Кофе с привкусом вишни - Софья Ролдугина

Сейчас же требовалось иное.

— Прекрасно! — горячо ответила я Джулии и села рядом с нею. — И вы непременно мне всё расскажете, я настаиваю. И вы обязательно попробуете один новый удивительный чай, и возражения не принимаются, нет, дорогая миссис Уэст, ни в коем случае!

Я отдавала себе отчёт в том, что веду себя в точности как леди Абигейл, но в данном случае напористые манеры оказались именно тем, что нужно. Джулия несколько успокоилась и села ровно, более не порываясь вскочить каждое мгновение. Подоспевшая Юджи послушно выслушала мои указания: немедленно подать для нашей гостьи что-нибудь укрепляющее. "Посоветуйтесь с мистером Маноле", — напутствовала я Юджинию, не сомневаясь, что она поймёт правильно. И действительно: вскоре дверь едва заметно приоткрылась; за нею стоял Лайзо. Увидев всё, что нужно, он скрылся. А через некоторое время нам подали напитки, всем разные: мне — знакомую бодрящую травяную смесь Зельды, Лоренсу Уэсту — что-то, источающее сильный аромат мяты и мёда, а Джулии — какой-то тягучий настой, тёмный, почти чёрный. Она была так увлечена рассказом о красках, вдохновении и холсте, что выпила почти половину, и лишь потом заметила, что держит в руках чашку:

— Какой приятный запах вербены! — воскликнула Джулия. Лихорадочный блеск в глазах её потускнел, и теперь они казались утомлёнными. Но в то же время ушла и мертвецкая, синеватая бледность, и на щеках расцвёл румянец, а жесты стали более плавными. — У нас дома подают только лучший бхаратский чай, и то раз в день. Возможно, это упущение… Простите, мне внезапно так захотелось спать, — добавила она виновато и растерянно. — Так странно… О чём я говорила?

— О том, что картина спасена, и волноваться не о чем, — накрыла я её руку своей и тепло улыбнулась: — И моя благодарность не знает границ, но, дорогая миссис Уэст, наверное, вам стоит отдохнуть? Вы немного бледны.

— Я не спала все три дня, — ответила она таким тоном, словно сама себе не верила. — Не спала три дня и только работала, работала… У меня было столько идей, как можно спасти картину! А потом я просто взяла и… и… дорисовала то, что пострадало из-за ваксы и ножа. Моей рукой точно водило что-то…

Джулия моргнула раз, другой — ей явно было трудно держать глаза открытыми. Лоренс с радостью ухватился за первый же повод уехать домой. Мы торопливо распрощались; он обратился ко мне, уже посадив супругу в кэб:

— Слава Небесам, что это закончилось, леди Виржиния! Джулия, конечно, иногда не знает меры, если увлекается работой в мастерской, — он скосил глаза на кэб. — Но нынче впору говорить не об увлечённости, а об одержимости. Признаться, я испугался.

— Не беспокойтесь, — произнесла я негромко; Джулия в кэбе уже задремала, кажется. — Всё позади. Я действительно благодарна вам. Леди Абигейл оплатила реставрацию, но я пришлю вам чек. И не вздумайте отказываться, мистер Уэст. Это подарок.

— Но, леди Виржиния…

— Вы спорите с той, кто устроил вашу свадьбу? — шутливо пригрозила я веером. — Как недальновидно!

— У меня сейчас такое чувство, будто вы спасли Джулию, — неожиданно улыбнулся Лоренс. — Спасибо… А в глубине души и я рад, что с творением Нингена теперь всё в порядке.

На этой ноте мы и расстались.

Я же вернулась в гостиную. Сначала мне показалось, что там не было никого, кроме "Человека судьбы" — картины, завёрнутой в грубую ткань и небрежно прислонённой к стене.

— Виржиния.

Лайзо стоял у окна; я заметила его лишь тогда, когда он обратился ко мне. На столике ещё оставались три чашки — пустая Джулии, наполовину полная моя… и чашка Лоренса Уэста, из которой он сделал, самое большое, глоток.

— Спасибо, — тепло улыбнулась я. — Честно признаться, я испугалась за миссис Уэст. Мистер Уэст сказал, что она была похожая на одержимую.

Лайзо пожал плечами, и на лице его промелькнула тень неприязни:

— Он не особенно-то и ошибся. Если доброе дело делается скверным способом — это скверное дело, — парадоксально заключил он вдруг. — В самой картине зла нет, но рядом с простыми людьми ей не место. Хорошо, что её привезли сюда.

Неожиданный поворот! После такого вступления я полагала, что Лайзо станет убеждать меня отправить картину подальше, но вышло иначе.

— Почему ты так думаешь? — вырвалось у меня. Взгляд сам собою метнулся к двери: не подслушивает ли кто? В безопасности ли тайна нашего робкого обоюдного "ты"? Лайзо заметил моё беспокойство — и усмехнулся:

— Нет там никого. А что до картины, то кому с ней совладать, как не тебе? — понизил он внезапно голос и шагнул ко мне. — Во всём Бромли… Нет, во всей Аксонии я не встречал женщины сильнее.

Он оплёл пальцами мою ладонь и поцеловал — в то место, куда двумя днями раньше вонзился шип. Но больше этого поцелуя, лёгкого, как призрак, и горячего, как угли, голову мне вскружили слова. Они точно вторили тому, о чём я думала, когда узнала о неурочном визите Уэстов.

Наверное, из-за странной беспомощности, охватившей меня после недолгого пребывания в доме Шелли, я особенно нуждалась в том, чтобы ощутить себя сильной. А Лайзо… он будто знал это.

— А я никогда не встречала человека, который понимал бы меня настолько хорошо, — тихо призналась я и отступила. — И хотя ты говоришь, что никого рядом нет, меня не оставляет чувство, что кто-то смотрит. Такой пристальный, насмешливый взгляд…

Не сговариваясь, мы одновременно обернулись к картине — и рассмеялись.

— Да, в спальню её лучше не вешать, — произнёс Лайзо в шутку, но глаза у него потемнели.

Мне отчего-то было приятно это видеть.

— И не помышляла об этом, — ответила я и призналась: — Но, кажется, я знаю, где ей самое место.

— И где же? — усмехнулся он. — В библиотеке? Так там детишки играют. Вреда-то им никакого, но вряд ли ему, — Лайзо указал на картину, — шум по вкусу придётся.

— Зато в гостевых комнатах с синими портьерами "Человек судьбы" прекрасно будет смотреться, — уверенно заявила я, хотя больше всего мне хотелось рассмеяться вновь. — Мебель подойдёт по цвету и стилю к раме, да и стена справа от окна всегда казалась мне слишком пустой. А что до шума… Сэр Клэр Черри, насколько мне известно, сам любит тишину. А к этой картине, не сомневаюсь, он отнесётся со всем почтением.

Лайзо ничего не сказал, только молча поцеловал мне руку — во второй раз.

Но глаза его смеялись.

Сны обитателей особняка на Спэрроу-плейс той ночью были причудливы и безмятежны. Мне привиделось, что я в возмутительно коротком детском платье играю на белом песчаном берегу: подбрасываю мяч высоко-высоко, к бездонному небу, а ловит его светловолосая девочка, моя ровесница… и, кажется, подруга по пансиону, Святые Небеса, как её звали? Какое-то нежное, безвольное цветочное имя — Роуз, Лили, Виолетт? Я так и не вспомнила, а спросить побоялась, но пробудилась с чувством сладостного покоя.

Надо же, в пансионе у меня были подруги. А я совсем позабыла…

Лиам за завтраком выглядел задумчивым и отстранённым; светлые глаза подёрнулись мечтательной дымкой. Братья Андервуд-Черри, напротив, перешёптывались и хихикали больше обычного, а к десерту расшалились настолько, что принялись перекидываться сушёной вишней.

И некому было их одёрнуть.

Паола едва притронулась к завтраку и отвечала невпопад. И я уже хотела деликатно осведомиться о её самочувствии, когда она вдруг сказала ни с того ни с сего:

— Я так давно не виделась с матерью. Возможно… возможно, мне стоило бы всё-таки её навестить? Ныне я ведь не та, что была прежде. У меня теперь есть имя и репутация.

От этих слов меня бросило в жар. Не сдержав порыва, я оглянулась на Клэра, но тот явно уделял больше внимания своим мыслям, чем нетронутому кофе и перевёрнутой вверх ногами газете, а разговоров и вовсе не замечал.

Однако тайна Паолы была в опасности.

— О, да, рекомендации от маркиза Рокпорта дорогого стоят. Насколько долгой не была бы ваша разлука с родителями, они наверняка ощутят гордость, узнав, что столь важная особа ценит вас весьма высоко, — с нажимом произнесла я, надеясь привести Паолу в чувство. — Особенно ваш деятельный ум, сдержанность и благородство нрава.

— Всё верно, — кивнула она, с нежностью рассматривая цветочный узор на салфетке. — Непременно попрошу у маркиза рекомендательное письмо для моих родителей. И наведаюсь, пожалуй, в приют имени святого Кира Эйвонского. Матушка набожна, и одно слово от священника значит для неё больше, чем пышные похвалы от маркиза.

Мне понадобилось почти полминуты, чтобы взять себя в руки. Нет, Паола по-прежнему соблюдала осторожность, и для стороннего наблюдателя наши разговоры не должны были показаться крамольными, но истинное их содержание… Святые Небеса, она ведь не собирается вернуться в Романию?!

— Что ж, — сказала я наконец. — Желание восстановить близкие отношения с семьёй, с которой вы были на годы разлучены, заслуживает всяческого поощрения. Верно? — обернулась я к Клэру за поддержкой — о, последний оплот здравомыслия и сарказма!