Что глаза мои видели. Том 2. Революция и Россия - Николай Карабчевский

Со слов Переверзева я знал, что это очень преданный своему долгу, не раз побывавший в трудной переделке воин, любивший солдат и, в свою очередь, любимый ими.

Он радушно встретил нас, причем облобызался с Переверзевым, с которым был в приятельских отношениях.

Он представил нам своего адъютанта и распорядился послать фельдфебеля принять и доставить наши подарки для полка.

Адъютант его, из «призванных» был помощник присяжного поверенного московского округа, почему и проявил к нам много внимания.

Откуда-то и здесь тотчас же появился фотограф-любитель из писарей штаба и нам тотчас же предложено было «вместе сняться».

Я заметил, что на фронте, как нигде, никто не прочь лишний раз увековечить свое изображение. Полковник, с доброю улыбкою, которая красиво освещала его бледное лицо, по этому поводу сказал мне:

— Большие деньги зарабатывают здесь наши фотографы. Нет солдатика, который не пожелал бы послать домой своей фотографии и всегда в позе самой воинственной… Точно каждый чует ежесекундную возможность своего исчезновения.

Против домика, у которого мы, еще не входя пока в него, в беседе задержались, были какие-то живописные развалины. Фотограф пригласил нас именно туда, находя, что, на их фоне, мы выиграем.

Мы покорно двинулись, через дорогу, к ним.

Полковник пояснил.

— В течении кампании эта местность уже три раза переходила из рук в руки. Здесь была богатая помещичья усадьба… Неприятели в ней камня на камне не оставили. Развалины эти от барского дома, который они сожгли при отступлении. Тут они раньше роскошествовали, пировали… одного вина сколько захватили в погребах…

Мы кончали позировать, когда из телефонной будки дежурный прибежал доложить полковнику, что его вызывает к телефону начальник дивизии, временно заступающий и отсутствующего корпусного командира.

Полковник стремительно пошел к своему домику, мы не спеша двинулись за ним.

Оказалось, что генерал едет сюда вместе с начальником штаба корпуса и корпусным начальником артиллерии.

В той деревушке, где мы были задержаны, они остановились, не рискуя ехать дальше в автомобиле. Противники почти никогда не упускают случая, обстрелять автомобиль, исходя из предположения, что в автомобиле непременно едет высшее начальство.

Решено было послать за ними наши сани, так как они не были отпряжены. Их и послали, причем Переверзев сам пожелал править шведкой.

Мы успели осмотреться в доме полковника, пока «начальство» еще не подъехало. Это было крошечное помещение, состоявшее из трех, скорее кают, нежели комнат: небольшой спальни, такого же кабинета и узкой столовой протяжением первых двух комнат.

Мы курили и грелись у топившейся печи кабинета когда — кто-то снаружи воскликнул: «едут!»

Bcе высыпали навстречу.

Начальника дивизии можно было тотчас отличить и признать в нем генерал-лейтенанта, так как на его меховой тужурке, цвета хаки, были генеральские погоны и синие его шаровары были с красными лампасами. Двое его спутников, один постарше, другой помоложе, были в сероватого цвета меховых поддевках, без погон.

Командир полка сперва отрапортовал генералу держа руку «под козырек», а затем представил нас. Генерал приветствовал меня маленьким спичем, благодаря за внимание к фронту. В моем ответе проскользнули как-то слова: «нашей несчастной родины». К чему тогда эти слова подошли уже не припоминаю, но помню, что они были мною сказаны и что генерал от них как-то встрепенулся и, когда я кончил, вопросительно откинулся и спросил меня: «почему несчастная?»

Я пояснил, что длящаяся кровавая страда и все ее жертвы несомненно несчастье для нашей родины, как и для всего человечества.

Он видимо был удовлетворен моим пояснением, так как уже другим тоном промолвил: «да, да, конечно несчастье… Вы в этом смысле?!..»

Полковник пригласил всех в дом.

Здесь генерал, два его спутника и командир полка, удалились в кабинет и, заперев за собою дверь, о чем-то стали совещаться.

Мы остались с адъютантом и артиллерийским полковником в столовой, курили, разговаривали. Кто-то сказал: «кажется готовим глубокую разведку, может быть даже частичную, атаку…»

— На этой позиции весной невозможно оставаться, — пояснил артиллерийский полковник, — разведет такое болото кругом… Нужно либо продвинуться вперед, либо отойти… на сухое место. Вероятно об этом и держать совет.

Минут двадцать длилось совещание. Наконец командир, высунувшись из двери кабинета, где оно происходило, кликнул адъютанта, и распорядился приготовить, кроме двух наших, еще трое саней, так как «начальство» и все его спутники отправятся тотчас же на «позицию». Обратившись ко мне он сказал: «вы ведь, вероятно, захотите поехать с нами, посмотреть противника?»

Я поспешил ответить утвердительно.

На пяти санях, гуськом, двинулась вся компания. Впереди начальник дивизии с командиром полка. Я с Переверзевым вслед за ними и трое перегруженных саней за нами.

Двинулись из домика командира по дороге, которая от леска все забирала вправо, пока не вышла на открытое место. От точки нашего отправления линия фронта шла вправо крутым загибом, в центре которого она наиболее сближалась с фронтом неприятеля.

Туда мы и направлялись. Эту позицию и занимал теперь полк «нашего» полкового командира.

По дороге мы обогнали медленно двигавшуюся походную кухню, которая дымя и распространяя вокруг себя вкусный запах горячих щей, продвигалась к тылу позиции.

Самая дорога, по которой мы ехали, шла как бы в низине и, по-видимому, не была видима неприятелю, так как ехали мы свободно, не думая о возможности обстрела.

В низине же оставили сани и уже пешком стали подниматься по буграм, выйдя на которые увидели ряд плоских землянок, ютившихся позади траншей и окопов, сплошь замыкавших всю лицевую часть позиции.

На всем ее пространств кое-где еще росли деревья, а по краю низины уцелела целая рощица, скрывшая от нас, когда мы добрались до позиции, и оставленные нами сани и самую дорогу, по которой мы только что ехали.

Обход позиции был длительный и внимательный.

Генерал хотел все видеть и со всеми говорить.

На открытых местах полковой командир рекомендовал следовать в рассыпную и отнюдь не скучиваться.

Всюду, где генерал встречал солдат, он останавливался, здоровался с ними, поздравлял с праздниками. С украшенными Георгием задерживался подольше. Пробираясь вдоль узких окопов, облицованных сплошь срубом, он находил слова привета и для сторожевого солдата и для дежурного офицера.

В одном, особенно выдающемся, месте окопа остановились около утвержденных в замаскированных амбразурах пулеметов. Здесь же была прилажена зрительная труба, в которую по очереди смотрели. На противустоящей возвышенности ясно виднелось строение, в виде замка (помещичий дом, — пояснили мне), в центре немецкой ближайшей позиции.