Танец с Хаосом - Андрей Мартьянов

Гости не замедлили явиться, причем явление состоялось с шумом, треском и грохотом.

Дорога вновь обогатила мир военной техникой. Только теперь мимо нас двигался полк настоящих ландскнехтов. Громыхали на кирпичах деревянные колеса здоровенных пушек, ржали лошади, слышался хохот, с фургонов свешивались какие-то немытые красотки… Часть этого отряда и завернула к нам на двор.

– Принимайте постояльцев! – ретиво заорал предводительствующий. Детинушка ростом под два метра, с буйной рыжей бородищей. Одежда превесьма эклектичная, видимо, нацепил на себя все, что сумел стащить. Камзол с рукавами-буфами, широкие штаны с разрезами, кожаный пояс, за который заткнут пистолет. Шляпа с потрепанным пером. На плече – мечуган. По-другому и не скажешь. Не оружие, а стальная полоса в рост человека с длинной вычурной рукоятью, зазубринами на лезвии, вдобавок украшенном чернением по металлу. Дорогая, наверное, штуковина.

За бородачом прибыли три фургона и две пушки, влекомые лошадьми. Человек пятнадцать ландскнехтов. Рожи самые продувные. Несколько девок, детишки, гуси в клетках… Где же они у нас разместятся?

– Э-э… Здравствуйте, – выдавил я, пытаясь придать голосу хоть капельку радушия. – Вы у нас кто?

– Мы у вас Тифенбахский полк аркебузиров, – развязно сказал главный, одним прыжком взобрался на крыльцо и панибратски хлопнул меня по плечу тяжеленной ладонью. – Ты, дружок, не бойся. Мы люди тихие, мирные, мухи зазря не обидим.

Две девки у фургона в это время передрались.

– Пожрать найдется? – гудел мужик с мечом. Вредным он мне не показался, скорее простой, как угол стола. – Я – Альбрехт фон Цорн из Штутгарта. Это – мои парни. Мы к полку недавно пристали, раньше на вольных хлебах пробавлялись. Знаешь, как нас в Баварии прозвали? «Черная свора»!

И расхохотался, будто поразил меня невесть какой шуткой.

– Все ясно. Влипли по уши, – обреченно сказал Дастин. – Тридцатилетняя война. Зададут они нам жару… Тео, постоянно носи оружие с собой.

О Тридцатилетней войне я помнил мало, только из стандартного курса истории. Началась она вроде бы в 1618 году, закончилась знаменитым Вестфальским миром примерно в пятидесятых годах XVII века, основная причина – религиозная нетерпимость между католиками и протестантами. Еще я знал, что фактически это была «первая мировая война», в которую была вовлечена вся Европа и колонии, что привело к массовому голоду, эпидемиям и истреблению половины населения материка. Эпицентр конфликта плавно перемещался из страны в страну, порождая и после Вестфальского соглашения новые столкновения, зацепил даже Россию в виде Семилетней войны… В общем, воевали почти целый век.

Если человек чего-то не знает, он первым делом обращается к справочным материалам. Именно поэтому я оставил Дастина самостоятельно разбираться с новоприбывшими, поднялся на второй этаж, нашел коммуникатор и вызвал Навигатора.

Компьютер не сообщил ничего нового. Вывалил на меня кучу исторических, экономических и политических обоснований Тридцатилетней войны, перечислил какие-то имена, даты сражений, заодно добавив к этому список литературы и фильмов на указанную тему.

– Я тут кое-что придумал, – заметил в связи с тем Навигатор. – Если ты хочешь получать визуальную информацию, наведайся в Комплекс, найди приличный монитор на жидких кристаллах, затем установи его в Доме и подключи к коммуникационному устройству. Тогда я смогу транслировать на монитор необходимые файлы из базы данных.

– Вполне разумное предложение, – согласился я. – Пожалуй, так и сделаем. Что-то не нравятся мне нынешние гости. Если прежние являлись только ради обеда и выпивки, то эти уроды явно собираются зависнуть у нас надолго.

– Спустись вниз. – В голосе Навигатора вдруг зазвучали нотки обеспокоенности. – Кажется, они обижают мистера Роу.

– О, Господи!

Я вспомнил, что забыл свою винтовку под трактирной стойкой, а посему мгновенно извлек пистолет из кобуры, хлопнул дверью нашей с Дастином комнаты и кубарем скатился по лестнице в главную залу.

Стайка девиц жалась в уголке, бородачи-ландскнехты, окружив свободное пространство, громко и жизнерадостно ржали, видимо, наблюдая за дракой. Матерясь, я растолкал гостюшек локтями (никто не обиделся) и тотчас понял, что попал к самой кульминации спектакля. Наконец-то долгие тренировки Дастина себя оправдали. Мой напарник увлеченно возил одного из солдат Альбрехта фон Цорна мордой по дощатому полу, цедя сквозь зубы:

– Мистер, мама никогда вам не говорила, что воровать нехорошо?

«Мистер» извернулся, каким-то чудом вырвался из цепких рук Дастина, поднялся на ноги и попробовал было ударить напарника, но не тут-то было – Дастин впечатал ему кулачищем точно между глаз, незадачливый вояка воспарил, устремился к стене и сполз по ней на пол в состоянии бессознательном.

– Еще кто-нибудь желает? – нахмурив брови, рявкнул Дастин, обводя суровым взглядом наших волосатых постояльцев. – Тогда попрошу… Первое условие пребывания в моем доме: не воровать! Второе: с вещами обращаться аккуратно! Третье: если захотелось отлить – делать это не на крыльце, а в будке, которая стоит во дворе! Четвертое: к служанке не приставать! Пятое: драться опять же во дворе, а не крушить мебель!

Ландскнехты восхищенно внимали, а рыжий фон Цорн прямо-таки расплылся в одобряющей улыбке.

– Вот и я о том же, – прогудел герр Альбрехт. – Удивительное дело – первый раз в жизни вижу трактирщика, который умудрился повалить нашего забияку Густава! Уважения достойно! Так, парни, слышали, что сказал господин хозяин? Девку не забижать, вон своих полно. Столы не ломать и вообще… Ясно?

Напряжение спало. Фонцорновы красавчики то недовольно, то восторженно гудя, расселись, Брюнхильда под командованием Дастина принялась разносить кружки и тарелки с холодным мясом, а командир бесшабашной оравы поманил меня пальцем.

– Ты, наверное, помощник хозяина? – деловито спросил фон Цорн. Его жуткий меч теперь стоял в углу, рядом со стойкой. – Родственник?

– Помощник, – коротко согласился я. – Надо чего?

Мы вышли во двор.

– Где конюхи? – осведомился Альбрехт. – Лошадей распрячь и расседлать. Накормить. Овес есть?

Хрен его знает, что у нас есть. Кажется, только небольшой запас сена для Эсмеральды. Лошадок у заявившейся к нам Черной Своры два с лишним десятка, между прочим.

– Пойдем, глянем, – пытаясь выглядеть хоть сколь-нибудь уверенно, сказал я.

Отправились в конюшню. Я прекрасно осознавал, что если Хозяин бросил нас на произвол судьбы с целой компанией напрочь отмороженных ублюдков с мечами, пистолетами и лошадьми, нам конец. Придется спешно эмигрировать обратно в Комплекс. У человека техногенной эпохи нет никакого представления о том, как следует обращаться с гужевым транспортом. Лошадь надо кормить, чистить, выгуливать, менять подковы, а я даже не знаю, с какой стороны подойти к ездовой скотине!

– Неплохо устроились, – покивал фон Цорн, возвышаясь за моим правым плечом. Обстановка конюшни ему понравилась. Обнаружились мешки, доверху наполненные овсом, в углу громоздилась целая гора свежего сена, деревянные поилки наполнены чистой водой. Я с ужасом представил, как все это благолепие будет изгажено буквально через несколько часов. Лошадь – она ведь не ландскнехт, ей не прикажешь в нужник пойти… Картину довершали стоящие неподалеку от входа в конюшню электрокары. Надо полагать, приспособленные навоз вывозить.

Вернулись на двор. Фон Цорн, довольно лыбясь, подтащил меня к пушкам. Впечатляющие сооружения. А главное – сделанные с любовью и тщанием. Пушка-единорог чистенькая, отполированная ладонями, чувствуется едва заметный пороховой запах. По округлым бокам – фигурное литье в виде не то библейских сцен, не то барельефов, изображающих картины сражений. Отверстие для фитиля. Пятнышек ржавчины нигде не заметно.

– Отлиты в Бамберге, – просветил меня герр Альбрехт, гордо поглаживая единорогов по стволам. – Вовсе недавно отлиты. Им и четырех месяцев нет. Эту мы кличем «Гертрудой», вторая – «Засранка»…

– Четырех месяцев? – озадачился я. – Господин фон Цорн, а какой сейчас год?

– Совсем в глуши живете, – понимающе вздохнул бородатый. – Да это ничего, вон прошлым годом после сражения при Роттенбурге забрели мы в деревеньку. Маленькое маркграфство, глухомань. Так староста не то что года – имени своего припомнить не мог. Перепугался. Конечно, перепугаешься. Наши по обычному солдатскому веселью всех девок перепортили, да по причине исключительной резвости характера, но вовсе не по злобе, пару домишек запалили. Год, спрашиваешь, какой? Тысяча шестьсот двадцать третий от Рождества. А ты у нас протестант или католик?

Значит, 1623 год. Почти ровно шестьсот лет назад. Да, между прочим, протестант я или католик? В те времена к вероисповеданию относились крайне серьезно. Скажешь неправильно – зарежут.