Флибустьер. Магриб - Михаил Ахманов

Над головой нависали узкие закрытые балкончики, подковы лошадей звонко цокали по каменным плитам. Иногда ровная поверхность мостовой прерывалась лестницами, такими же странными, как все остальное в этом городе – скошенные под углом ступени, широкие, но невысокие. Де Пернель объяснил, что такая конструкция удобна для воинов, закованных в тяжелый доспех – не нужно ноги задирать. Внутри Валетта являлась такой же крепостью, как и снаружи; все здесь, от планировки города до жилых домов, подчинили идеям обороны, мобильной переброски войск и внезапной атаки на неприятеля, если он прорвется за стены. И в то же время город был красив – той суровой красотой, что присуща рыцарским замкам и защитным бастионам. Серову он напоминал Петропавловскую крепость в Петербурге – такой, какой она видится с Невы.

– Оберж[76] Прованса, – произнес де Пернель, вытянув руку. – Здесь живут наши соотечественники, мессир капитан.

Серов кивнул.

– И много их, командор?

– Десятков пять-шесть. Но это лишь те, кто вступил в Орден недавно.

Здание обержа было как крепость в крепости: узкие окна-бойницы, стены невероятной толщины, массивная дверь. Около нее несли стражу два мушкетера и два солдата с алебардами.

Улица пересекала площадь с собором Иоанна Крестителя, строгим строением с двумя колокольными башнями. Этот главный храм не выглядел роскошным, по крайней мере снаружи, но внутри был убран с потрясающим великолепием. В нем Серов уже побывал, прошелся по мраморным плитам, под которыми лежали кости сотен славных рыцарей, и осмотрел латинскую надпись у бокового входа. Надпись гласила: «Вы, идущие над умершими, помните, что когда-нибудь пройдут и над вашим прахом». Ознакомившись с ней, Серов подумал, что место тут тихое и надежное, такое, где он сам не отказался бы лечь. Но становиться мальтийским рыцарем в планы его не входило. К тому же он был женат.

Проехав еще квартал, они повернули направо, к дворцу великого магистра. Здесь тоже стояли часовые, принявшие лошадей и пропустившие де Пернеля и Серова во внутренний дворик. Его окружала аркада в два этажа, и среди каменных плит благоухал крохотный цветник, редкая роскошь в островной столице. Вышедший к ним служитель поклонился, попросил мессиров обождать и исчез в одной из арок.

Подождем. Дольше ждали, подумал Серов, осматривая колонны с незатейливым украшением и галерею, тянувшуюся вдоль второго этажа. Он скучал на Мальте уже две недели, дожидаясь, когда великий магистр Раймонд де Перелос де Рокафуль соизволит его принять. Магистр был еще не стар, но, по слухам, страдал от раны или какой-то болезни – что, впрочем, не помешало ему призвать во дворец де Пернеля и расспросить про плен и счастливое избавление от неверных, а заодно – про капитана де Серра, вест-индского искателя удачи. Де Пернель, однако, уверял, что беседа была благожелательной – в том, что касалось Серова и его людей. Видимо, так; корсарам сразу же отвели казарму у Ворот Победы, назначили довольствие, а раненых забрали в госпиталь. Магистр разрешил вербовать солдат для набега на Джербу и потребовал лишь одного: чтобы опасные визитеры не учиняли беспорядков.

– Этот дворец возведен мессиром Пьетро дель Монте, – сказал командор. – По Божьей воле он наследовал магистру Ла Валетту и купил землю для постройки сто тридцать лет назад.

– Должно быть, по дорогой цене? – рассеянно поинтересовался Серов. Сейчас его мысли бродили в иных местах – слишком многое зависело от встречи с де Рокафулем. Окажет ли помощь магистр в деле с Джербой? Или решит не связываться с корсарами?

– Нет, цена была невелика, – улыбнулся де Пернель. – Пять пшеничных зернышек и пять глотков воды.[77]

– Выгодная сделка, – заметил Серов, разглядывая цветник. За его спиной кто-то кашлянул, потом послышался знакомый голос:

– Дон капитан… мое почтение, дон капитан. Да хранит вас Дева Мария!

Обернувшись, он увидел затылки двух склонившихся мужчин, две шляпы, подметающие пыль, две загорелые руки на эфесах мавританских сабель. Мартин Деласкес и Абдалла… В приличных одеждах и башмаках, с ухоженными бородами и дорогими фибулами, скреплявшими плащи… Что за дьявол! – пронеслось у него в голове. Откуда они тут взялись?..

Экипажи с «Ворона» и галер жили в просторной казарме под стеной, выходившей к гавани, ели, пили и веселились в портовых кабаках, спуская ливры, куруши и талеры. Но у Деласкеса, Абдаллы и пары дюжин других мальтийцев имелись семьи и дома в Бормле и Биргу; эти испросили отпуск и были отпущены до боевого сигнала – трех орудийных выстрелов. Как полагал Серов, Абдалле и Мартину сейчас полагалось кушать бэббуш и канноли,[78] гладить головки детишек и развлекаться с женами. Может быть, сидеть в таверне, навещать родню или проворачивать торговые сделки – как-никак, афронт в Малаге, где они потеряли свои капиталы, требовал компенсации. Словом, они могли находиться в десятках мест, только не в покоях великого магистра Раймонда де Рокафуля.

Вероятно, эта мысль отразилась на лице Серова, так как Деласкес живо выпрямился и произнес:

– Мессир Хорхе де Энсерада, казначей и квартирмейстер Ордена, вызвал нас, дабы узнать, привезли ли мы испанские мушкеты и клинки. Пришлось сказать ему, что в этот раз Господь не послал нам удачи. Мы потеряли все.

– Вы сохранили свои жизни, – возразил Серов, и Абдалла энергично закивал. – И вы не пропили в Кальяри свою добычу. У вас в карманах должны звенеть куруши и ливры… Или я не прав?

– Гаспадин видэт суть, – промолвил Абдалла. – Дэнги приходит и уходит, а душа, когда расстаться с тэлом, нэ вэрнешь. Душа – все, дэнги – прах!

– Вот речь истинного христианина! – согласился де Пернель, одобрительно поглядывая на мавра. – Но нам пора, мессир капитан. Слуга вернулся за нами.

Они прошли под аркой в сумрачный чертог, украшенный старинными клинками и секирами. Служитель вел их дальше по переходам, лестницам, коридорам и просторным покоям, и де Пернель, склонившись к уху Серова, шептал:

– Это трапезная, мессир… Оружейная палата… Посольский зал…

В Оружейной палате грозно сверкали копья, мечи и рыцарские доспехи, выставленные на деревянных болванках – глухие шлемы, панцири, изукрашенные золотом и серебром, стальные юбки, поножи, башмаки, щиты с восьмиконечными мальтийскими крестами. Похоже на Эрмитаж, решил Серов, но там коллекция побогаче. Стены Посольского зала были расписаны фресками, изображавшими отъезд рыцарей с Родоса и другие важные события. Вся долгая, трудная история иоаннитов явилась ему, напоминая, что их Орден живет и здравствует даже в будущем, через триста лет, когда забылись тамплиеры, Ливонский и Тевтонский ордена, сообщества испанских рыцарей Алькантары и Калатравы. Все они стали тенью в круговороте времен, а мальтийцы, вечные странники, выжили – и там, в далеком двадцать первом веке, близились к тысячелетнему юбилею.[79]

За Посольским залом находился личный кабинет великого магистра. Здесь было темновато, но Серов разглядел дубовый стол и массивные кресла, рассчитанные на великанов, камин и украшавшие стены знамена и клинки, щиты и модели кораблей, большой крест с распятым Иисусом и несколько картин. Среди них выделялся портрет пожилого воина с грозным и решительным лицом, в стальных доспехах, но без шлема; на его кирасе был отчеканен мальтийский крест. Иоанн де Ла Валетт, догадался Серов. Старый рыцарь строго взирал со стены на своих потомков, будто предчувствуя грядущие бури и призывая их к терпению и стойкости.

– Маркиз Андре де Серра, капитан флотилии, – громко объявил служитель, дипломатично опустив, что флотилия – корсарская. – Командор Ордена шевалье Робер де Пернель, рыцарь по справедливости!

Последнее означало, что де Пернель имел восемь поколений предков благородной крови и соответствующие грамоты. Серов, если бы ему пожелалось вступить в Орден, мог стать лишь рыцарем по милости, так как происходил от отца-дворянина и матери-простолюдинки.

А может, вступить?.. – мелькнула шальная мысль. Тогда его потомок лет через двести выбьется в первый разряд, в рыцари по справедливости…

Он сдержал улыбку и отвесил изящный поклон.

На сиденье, похожем на трон и стоявшем под крестом Спасителя, между двумя знаменами, расположился мужчина лет пятидесяти в алом бархатном камзоле. Седина и залысины на лбу, глубокие морщины у рта и глаз, шрам, пересекавший щеку, делали его старше, но серые глаза были по-юношески блестящими, а их взгляд – острым и быстрым. Раймонд де Рокафуль не мог похвастать телесной мощью – его плечи показались Серову узкими, а запястья – тонкими, но, несомненно, это был военачальник и вождь, достойный магистерского жезла и меча. Эти две реликвии лежали на небольшом столике, а третья – усыпанный самоцветами крест – покоилась на груди магистра. Их привезут в Петербург, подумал Серов, этот крест, и меч, и жезл. Лет через сто к ним прикоснется наш император, несчастный Павел.