фрагменты Апокалипсиса и ряд неизвестных до тех пор в славянской и греческой традиции апокрифических и полуапокрифических памятников <…>»{206}.