Мои палачи (СИ - Блэк Дана

Топаю ногой. Он не двигается.

Поворачиваю в ванную.

Намыливаю голову и думаю, если всё выложить родителям, они, конечно, нашего развода добьются. Но какой ценой, папа на одном разводе не остановится, а против Морозова старшего можно и не рыпаться, у него связей, как грязи на обочине где мы недавно торчали.

А если я скажу, подругам, то…

Прикидываю ситуацию: так и так девочки, щас расскажу вам один грязный секрет про ваших мужей.

А они: выдумщица ты, однако. Наши мужья пушистые зайки.

Ну ладно, пусть даже они мне поверят. Тогда обе наверняка затеят развод, папа Марины изволит гневаться, и Морозовым придется паршиво.

Хорошо.

Но где гарантии, что все согласятся со мной, не решат, что я сама виновата, даже в пословице кобеля, который вскочит, оправдывают тем, что сучка сама хочет.

Останусь крайней, и получится тоже самое, моя себя против их семьи.

Вытираюсь и натягиваю лосины. Нужно действовать самой.

Знать бы как.

На кухне в мисочке пусто. Артур ловит мой обвинительный взгляд и оправдывается:

— Я честно наливал. Он уже выпил. Тебе тоже налил.

Он ставит на стол кружку, от чая поднимается пар и пахнет вареньем.

Сажусь на диванчик и подтягиваю на колени котенка. Он продолжает облизываться, мелькает розовый язычок. Чешу его за ушком.

— Ты его где взял? — беру кружку.

— Этого-то? — он косится на пушистый комок, с чаем садится напротив. — У подъезда сидел.

— И с чего ты такой добренький? — щурюсь, отпиваю чай.

— Так я злым и не был, — он тоже пьет. Помолчав, добавляет. — Один раз только ошибся.

Слушаю довольное мурчание и слизываю с ложки ягоды.

Он прав, ни разу не видела, как Артур пинает собаку или орется с кем-нибудь из водителей. И ухаживал он красиво, с постоянными цветами и конфетами, и отучал меня курить, наигранно морщился и отказывался целоваться.

Мы познакомились перед новым годом, в тот день была метель. Настя уже полгода встречалась с Андреем, на каждой паре пела ему оды, и мне было любопытно, как он выглядит, но Настя даже фоток не показывала. У нас началась зимняя сессия, в субботу с утра был экзамен, а Настя приехала в универ прямо из клуба. Сказала, что всю ночь не спала, они с Андреем и его братом, и ещё одной девушкой отрывались не по-детски.

Она забыла у него мои памятки, и я заставила ее позвонить, пока он далеко не уехал.

И с памятками вернулся весёлый Артур. Сказал, что Андрей торопился на службу, а он, Артур, свободен, как ветер.

И посмотрел на меня.

И по этому взгляду я сразу поняла. Что мы будем вместе.

— Чего ты так смотришь? — его голос возвращает меня на кухню. Он поднимает бровь.

— Ты три раза дарил кольца, — зачем-то вспоминаю.

— Ты сначала хотела закончить учебу, — он жмёт плечами.

— Но летом перед пятым курсом…

— Я тебя дожал.

— Да. Я зря боялась, что стану хуже учиться.

— Да. Ты у меня умница.

Молча пьем чай. Пушистик заснул. Ложка тихонько брякает, горят лишь настенные светильники, оранжево-мягкими кругами отпечатываются на столе, и все почти как раньше.

Атмосфера уюта и доверия расслабляет, и я спрашиваю:

— Кто тебе наврал про меня? Ты говорил, что сначала сам разберёшься. Обманули или нет. Разобрался?

Он кивает.

— И что? — замираю в ожидании.

— Клянутся, что не врут.

— Клянутся? Мамой, наверное, да? Артур, тебе самому не смешно?

— Нет, Юля. Когда мне рассказывают, что тебя трахнули в туалете, и что ты за моей спиной вешаешься на моих знакомых — мне не смешно.

— Ладно, — откидываюсь на диване. — Мне сказали, что вчера ночью в нашем подъезде ты начертил на площадке большую пентаграмму черным углем. Постелил внутри черный платок. Расставил вокруг черные свечи. Взял острый и длинный черный кинжал. И зарезал черную курицу. Потом ты пожарил из нее шашлык. Съел. И вытер губы черной салфеткой. Доказательств у меня нет. Но мне поклялись черным мусорным ведром. В которое ты складывал объедки.

Он моргает. С грохотом ставит кружку на стол, и котенок на коленях вздрагивает.

— Ты не всегда ночевала дома, в сети полно фотографий, где ты в обнимку с одногрупниками, ты вечно отмазываешься от секса со мной, — загибает он пальцы. — И человек, у которого я спрашивал о тебе, всё подтвердил.

— Что подтвердил?

— Что ты ему намекала. Ах, с Артуром у нас не все гладко, может, как-нибудь пригласишь меня на ужин? — он морщится. Встает. — Всё, закрыли.

— Артур, так мне тоже фотки показывали, — встаю, прижимаю к груди пушистика. — Там были огарки свечей, мятые салфетки и полупустой мешок с углем из супермаркета.

— Не пори херни.

— А что не так? — иду за ним в коридор. — Ночевала я у родителей, с одногрупниками мы дружили, секс, ты сам знаешь, из-за таблеток у нас испортился. Кто тебе сказал?

Он резко оборачивается, и я налетаю на него.

— Ночной клуб, — медленно, по слогам цедит он. — Девичник перед Настиной свадьбой. Ты выходишь из мужского туалета с двумя мужиками. Растрёпанная. Поправляешь платье. Видишь, что тебя заметили. Льёшь слезы и заверяешь, что просто перепила. Умоляешь мне не рассказывать, — Артур криво усмехается. — А они сказали. Подруги твои. Настя с Мариной.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ворованный воздух

Говорят, если хранишь ее фотку в телефоне — это признак влюбленности. Если думаешь о ней несколько раз в сутки — и это неспроста. Хочется обратить на себя внимание, показать, что ты лучший, чаще общаться — всё в наличии.

Но это ересь какая-то.

Знаю, что на протяжении последнего года оба моих брата любят одну женщину. И эта женщина мне не нравится.

Какая из нее, вообще, женщина.

Мне просто было интересно. Что они в ней нашли.

Месяцами смотришь на нее и бесишься.

И вот я уже подвис и думаю о ней чаще, чем сам Артур.

Артур огибает столики, вертит на пальце ключи, подходит и, не здороваясь, двигает стул. Зовёт официантку, просит кофе.

Тоже пью кофе и тоже молчу. Хотя сам его позвал.

— Сегодня холодно, — говорит он.

— Октябрь, — жму плечом.

— Пора резину менять.

— Я уже сменил.

— Надо чего? — без перехода бросает он.

— Позавтракать хотел вместе.

Он смотрит в окно.

Суббота, недавно рассвело, в кафе только мы и помятые студенты, после бессонной ночи закидывают в топку шоколадные булки и запивают чаем.

Громко базарят.

Наркоманы. И подслушивать не обязательно, я вижу, все опера в два щелчка читают их по поведению. Даже на выходном мозг не отключается, машинально отмечаешь номера машин, прохожих, кто скидывается на закладку возле денежных переводов, кто собрался вариться и погнал в аптеку.

Вот эти, за крайним столиком, всю ночь жрали и курили всякую дурь и колбасились. К утру пришли в себя, желудок заработал. Захотели есть. Сладкого.

Но мне плевать, мне сейчас не до них.

— Ты чего в нее так вцепился? — возвращаюсь к Артуру. Верчу в пальцах зубочистку. — Юля не одна на планете всей. Найдешь другую. Можно тоже Юлю.

Пытаться шутить по утрам — не моё. Сдерживаюсь от кривой улыбки.

— Что ж ты за человек, — он зевает. Трёт лицо. — Везде нос суешь. Как Варвара на базаре. С Юлей мы сами разберемся, до тебя как это ещё донести?

— Да не разберётесь вы с ней, — зубочистка ломается, кидаю ее на стол. — Если не мы, так другие. Будешь всю жизнь на ремонт работать. Потолки чинить. Которые рогами своими обдираешь. Тебя прёт что ли от этого?

Он пьет кофе.

— Бросай её, — настаиваю.

Он все ещё с ней спит. Наверняка. Она всегда рядом, в кровати, только руку протянуть. Он может, я — нет.

Вчера была паршивая пятница, они вернулись с юга, я ее, наконец, увидел, а она почти не загорела, сменила стиль, не носит больше каблуки, натянула строгий костюм, собрала волосы.

Стала другая.