Неизвестный Сталин - Рой Медведев

Так, например, только один Берия знал систему ГУЛАГа, а также имел представление об отраслях по производству атомного и водородного оружия. Но и эти системы были разбиты на ряд секторов, руководители которых выходили с докладами исключительно на Сталина. К тому же еще в 1945 году единый Наркомат НКВД был разделен на два — НКВД и НКГБ, а Берия стал в качестве заместителя Председателя Совета Народных Комиссаров (или Совнаркома) курировать как оба этих наркомата, так и некоторые другие близкие ведомства. Однако отдельные наркомы, ставшие в 1946 году министрами, и некоторые другие ответственные лица имели прямой доступ к Сталину и только от него получали указания. В 1951 году Берия почти лишился власти над карательными и следственными органами страны, и ряд репрессивных акций, начатых в это время, представлял немалую угрозу и для него самого. Берия к тому же никогда не имел контроля над армией и не пытался этот контроль обрести.

Георгий Маленков знал еще меньше областей и отраслей государственной и общественной системы. Большую часть своей жизни он занимался организационной работой в партийном аппарате и идеологией, хотя время от времени его направляли на ликвидацию провалов то в авиационной промышленности, то в сельском хозяйстве. Никита Хрущев считался в верхах КПСС хорошим знатоком проблем сельского хозяйства, но он имел и опыт руководства такой крупной республикой, как Украина. У Хрущева были наилучшие связи с армейской верхушкой, а его близкий друг Николай Булганин являлся министром обороны СССР. Хрущев знал и руководителей всех крупных областей, республик и регионов страны, но он почти не разбирался в расположенной на востоке СССР системе оборонной и атомной промышленности и системе ГУЛАГа. На территории Украины такие объекты старались не создавать.

Вся система тоталитарной диктатуры была рассчитана только на одного лидера, у которого не было и не могло быть заместителя. Это позволяло Сталину прочно держать абсолютную власть в стране даже из своих южных резиденций близ Сочи и в Абхазии, где он проводил в послевоенный период по нескольку месяцев почти каждый год. Это обстоятельство предопределяло борьбу за власть в образовавшемся триумвирате, и каждый из членов нового руководства и их союзников и соратников внимательнейшим образом следил за любым шагом и высказыванием другого. Показательно, что никто из этих людей не поднимал знамя Сталина и не клялся среди своих продолжать дела и линию Сталина. Первыми в узком кругу слова о необходимости преодолеть «культ личности» произнесли Маленков и Берия. Поклонники Берии уверяют и сегодня, что тот выступал против культа Сталина более решительно и последовательно, чем Маленков и Хрущев.

Осторожные реабилитации начались сразу же после похорон Сталина, и, вероятно, первым человеком, оказавшимся на свободе, была жена В. Молотова Полина Жемчужина. У многих членов партийного и государственного руководства в заключении находились близкие родственники или ближайшие друзья, и Берия не собирался, не хотел и не мог сохранять этих людей в заключении, тем более что и у него самого было немало аналогичных проблем. Среди других была реабилитирована и освобождена невестка Хрущева, жена его старшего сына, летчика, погибшего при возвращении с задания где-то над оккупированной территорией. Его самолет не был найден, и Леонид Хрущев числился пропавшим без вести, а это тогда приравнивалось к измене Родине; семьи же изменников арестовывали и ссылали на восток. О реабилитации своего брата Михаила Моисеевича Кагановича, бывшего министра авиационной промышленности, обвиненного во вредительстве и покончившего жизнь самоубийством, начал хлопотать Лазарь Каганович. Сам Берия должен был позаботиться о быстрейшем прекращении так называемого «мингрельского дела» в Грузии, по которому были арестованы его сторонники и ставленники в органах МГБ и КПСС Грузии, и особенно «дела врачей», по которому были арестованы не только многие из врачей, работавших в кремлевских лечебных учреждениях, но и большая группа работников МГБ во главе с министром и давним соратником Берии В. Абакумовым.

Уже через месяц после смерти Сталина все центральные газеты поместили краткое, но замеченное везде и поразившее всех сообщение, что арест большой группы выдающихся врачей был произведен «бывшим МГБ» незаконно и неправильно и что для получения «нужных» признаний органы МГБ «применяли недопустимые и строжайше запрещенные законом СССР приемы следствия». В одной из передовых статей газеты «Правда» в эти дни говорилось о реабилитации «выдающегося советского артиста Михоэлса» и о попытках «провокаторов из бывшего МГБ» разжечь в стране национальную рознь. Уже к концу апреля из заключения вышло более тысячи человек, почти все они еще недавно занимали крупные посты в советской и партийной иерархии. Среди них была и большая группа генералов и адмиралов, арестованных и осужденных по разным обвинениям после войны и реабилитированных теперь по настоятельному требованию маршала Георгия Жукова, занявшего по предложению Хрущева пост первого заместителя министра обороны СССР и фактически взявшего под свой контроль Вооруженные Силы СССР. Арест Берии летом 1953 года, а также суд и расстрел как Берии, так и некоторых его ближайших сподвижников ускорили реабилитацию многих тысяч партийных и государственных деятелей, ставших жертвами послевоенных репрессий. В первую очередь были отменены приговоры по так называемому «ленинградскому делу»: в 1949–1950 годах в Ленинграде и в Москве по обвинениям в сепаратизме и национализме были арестованы тысячи партийных и советских работников, в том числе член Политбюро Н. А. Вознесенский и секретарь ЦК ВКП(б) А. А. Кузнецов, а также многие члены ВКП(б), работавшие и отличившиеся в годы войны в осажденном Ленинграде. Были прекращены кампания против «безродного космополитизма» и антиеврейская кампания, каждая из которых также требовала немалых жертв. О более мелких антитеррористических кампаниях я уже не говорю. По отдельным ходатайствам начали пересматриваться и многие дела и обвинения довоенного времени. Отдельные сохранившиеся в живых узники лагерей, оказавшиеся там еще в 1930-х годах, появились в Москве.

Печать почти ничего не сообщала об этих реабилитациях и о людях, возвратившихся к своим семьям. Однако друзьям и родным они рассказывали почти все. К тому же решения по каждому из таких дел принимались в 1953–1954 годах не единолично, а коллегиально. С марта 1953 года и до конца 1954 года прошло множество заседаний в ЦК КПСС, в Прокуратуре СССР, в коллегиях Верховного суда СССР, а также на разных уровнях в органах государственной безопасности. Рассматривались не только бумаги, но также показания свидетелей и самих заключенных, требовавших реабилитации. Дела двигались медленно, но к концу 1954 года было реабилитировано более 10 тысяч недавних заключенных, главным образом из числа ответственных работников. Немало таких людей было реабилитировано посмертно.

Общее давление на верхи партии возрастало; во всех партийных и государственных инстанциях находились уже сотни тысяч заявлений о реабилитации, и игнорировать эти документы было все труднее. Почти каждая реабилитация, а тем более каждое освобождение заключенного из лагеря приводили в движение всех заключенных. Волновалась и администрация лагерей, имевшая до сих пор неограниченную власть над узниками. В стране имелись еще тысячи лагерей, и судьбу находившихся там заключенных должны были решить Н. Хрущев и другие члены партийного руководства. Затягивание было опасно, отдельные забастовки и проявления недовольства прокатились по северным лагерям еще в 1954 году. В 1955 году в отдельных крупных лагерях прошли восстания; наиболее известным из них было описанное А. Солженицыным восстание в Кенгире. Оно было жестоко подавлено с использованием танков. Однако остановить расширение и углубление недовольства заключенных было уже невозможно. Ни в Советском Союзе, ни за границей об этих событиях ничего не знали. Но высшее советское руководство знало о происходящих событиях, и беспокойство в этих кругах росло.

Еще в декабре 1954 года в Ленинграде, в городе, где репрессии и до войны, и после войны были особенно жестокими, состоялся показательный судебный процесс над бывшим министром государственной безопасности В. Абакумовым, начальником следственной части МГБ А. Леоновым и группой генералов МГБ. Этот процесс проходил в Доме офицеров, и на нем, сменяя друг друга, могли побывать тысячи партийных и комсомольских работников. Многие родственники погибших по «ленинградскому делу» и известных в городе людей могли получить пропуск на все заседания судебной коллегии. Но в печати об этом процессе была только небольшая информационная заметка, опубликованная уже после приговора, крайне сурового — большинство бывших генералов МГБ было расстреляно.