Готовься к войне - Андрей Рубанов

— Зайди, — сказал он, с усилием встал, повернулся и отомкнул дверь, попав ключом с четвертой попытки.

Наверху царила тишина. Знаев с удовольствием расслабился. Сели в кресла.

— Хорошая у тебя девчонка, — сказал Жаров, отдуваясь.

— Других не держим.

— Может, поделишься?

Банкир подумал и сказал:

— Не говори мне больше такого никогда, Герман.

— Ладно, — мгновенно ответил альфа-самец.

— Ты меня за этим позвал?

— Нет. Не за этим. Ты видел Марка?

— Не видел.

— Он приехал час назад. Велел передать тебе, что тобой заинтересовались.

Знаев взмахом ладони отодвинул от лица табачный дым.

— Кто?

— Милиция. Управление по борьбе с экономическими преступлениями.

— С какой стати?

— Неизвестно. Но настроены серьезно. Это даже не заказ, Знайка. Похоже на то, что ты их обидел.

— Я? Обидел ментов? Каким образом?

— Тебе лучше знать.

— Это бред, — уверенно произнес банкир. Он не сильно испугался. — У меня чистая лавка. Никакого левака и криминала. Налоги, белая зарплата — все, как положено. Я поговорю с Марком. И я сам выйду на людей из УБЭПа. Спрошу в лоб, прямо, что им нужно.

— Да, это будет правильно. Только не ищи Марка сейчас. Суббота, десятый час вечера — не дергай человека. Он в каминном зале лежит. Обкуренный. Поговоришь завтра.

Знаев кивнул.

— А рыжая твоя — приятная девочка. Я тебе завидую, Знайка.

— Иди к черту.

— Сам иди, — обиделся Жаров. — Это мой дом.

— Тогда я пошел. Спасибо тебе.

— Всегда к твоим услугам, брат, — пьяно проскрежетал электроторговец. — Я всегда рядом. Сегодня ночью, когда ты залезешь под одеяло к своей Алисе, я буду мысленно с тобой.

Банкир не любил слишком грубых шуток на сексуальные темы — он молча покачал головой и вышел.

Внизу по-прежнему царил разгул, но чуткий Знаев уловил некоторую неловкость, едва заметное напряжение атмосферы. Скользнули чьи-то взгляды. Кто-то торопливо склонился к уху соседа. Какой-то незнакомый сопляк с тщательно взращенной бородкой сально подмигнул и указал взглядом на полуоткрытую дверь туалета.

Знаев осторожно заглянул. Очень серьезная, очень аккуратно причесанная, с очень красным лицом Алиса подкрашивала губы. Ее рука крупно дрожала.

— Я искала тебя, — спокойно сказала она.

— Что случилось?

— Я подралась. С подружкой твоего Жарова.

— С Анжелой?

— Ее зовут Анжела?

— Да.

— Значит, с ней.

— И где она?

— Откуда мне знать? Получила по морде и убежала. Но ты не волнуйся. Я не виновата. Эта кобыла начала первая. Ей показалось, что я на что-то претендую. Или на кого-то.

— С тобой все в порядке?

— Со мной — да. А у этой дуры, похоже, будет синяк.

— Ага, — сказал Знаев. — Давай-ка сбежим отсюда. Прямо сейчас. Исчезнем по-английски…

— Я готова.

Они прошли через дом к главному входу. Банкир еще не решил, забавляться ему или тревожиться, — рыжая же шествовала, как королева, гордо подняв подбородок.

Выруливая со стоянки, едва не задевая чьи-то ярких расцветок болиды, Знаев испытал большое облегчение и даже некоторую благодарность к подруге, очень вовремя устроившей маленькое происшествие, ставшее поводом для своевременного бегства. Судьба Анжелы банкира не беспокоила, таких Анжел рядом с мачо Жаровым перебывало — сотни; ничего ей не сделается, Анжеле. Анжелы, даже самые сексапильные, глазастые и грудастые, должны знать свое место и не переходить известных границ: не портить серьезным мужчинам отдых, не трепать нервы, не мешать, не устраивать истерик, — одним словом, никогда, никогда, никогда не требовать к себе повышенного внимания.

— Ты не слишком сильно ей попала? — деловито спросил банкир.

— А мне плевать, — бесцеремонно сказала рыжая. — Пусть не лезет.

Молодец, подумал Знаев. Могла бы обидеться. Вот, мол, о чужой девке беспокоишься, а обо мне не спросил, а мог бы пожалеть, платочком лобик промокнуть и так далее.

— Ты молодец, — искренне сказал он. — Я тобой горжусь.

— Тебе нравятся драчливые бабы?

Банкир уважительно засопел.

— Если честно, я впервые встречаю девушку, умеющую махать кулаками.

— Моя мама часто цитировала Некрасова. Про женщину, которая коня на скаку остановит, в горящую избу войдет.

— Твоя мама — молодец.

Алиса откинулась в кресле.

— Почему ты замолчала? — спросил он.

— Ты думаешь о чем-то своем.

— Извини. Расскажи еще что-нибудь. Про себя.

— Жаль, что мы так рано уехали.

Знаев пожал плечами.

— А мне не жаль. Меня бесят такие мероприятия. Все пьяные, все празднуют… Что они празднуют? Какой такой праздник? На этих праздниках я с ума схожу. Могу продержаться час, два — максимум… Потом — сбегаю. Нет ничего глупее, чем прожигать жизнь на праздниках, устраиваемых без повода. Нет ничего страшнее, чем смотреть на людей, которые так прожигают свою жизнь…

Рыжая, казалось, не расслышала пафосных реплик банкира, — услышала, то есть, не совсем то, что хотел сказать ее сжимающий руль приятель.

— Ах вот как! — воскликнула она. — Значит, мы уехали не потому, что я побила девушку хозяина, а потому, что тебе там надоело?!

— Именно так, дорогая. Подраться — это приключение, а вовремя сбежать от пьяных дураков — суровая необходимость.

— Не слишком ли ты суров?

— Не слишком.

— Мы замечательно провели время.

— Возможно.

Алиса помолчала. Тихо вздохнула.

— Можно тебя попросить…

— Я слушаю.

— Останови машину.

Знаев повиновался — и через мгновение оказался в плену нежнейших рук, скользящих ладоней, губ и языка, поспешного, в самое ухо, шепота:

— Успокойся. Расслабься. Забудь обо всем. Ты выглядишь совершенно измученным.

— Я в порядке…

— Да, да, все правда, ты — в порядке, но ты устал, я же не дура, я все вижу, прости меня за этот скандал, я не права, я должна была понять, догадаться, что ты одиночка, что в толпе тебе плохо, прости меня, я больше не буду… Не отталкивай меня…

— Поедем, — пробормотал Знаев, осторожно высвобождаясь.

— Нет. Давай посидим. Вот так. Чтоб ты на меня смотрел, а не на дорогу.

— Я вижу дорогу везде, куда бы я ни смотрел.

Алиса улыбнулась.

— Не пытайся произвести на меня впечатление своим интеллектом. Ты уже это сделал. Лучше скажи… Вчера ночью… В котором часу мы уснули?

— Около половины третьего.

— А когда ты встал?

— В четыре утра.

— Зачем?

— Я всегда встаю в четыре утра.

— А что ты делал потом?

— Плавал. Потом — штангу тягал. Потом гулял. Потом немного поработал. Потом — разбудил тебя…

— Ты спал полтора часа, потом таскал железо, потом работал, потом кормил меня завтраком и развлекал разговорами, потом потащил меня на светское мероприятие, хотя сам терпеть не можешь такие мероприятия… Ты с ума сошел. Ты слишком жесток к себе. Езжай домой и ложись спать. Немедленно.

— А ты?

— А я возьму такси и поеду к маме.

Знаев почувствовал резкий прилив сил; он сам его инициировал, он в совершенстве владел этим.

— Послушай, Алиса, — тихо сказал он. — Я очень тронут твоей заботой. Честно. До слез. А теперь запомни: Я НИКОГДА НЕ УСТАЮ. Я никогда не останавливаюсь. Я не такой, как все. Я урод. Я аномалия. Мои батарейки никогда не садятся. Никогда, понимаешь? Моя жизнь — это движение по восходящей. Вперед и выше. Шаг за шагом. День за днем. Для мужчины нет ничего слаще, чем непрерывная личная экспансия. Она возбуждает. Она может свести с ума. Когда проникнешься ею и поймешь ее законы — тогда все эти разговоры про «отдохнуть», «поспать», «расслабиться» вызывают смех.

Почти непроизвольно Знаев нажал на педаль газа. Стрелка тахометра прыгнула влево. Мотор взревел.

— Вся твоя жизнь, — возбужденно продолжал банкир, — меняется. Ты беспощадно обрываешь связи с теми, кто пуст и глуп. Ты не ведешь бесед на темы, которые тебе неинтересны. Ты высокомерен — но это здоровое высокомерие. Ты готов презирать людей, но ты не хочешь их презирать, потому что они недостойны твоего презрения… Потому что презрение — это мелко, от него надо воздерживаться, как от курения… Ты паришь. Тебе хорошо. Ты еще не бог, но уже не человек… Понимаешь меня?

— Наверное, да, — осторожно сказала Алиса.

— Ты должна меня понять. Обязательно. Иначе у нас с тобой ничего не выйдет. И получится, как с моей бывшей женой. Я работал до часа ночи — а она думала, что я развлекаюсь с девками. Я не спал по трое суток — а она думала, что я употребляю стимуляторы… А я сам себе стимулятор.

Он опять вдавил педаль.

Вдруг вломился рассудком в происходящее, как трактор в забор: вот он я, добившийся и достигший, блестящий и благоухающий, на обочине широкой, неплохо построенной, замечательно ярко освещенной дороги, в безопасном и удобном автомобиле, изливаю душу лучшей из женщин, гляжу в ее глаза, могу в любой момент протянуть руку и взять — какого черта не наслаждается мне, зачем так туго дышится, почему внутри меня гнев, и ничего больше?