Кровь и свет Галагара - Аркадий Застырец

Выслушивая столь оскорбительные угрозы, Дац Дар не повел и бровью.

— Ты еще молод, Гоц Фур. Речи твои горячи и опрометчивы. Будем считать, что я ничего не слышал и ты ничего не говорил. А теперь о предательстве… Иди, пожалуй, в Лаймирскую чащобу, а не то я и вправду отворю ворота, ведь здесь на площади шесть черных дюжин рвутся в бой. Но так или этак, в чащобе или в крепости, внемли совету, побереги свою бесшабашную голову, ибо миргальцы быстро тебе объяснят, кого из нас двоих они склонны винить в измене — того, кто защищает их от произвола крианских наместников или того, кто, кинув престол и позабыв о своем народе, поклонился крианскому царю и сам служит его наместником в чужих землях!

Гоц Фур собирался было ответить и на эти обидные для него слова. Но на сей раз его остановил советник Цул Гат. Он тронул своего господина за локоть и о чем-то быстро заговорил вполголоса. Гоц Фур отвечал резко, но на лице его слепая ярость уже сменилась сомнением. Советник продолжал говорить. И, наконец, как видно, ему удалось склонить своего господина к новому решению.

— Послушай меня, Дац Дар Среброволосый! — обратился он к коменданту уже совсем по-иному. — Ты прав, пожалуй. Я проделал трудный и долгий путь, и в голове у меня помутилось от усталости и долгой досады. Отказываюсь от своих слов и признаю, что напрасно обвинил тебя в измене. Ты действовал не вполне обдуманно, но заботился о пользе Миргалии…

Гоц Фур остановился, явно переборол себя и продолжал, с трудом выдавливая слова:

— Прости, я понапрасну обидел тебя. Надеюсь, что эта обида не задержится в твоей памяти. Ведь ты — старый боевой товарищ моего отца.

— Забудем о сказанном впопыхах, — приободрил его Дац Дар, — тем более что я уже близок к тому, чтобы признать в тебе истинного государя Миргалии. Вот только еще уладить твою ссору с цлиянским царевичем.

— И в этом, признаться, я был не прав, — по-прежнему нехотя продолжал Гоц Фур. — Сам того не понимая, вздумал подбивать тебя на подлое дело. Но пойми же и ты, что царевич нанес мне страшное оскорбление, которое возможно смыть только кровью. Уверяю тебя, что при этом ни своего, ни твоего достоинства я не уроню. И законов вежества мы не нарушим.

— Верно ли я понял тебя? Ты вызываешь царевича Ур Фту на честное единоборство?

— Да, вернее некуда. Я вызываю царевича на смертный поединок и, если мне уже не суждено владеть прекрасною Шан Цот, то я, по крайней мере, постараюсь доказать, что достоин взойти на миргальский престол.

— Вот слова, которых я ждал от сына и наследника Ар Гоца! Царевич Ур Фта принимает твой вызов, — с радостью сказал Дац Дар и крикнул стражникам: — приказываю открыть ворота!

Очутившись в крепости, Гоц Фур убедился в том, что слова коменданта не были пустой похвальбой: главную площадь заполнили воины эсбийского гарнизона и, по большей части, поглядывали на наследника миргальского престола с недоверием, если не с открытой враждебностью. Из его потрепанного и измученного походом отряда этими силами можно было в четверть лума сделать мясной кучдак.

Полдня посвятил Гоц Фур отдыху и не терял времени даром. Первым делом смыв с себя дорожную пыль и пятна запекшейся крови, он принялся утолять зверский голод и богатырскую жажду. А завершив трапезу, уединился с двумя очаровательными бизиэрами. Они только смазали ему целебным снадобьем царапину на лице да как следует растерли все тело драгоценной вилиалью. И более ничего. Ведь был он не из тех безумных похотливцев, что способны растрачивать силу на любовные клидли даже перед смертельной схваткой.

Прогнав бизиэр, Гоц Фур приказал найти и привести к нему советника Цул Гата. Но то было тщетное распоряжение, ибо никому не пришло бы в голову искать советника там, где он находился.

Подобно черному стриклю, бесшумно и неприметно пробрался Цул Гат в покои царевны Шан Цот и неожиданно встал перед ней, согнувшись в низком поклоне. Царевна вздрогнула, но волнение ее тут же улеглось. В Саркате она привыкла к евнухам, и теперь решила, что никто, кроме евнуха, не отважился бы войти к ней. Пришелец подкрепил ее уверенность, заговорив неприятным высоким голосом:

— Не бойся меня, прекрасная царевна! Я — посланец твоего отца, великого царя Цфанк Шана.

— Ты — посланец царя? — удивилась Шан Цот. — А ему уже известно… ну, что я теперь царевна Кри и Цли?

— Да, дивноокая! Ему все известно, и он почитает за великое счастье такой поворот судьбы. Более того, твое неожиданное замужество положило конец великой распре между двумя царствами. Ныне уже установился вечный мир. Цфанк Шан и Син Ур заключили друг друга в родственные объятья. И скоро пришлют за тобой и царевичем пышную свиту.

— О, добрый вестник, ты достоин высокой награды! Возьми пока что дюжину золотых хардамов и этот перстень.

Цул Гат принял сказанный дар и простерся в ногах царевны со словами благодарности.

— Ты еще не был у царевича? Значит, он все еще ничего не знает! — в волнении проговорила она. — Я сама сообщу ему радостную весть. И это, быть может, придаст ему сил в предстоящем поединке.

— Постой, царевна! Я должен вручить тебе вместе с поздравлением и словами отеческой ласки одну вещицу, залог грядущей щедрости Цфанк Шана.

— Ну что там еще? Вручай поживее! — воскликнула Шан Цот, которой не терпелось обрадовать царевича.

Мнимый евнух извлек на свет и поднял на ладони тончайшей работы браслет из белого золота, сверкавший тегаридами и клакталами. Но как только царевна протянула руку, чтобы взять прелестный подарок, Цул Гат мягко отвел ладонь и вкрадчиво проговорил:

— Великий царь повелел мне собственноручно украсить этим браслетом твое левое запястье, о дивноокая. И нет для меня лучшей награды за все тяготы долгого пути!

— Изволь! — сказала царевна и, гордо выпрямившись, протянула левую руку.

Цул Гат раскрыл браслет незаметным движением и ловко защелкнул его на запястье Шан Цот.

— Вот и все, с церемониями покончено, — негромко и высокомерно сказал он обычным своим голосом. — Ты слышишь меня?

— Да, я слышу тебя, господин. И готова исполнять твою волю, — произнесла царевна, не отрывая от Цул Гата зачарованного взгляда.

— Я доволен тобой. Пока повелеваю только одно — объявить, что желаешь любоваться поединком в одиночестве с каменного балкона Главной башни. Я найду тебя там.

И Цул Гат исчез так же стремительно и неприметно, как явился.

Солнце клонилось к закату, когда в крепости, наконец, было возвещено о начале поединка. Гоц Фур уже приготовился надеть шлем, как вдруг, словно из-под земли, вырос перед ним его загадочный советник.