Приговор воров - Михаил Серегин

Один из поверженных парней приподнялся на локте. Что-то промычал, тыкая пальцем в Григория.

Григорий вдруг подбежал к нему, наклонился и заглянул в лицо.

– Толян! – выговорил Григорий. – Это ты, что ли? А я тебя не узнал. Чего ты на меня набросился-то? Чуть не запинали насмерть…

– Я тебя тоже не сразу узнал, – произнес парень. – Ты когда откинулся-то?

– Несколько дней назад, – ответил Григорий. – Пока без работы я… Вот сидел, отдыхал. С девушкой познакомился…

Парень посмотрел на Щукина… быстро – с испугом – отвел глаза.

– Ни хрена себе у тебя девушка, – пробормотал он только.

Григорий, прищурившись, вглядывался в парня, который старательно притворялся трупом.

– Санек? – узнал он.

Труп живо поднялся на ноги.

– Здорово, Гриша, – сказал он. – А я, понимаешь, гляжу – лицо что-то знакомое…

«Ну, – подумал Щукин, – вечер встреч. То есть – ночь встреч. Правильно говорят – тесен мир».

Со стоном, держась за стену, встал и третий парень. Челюсть у него здорово распухла. Да, удачно Щукин приложил ему локтем…

– Привет, Гриша, – проговорил парень невнятно, как будто жевал что-то или у него сильно раздуло язык. – Ты уж извини, мы тебя сразу-то не признали… Зачем ты у Петровича перстень хотел скоммуниздить?

– Да я это, пацаны… – виновато развел руками Григорий, – того… сами знаете, болезнь у меня такая – клепто… клептомафия…

Парень с распухшей челюстью усмехнулся и выразительно посмотрел на Григория. Григорий пожал плечами и достал из кармана перстень Петровича.

«Как это он умудрился его увести? – подумал Щукин. – Ведь, когда я уходил в туалет, Петрович этот перстень катал по столу – из рук, можно сказать, не выпускал».

Григорий положил перстень на стол, где несколько минут назад сидели парни.

– Петрович сейчас крутой пацан, – заметил один из парней, – он на Петю Злого теперь работает. Седой его не очень любил, так Петрович подальше от него держался. А потом, как Седой дуба дал, Петя Злой Петровича и подобрал.

– Седой дуба дал? – удивился Григорий.

– А ты не знал? – в свою очередь, удивился парень. – А, ты же недавно только откинулся. Тут, брат, такие дела…

Григорий тем временем повернулся к Щукину.

– Представляешь! – возбужденно заговорил он. – Эти пацаны… которые меня сейчас утюжили…. Я с ними на одних нарах полгода провалялся… А они – пьяные – не узнали меня… И я тоже хорош – хотел перстень у ихнего Петровича увести. Ну, болезнь у меня такая, ты же знаешь – клепто… кле…

– Клептомания, – вздохнув, подсказал Щукин.

– Ага…

Щукин вдруг почувствовал, что смертельно устал. И почти полностью протрезвел.

– Ну, ничего! – радостно вздохнул Григорий, – теперь разобрались. Ну, подрались пацаны по пьяни – с кем не бывает? Теперь, – он потер руки, – надо это дело отметить. Встреча-то какая!

Побитые пацаны, пошатываясь, подошли к своему столику.

«Все-таки здорово они пьяны, – неожиданно подумал Щукин. – Если бы хоть один из них был трезвый – мне бы несдобровать. Их все-таки трое… И, черт возьми, этот Петрович на Петю работает. Следовало бы мне догадаться – конкурентов бывшей команде Седого в этом городе просто нет. А теперь за Седого – Петя. Нет, надо когти рвать. А все-таки, где я слышал голос этого Петровича?»

Вопрос не успел еще целиком сложиться в сознании Щукина, как вдруг из глубин его памяти всплыл ответ.

«Я же совсем недавно слышал его голос! – вспомнил Щукин. – Это Петрович кричал – поджигай! Значит, это он ищет Студента, Петя ему поручил… Черт, надо бы с этими ребятами остаться, но нельзя. Они сейчас на меня оч-чень подозрительно смотрят. И Петрович этот куда-то исчез. Надо сваливать. Жаль, что приходится упускать такой случай, но – осторожность превыше всего. Я же по ниточке хожу в этом городе».

– Встреча-то какая! – продолжал восторгаться Григорий, под глазом у которого расплывался большой багровый синяк. – Сейчас мы это дело того… спрыснем. Вы ведь не в претензии? – поинтересовался он, обращаясь к своим новообретенным товарищам.

– Не… Нет, – вразнобой ответили они, искоса хмуро посматривая на Щукина.

– Эй! Водки нам! – закричал на весь бар Григорий. – Есть тут кто?

Откуда-то появился бледный бармен.

«Так, – подумал Щукин, – пора сваливать отсюда. Кто знает, что взбредет в голову этим четверым, когда они еще выпьют? Сейчас-то они не в претензии, а вот что будет потом?.. И к тому же – их Петрович куда-то делся. Не за подмогой ли побежал? И потом – из Григория этого про Студента теперь уже не вытянешь ничего. Вполне возможно, что он на третьей минуте пьянки совсем забудет обо мне… Так что, пока на меня никто особенного внимания не обращает, надо сматываться. Все равно о Студенте я вряд ли сегодня что-нибудь услышу, они ведь теперь о своем вспоминать будут – все-таки друзья, давно не виделись…»

Григорий, перегнувшись через стойку бара, что-то говорил бармену – очевидно, заказывал выпивку, пацаны были увлечены тем, что осматривали друг у друга повреждения.

Они вообще на Щукина старались не смотреть. Наверное, им стыдно было, что их избила какая-то женщина…

Щукин направился к выходу. Никто особенно его и не удерживал. Только Григорий Шнейдер с криком:

– Подожди! – побежал за ним.

Щукин остановился.

– Когда мы еще встретимся?

Парни за спиной Григория зароптали. Из бессвязного и приглушенного их гомона можно было только разобрать отдельные слова:

– Дура длинная… на хрена нужна такая… дерется, как мужик…

Однако Григорий не обращал на парней никакого внимания, хотя наверняка слышал то, что они говорили.

– Завтра… то есть уже сегодня… в семь вечера у мемориала погибшим морякам? Хорошо?

– Хорошо, – сказал Щукин, чтобы отвязаться.

Ему до смерти надоела женская одежда и макияж, а назойливые приглашения Григория начинали просто бесить.

– Тогда жду, – проговорил Григорий и замер, умильно глядя Щукину вслед.

Когда Николай скрылся за дверью заведения «Рыбка», Григорий потер багровый синяк под глазом и проговорил тихо:

– Девушка моей мечты.

Глава 7

«Кое-какую информацию о своем клиенте я получил, – вяло шевелилось в мозгу Щукина, – даже можно сказать – информацию небезынтересную… Но вот главное – как мне найти Студента, где его искать? Этого я не знаю… Бабка, живущая теперь в его квартире, говорила мне, что он занимался еще скульптурой… Может быть, он продавал свои творения? В таком случае мне нужно прошвырнуться по тусовкам продавцов произведений искусства. Есть в этом городе несколько мест – художники и скульпторы выставляют на продажу свои картины и… скульптуры… Как это место называется?.. Не помню. Где мемориалы всякие. Может, там знают Студента?.. Знают его местонахождение…»

Щукин повернулся на другой бок на жестком диванчике в своем домике. Он закрыл глаза – и вдруг словно куда-то провалился, упал в глубокий рыхлый сугроб… А когда проснулся, за окнами снова смеркалось…

Почти все деятели искусства, столпившиеся возле памятника Пушкину, парапет которого был сплошь уставлен картинами в картонных и деревянных рамках, были длинноволосы.

Щукин, поправив рыжие локоны, выбивавшиеся из-под старой соломенной шляпы, неторопливо подошел к картинам и с видом знатока принялся их рассматривать.

На этот раз Щукин выглядел вполне как мужчина. Только вот тот самый рыжий парик был на нем да еще старая соломенная шляпа, которую Щукин нашел, когда подходил к стоянке такси.

На картине, перед которой он стоял, было изображено что-то ужасное.

«Если бы добавить сюда немного конкретики, – подумал Щукин, – ну там… развалины городов, осевшие глубоко в землю корабли и скелеты людей на обожженных фонарях, то эту работу можно было бы назвать „Конец света“. А сейчас это похоже на полотно „Члены семьи Жириновского кидаются тортами друг в друга“, написанное пульверизатором…»

– Как вам? – услышал вдруг Щукин тонкий голосок у себя над ухом.

Николай обернулся. Рядом с ним стоял очень толстый бородатый мужчина в длинном кожаном плаще, надетом поверх старого спортивного костюма.

– Как вам, коллега? – повторил он совсем пискляво – голосом, никак не вязавшимся с его комплекцией.

– Ничего, – снисходительно кивнул Щукин, довольный тем, что его – как он и ожидал – приняли за художника. – Цветовая гамма, она, конечно… – он пошевелил в воздухе пальцами и замолчал, как бы погрузившись в раздумья.

– Гамма предполагалась посветлее, – начал объяснять бородач, – но краски через неделю потемнели. Сами ведь знаете, качество наших отечественных красок… – он развел руками.

– Это ваша работа? – догадался Щукин.

– Моя, – кивнул бородач, – из позднего.

– И как она называется? – поинтересовался Щукин.

Бородач хмыкнул. Щукину показалось, что он посмотрел на него с удивлением.