Священные холмы - Ольга Крючкова

Друиды взяли тимпаны[57] и начали выбивать чёткий отлаженный ритм. Присутствующие замерли в ожидании священного действа…

Мойриот поднесла олламу серебряный нож в форме полумесяца. Он благоговейно взял его и произнёс:

– О, могущественный Балор и Кром-Кройх! Возношу вам молитву, дабы силы тьмы были милостивы к Эргиал! Дабы битвы, если таковые свершаться, обагрили жертвенный камень этого святилища кровью наших врагов! Завеса между мирами истончается, я приветствую духов ушедших ранее и тех, кто путешествует между мирами. Это время Старухи[58] и Повелителя Теней, Балора. Они дают освежающий отдых в постоянном вращении спирального танца, который уходит и возвращается, но продолжается вечно. Я двигаюсь в этом танце вместе с древними Богами. – Оллам закружился. Набегающий ветер раздул его пышные одежды. Катбад остановился, перевёл дух, и продолжил возносить молитву: – Великая Дану, плодовитая мать, ты излила на меня свою щедрость, и в момент смены времён года я прощаюсь с тобой, поскольку отныне ты шествуешь в ипостаси Старухи с Господином Теней. Я знаю, что в тебе зреет плод, ждущий своего возвращения. И я буду терпеливо ожидать возвращения нашей праматери[59].

Тимпаны убыстряли темп. Оллам поднял серебряный нож над головой, подошёл к быку, тот лишь покосился замутненным глазом… И привычным движением рассёк на шее животного артерию.

Кровь хлынула из раны. Люди, собравшиеся в святилище, тотчас почувствовали её запах. Мойриот протянула олламу жертвенную чашу, украшенную огамическим письменами. Он поднёс серебряный сосуд к струившейся крови. Жертвенный напиток постепенно наполнил его…

Мангор положил тимпан на землю и приблизился к быку, затем, достав из ножен корнвенхау[60], пронзил ему горло. Животное издало приглушённый рёв, предсмертная судорога пронзила его тело.

Дейдре охватил религиозный экстаз при виде крови, с жадностью наблюдая за действиями отца. Девушка более не испытывала страха, он покинул её. Она просто наслаждалась происходящим действом.

Кейд заметил, что Дейдре преобразилась прямо-таки на глазах. Её щёки покрывал румянец возбуждения, а тело покачивалось в ритм ударов тимпана. Кейд выпустил руку девушки, она даже этого не заметила.

Лэрд и сам приходил в необъяснимое возбуждение от вида крови во время Саймана, в такие моменты ему казалось, что сам Балор не страшен.

Оллам отпил из жертвенной чаши, его примеру последовали все друиды в порядке старшинства. Затем каждый присутствующий в святилище подошёл к олламу, дабы окунуть руки в чашу с жертвенной кровью.

В это время Мангор умелым движением рассёк грудную клетку быка, друиды помогли раздвинуть рёбра животного, и извлёк ещё тёплое сердце. Приблизилась Мойриот, держа в руках плоскую чашу. Мангор бросил на неё сердце и разрубил ножом на четыре части.

Мойриот долго и внимательно смотрела на изрубленное сердце. Все замерли в ожидании её слов, но она не спешила произносить пророчество…

Оллам сразу же понял: Мойриот увидела дурной знак.

– Говори, Мойриот! Что ты видишь?! – призвал её Эоган.

Она оторвала взгляд от сердца и воззрилась на верховного друида Тары, по-прежнему храня молчание.

– Мойриот! – обратился к ней оллам, понимая, что подобная длительная заминка непременно вызовет гнев короля.

– Я сомневаюсь в том, что вижу. – Наконец вымолвила она.

– Тогда передай чашу Мангору! – приказал оллам.

Мангор повёл себя так же, как и Мойриот. Он долго рассматривал разрубленное сердце, так и не произнеся пророчества.

Катбад и Эоган, наконец, не выдержали и сами решили узреть тайные знаки на сердце жертвы. Чем дольше они их рассматривали, тем больше Эоган менялся в лице.

– Это дурное сердце. Вероятно, бык страдал какой-то скрытой болезнью… – заметил он осторожно, дабы не обидеть оллама, ведь жертвенный бык был специально доставлен из Улады.

Оллам многозначительно посмотрел на верховного друида и тотчас согласился.

– Да. Нужно принести ещё одну жертву.

Король проявил нетерпение.

– Отчего же это сердце не может служить пророчеству?

– Так бывает, мой повелитель. – Эоган пытался успокоить Конайре. – Так бывает. Животное страдает болезнью, но она не видна. А от неё в первую очередь страдает сердце. Все болезни сказываются на нём.

Конайре удовлетворился ответом друида.

– Хорошо. Здесь, в святилище, я не в праве указывать вам, как поступать.

К жертвенному камню подвели второго быка. Зазвучали удары тимпанов. Оллам рассёк ему жертвенным ножом артерию, кровь струилась в чашу… Мангор вонзил в горло животному уже окровавленный корнвенхау…

Мойриот смотрела на рассечённое сердце второго быка.

– Оллам… Я не могу ничего предсказать…

Катбад пришёл в изумление, и, сохраняя внешнее спокойствие, воззрился на очередное жертвенное сердце. К нему присоединился Эоган.

Оллам и верховный друид Тары были в затруднительном положении. Едва слышно, они обменялись несколькими фразами.

Катбад приказал:

– Мойриот, брось сердце в ритуальную шахту.

Женщина повиновалась. В это время оллам вышел на середину святилища и произнёс.

– Тару ожидают тяжёлые времена… Но не всё потеряно, надо умилостивить бога Тевтата[61], принося ему щедрые жертвы.

От такого пророчества король Конайре помрачнел прямо на глазах. Фиона ощутила сильный озноб и начала кутаться в тёплый плащ. Один только Ингел с презрением взирал на своих родичей. Бастарда переполняла уверенность: несомненно, Фиона, решила избавиться от него и специально выбрала подходящий момент – ночь Саймана, когда всё можно списать на потусторонние силы.

Эоган приказал привести последнего быка, дабы принести в жертву самому Тевтату.

Кейд покинул медионеметон с тяжестью на душе. Он посмотрел на свои окровавленные руки и направился к ближайшему источнику в священной роще. Ему хотелось не только смыть жертвенную кровь, но и освежить лицо, собраться с мыслями.

Пророчество оллама огорчило не только его, но и весь королевский двор. Все знали: Катбад не ошибается и, если он говорит, что Тару ожидают трудные времена, то так оно и будет.

Кейд вошёл в священную рощу, где ещё недавно, вечером, он встретил Дейдре. Лэрд поймал себя на мысли, что ему приятно думать об этой девушке. Нельзя не признать, что она хороша собой, нежна, воспитана, как и подобает дочери самого оллама.

Кейд прислушался: тишину рощи нарушало журчание незамерзающего источника. Он направился на звук. Яркая луна освещала рощу, поэтому Кейд безошибочно сориентировался и вскоре различил невысокую горку, выложенную из камней. Из её чрева текла прозрачная вода.