История Кометы. Как собака спасла мне жизнь - Стивен Вулф

– Почему я ничего не знаю?

Часы на каминной полке тикали в унисон со стуком собачьих когтей в гостиной. Комета покинула уютный коврик перед огнем и смотрела на меня. За ней, словно в чем-то провинилась, пряталась Сандоз. Я лишь вздохнул.

– Линдси боялась расстроить тебя. Решила, что не следует говорить с тобой о подобном. Ты либо придешь в бешенство, либо тебе станет плохо. – Комета и Сандоз разделились: ретриверша искала внимания Фредди, тыкаясь ей в локоть, а борзая тихонько терлась о мою безвольно упавшую руку. – Думаю, она так опечалена, потому что ты ни разу не появлялся в ее студгородке. Даже на родительский день.

Я почувствовал, как меня охватывает паника и бросает в пот.

– Что с тобой? – забеспокоилась жена, промокая мне лицо салфеткой. – У тебя рубашка насквозь мокрая.

– После того как я вернусь в Седону, мне понадобится билет до Тампы.

Мне потребовался целый день, чтобы проехать сто двадцать миль от Седоны до Финикса, где я собирался переночевать в доме матери. Полет до Тампы занимал четыре часа – намного дольше, чем привычные перелеты между Финиксом и Омахой. Мы прибыли на место поздно вечером в пятницу, и Комета катила меня в почти пустом зале аэропорта и два часа всячески поддерживала по дороге в отель. Увидев меня, Линдси не выразила бурного восторга, но и не расстроилась моему появлению.

– Привет, папа! – улыбнулась она, но в ее глазах не было радости. – Посмотришь студгородок или пойдем прямо ко мне?

Ее тон напомнил мне мой собственный, каким я разговаривал со слишком задержавшимися в нашем доме на озере гостями из города. Я надеялся на более живой прием, пусть даже на сердитый выговор – на что угодно, только бы Линдси показала, что хочет, чтобы я снова участвовал в ее жизни, – но поведение дочери свидетельствовало о том, что она ничего не ждала от моего приезда. Однако я провел с ней почти всю субботу. Сказал, как люблю ее. И улетел обратно в Финикс. Комета не отходила от меня ни на шаг и постоянно находилась рядом за исключением тех моментов, когда, с боем добившись этой чести, гостиничные служащие выводили ее вечером погулять.

Я понимал, что девочки выросли. Знал, что детям свойственно отдаляться от родителей, особенно в первые несколько лет после того, как они уезжают из дома. Видел, что дочерям трудно наблюдать, как я физически разваливаюсь. Но так ли все было просто? Кто кого избегал? Линдси явно считала, что я не обращаю на нее внимания. Кили и Джеки по крайней мере отвечали на телефонные звонки, а Линдси даже после моего приезда не реагировала на мои попытки установить с ней контакт. Мне это не нравилось, но казалось, что я мог понять ее. Таким образом дочь защищалась. Наверное, слишком часто чувствовала, что не нужна мне.

13

Спустя четыре года

Зима – весна 2005 года. Аризона

Наши комнаты в новом доме в Седоне имели венецианские окна с видом на гору Ли. Из своего кресла я мог наблюдать, как с наступлением вечера ее равнины и отроги окрашиваются в оранжевый, золотистый, лиловый и кроваво-красный цвета. Яркие громады облаков, похожих на вершины под ними, проплывали над головами и опускались в долину. Именно в таком месте мы с Фредди мечтали жить, когда выйдем на пенсию.

Но Фредди переехала в Седону не потому, что мы вышли на пенсию, – нам было больше не по силам содержать два дома. Врачи дали ясно понять, что мне не удастся насовсем вернуться в Небраску, а наши накопления иссякли. К неудовольствию дочерей, потерявших место, где выросли, мы продали дом на озере. Мы также продали мой прежний дом в Седоне и на вырученные деньги купили новый, в квартале от первого. Этот больше подходил человеку, пользующемуся ходунком с перспективой вскоре оказаться в инвалидном кресле. Из дома открывался прекрасный обзор, и он был даже оборудован бассейном, пригодным для моих лечебных процедур.

На продажу двух домов и покупку нового у нас ушел год. Все это время мне становилось хуже: стоило научить Комету помогать в чем-то одном, как тут же для меня делались недоступными множество других мелочей. Если требовалось встать с постели, я не мог отбросить с себя простыни и натренировал борзую стягивать их с кровати. Единственное, что удавалось на себя надеть, – это шляпы и рубашки, а чтобы подтянуть брюки, приходилось пользоваться механическими захватами и при этом, чтобы не потерять равновесие, опираться на Комету. Слава богу, люди придумали легко надевающуюся обувь, в которую можно просто вставлять ноги.

Принять душ стало для меня чрезвычайно опасным делом, хотя, чтобы облегчить мне жизнь, дверь в душевую кабинку сделали широкой и открывающейся в обе стороны. Вскоре после переезда я совершил ошибку – упал на пол поддона. Комета услышала шлепок и проклятия и покинула нагретое местечко на кровати, чтобы проверить, что происходит. Подбежав к двери, она стала толкать ее внутрь и уперла стеклом мне в голову. Продолжала пихать, пытаясь пройти, но лишь отодвигала меня к противоположной стене душевой.

– Комета, назад! Отойди! В сторону! – Я не мог подобрать нужных слов. Наконец она попятилась, давая мне пространство открыть дверь и выползти на плитки ванной.

Вскоре я научил борзую открывать дверь душевой, потянув за банное полотенце, которое привязывал к ручке. Еще несколько таких падений, и собака стала опытным спасателем на водах – подставляла мне ошейник, чтобы я ухватился за него, и вытаскивала из душевой. Поначалу вид ее мокрой лохматой морды, смотревшей на меня, как морж на рыбу – сверху вниз, смешил, но по мере того, как мне становилось хуже, эта морда делалась все больше озабоченной, и приходилось успокаивать борзую: «Все в порядке, Комета, я не смогу утонуть на глубине в один дюйм».

Переехав в Седону, Фредди пыталась вытаскивать меня из дому в галереи, рестораны, клубы. Хотела посещать студию Бена Райта и наблюдать за его работой. Приятели, познакомившиеся с нами как с супружеской парой во время прежних приездов Фредди, зазывали нас к себе. Я редко был настроен идти в гости, и жена постоянно отклоняла приглашения за исключением случаев, когда шла без меня. Наши бывшие соседи и добрые друзья Билл и Яна, боясь показаться навязчивыми, держались в стороне. И хотя Фредди постоянно просила моего разрешения пригласить их к нам выпить, я так сильно уставал, что не способен был на светскую болтовню. К тому же и в знакомой обстановке я продолжал испытывать панические атаки и от любой беседы, кроме разговоров с Фредди, в мгновение ока покрывался обильным потом.

Я еще был способен пройти несколько кварталов с Кометой, обычно пользуясь для опоры палками и борзой, но все чаще брал с собой ходунок и пристегивал к нему собачий поводок. Не знаю, кто из нас больше ненавидел эту штуковину. Завидев, что я беру ходунок, Комета отбегала, заставляя волочить его к ней. Но как только я приближался, делала от меня короткий шаг и снова оказывалась вне досягаемости. Я ворчал все громче, и, в конце концов, она позволяла прицепить к ходунку поводок, но демонстративно отворачивалась, чтобы я не сомневался, что она думает об этом жалком приспособлении.

Фредди ушла с должности заведующей кардиологическим отделением Линкольнской больницы, куда поступила на работу восемь лет назад. Мы не надеялись, что она сумеет найти равноценное место в окрестностях Седоны, и оказались правы. После нескольких месяцев в роли мастерицы на все руки, служанки, домоправительницы и круглосуточной сиделки жена объявила, что меняет профессию. Единственная развивающаяся отрасль в Седоне была недвижимость, особенно все, что касалось сдачи мест отдыха на условиях таймшера. Фредди ничего в этом не смыслила, однако окончила трехнедельные курсы и получила достаточно знаний, чтобы сдать экзамен штата Аризона. Это давало ей право продавать недвижимость.

Часто Фредди трудилась на новой работе по десять часов. Риелторы, с которыми она подружилась, вовсю использовали возможности многочисленных проходивших в Седоне кинофестивалей, джазовых фестивалей и других культурных мероприятий, и я обрадовался, когда жена присоединилась к ним, стал не так остро испытывать чувство вины. Общение сглаживало для нее негативную сторону новой профессии – необходимость общаться со скептиками, приходившими на презентации лишь для того, чтобы бесплатно прокатиться на вертолете. Стресс усиливало и то, что ей не полагалось постоянной зарплаты, а только комиссионные со сделок. Рабочая неделя Фредди больше не заканчивалась вечером в пятницу – суббота и воскресенье стали ключевыми днями в ее рабочих планах, поскольку в это время приезжали потенциальные покупатели земельных участков. И она должна была находиться рядом, если кто-нибудь из них дозрел бы подписать купчую.

Забежав в какой-нибудь бар выпить на скорую руку с сослуживцами, Фредди часто возвращалась в темный дом, где ее радостно встречал только золотистый ретривер. У нее оставалось мало времени и все меньше сил на домашнее хозяйство и уход за больным мужем. Потные простыни накапливались быстрее, чем я мог справляться со стиркой. Белье оставалось в стиральной машине, потому что я не мог наклониться и вынуть его из загрузочного барабана. По той же причине из посудомоечной машины не убирались тарелки. Против депрессии и панических атак мне снова прописали такой набор лекарств, в котором я едва мог сам разобраться. Всем этим приходилось заниматься Фредди. Сандоз не хватало ее уютного присутствия у камина, и, несмотря на мои попытки утешить, собака все больше грустила. Или попросту была голодной. Я не мог кормить собак, потому что у меня не получалось наполнить их миски и поставить на пол. И когда жена возвращалась с работы, на нее набрасывались две ненасытные псины.