Есть, молиться, любить - Элизабет Гилберт

«Наша единственная задача в жизни, — писал святой Августин, настроенный вполне „йогически“, — восстановить способность видеть сердцем, чтобы узреть Господа».

Как и все великие философские идеи, эту легко понять, но практически невозможно воплотить. Ну допустим, все мы единое целое и в равной степени наполнены божественной сущностью. О'кей, это так Все ясно. А теперь-ка попробуйте пожить с этим знанием. Практиковать эту философию круглосуточно. Не так-то просто. Именно поэтому в Индии считают само собой разумеющимся, что каждому человеку нужен учитель по йоге. Если вам не повезло родиться одним из немногих просветленных святых, что приходят в жизнь уже реализованными, кто-то должен наставлять вас на пути к просветлению. Если повезет, можно найти живого гуру. Веками паломники приезжали в Индию именно за этим. Еще в четвертом веке до нашей эры Александр Великий отправил в Индию посла с просьбой разыскать одного из знаменитых йогов и доставить его ко двору. (Посол действительно нашел такого йога, но не смог уговорить его поехать с ним.) В первом веке нашей эры Аполлоний Тианский, тоже греческий посол, так описывал свое путешествие по Индии: «Я видел индийских браминов, живущих на Земле и вместе с тем вне ее; они питаются, но не пищей, и не имеют ничего, но при этом богаче всех людей на Земле». Сам Ганди всегда хотел учиться у гуру, но у него не было ни времени, ни возможности его найти, о чем он очень жалел. «Мне кажется, есть большая доля правды в теории о том, что истинное знание невозможно без гуру», — писал он.

Йог становится великим, достигая перманентного состояния просветленного блаженства. Гуру — это великий йог, способный передать это состояние другим людям. Слово «гуру» состоит из двух санскритских слогов: первый означает «тьма», второй — «свет». Из тьмы к свету. То, что мастер передает последователю, иногда называют мантравирья — «сила просветленного сознания». Человек приходит к гуру не только затем, чтобы получить урок, как при обычном обучении, но и чтобы проникнуться его состоянием благости.

Подобное прикосновение к блаженству возможно даже во время мимолетных встреч с великими. Однажды я была на выступлении знаменитого вьетнамского монаха, поэта и миротворца Тхич Нхат Ханха в Нью-Йорке. Это был обычный хлопотный будний день в городе, и, по мере того как люди проталкивались в зал локтями и кулаками, воздух накалился нервным нетерпением от всеобщего коллективного стресса. И тут на сцену вышел монах. Он долго сидел в тишине, прежде чем начать говорить, и можно было почувствовать, как все эти истерзанные стрессами ньюйоркцы, буквально ряд за рядом, пропитываются этой тишиной. Очень скоро тишина стала абсолютной. За какие-то десять минут маленький вьетнамец заставил замолчать каждого из нас. Или, точнее говоря, он как будто втянул нас в свою тишину, в покой, который существует в каждом из нас, хоть мы не подозреваем о нем или не пытаемся его найти. Вот эта способность заразить нас всех своим состоянием лишь одним присутствием в зале — и есть божественная сила. За этим и приходят к гуру, в надежде, что добродетели учителя помогут обнаружить скрытое величие в себе.

Классические труды индийских мудрецов гласят, что существует три фактора, показывающих, наделена ли душа высшим и самым благословенным счастьем во Вселенной.

1. Рождение в человеческой оболочке, способной к сознательному любопытству.

2. Врожденное или приобретенное желание понять природу вселенной.

3. Наличие живого духовного учителя.

Согласно одной теории, если искренне хотеть найти гуру, это непременно случится. В мире произойдет сдвиг, молекулы судьбы сгруппируются иначе, и ваш путь вскоре пересечется с путем предназначенного вам учителя. Прошел всего один месяц, после того как я в отчаянии обратилась к Богу в ванной на полу, с той ночи, которую я провела, в слезах моля дать мне ответы, — и я нашла своего учителя, войдя в квартиру Дэвида и увидев фотографию моей удивительной гуру из Индии. Разумеется, мысль о том, что у меня будет гуру, вызывала двойственные чувства. Как правило, западным людям от этого слова становится неуютно. Виной тому — связанные с ним сомнительные истории, каких в последнее время было немало. В семидесятые годы кое-кто из состоятельных, легко увлекающихся и доверчивых молодых людей с Запада связался с группкой харизматичных, но нечистых на руку индийских «гуру». Сейчас страсти по большей части улеглись, но осадок остался. Даже у меня, спустя столько лет, слово «гуру» иногда вызывает смущение. Для моих друзей из Индии это не проблема: идея духовного наставничества прививалась им с детства, они уже привыкли. Одна девочка-индианка как-то сказала: «В Индии у всех почти есть гуру!» Я знаю, что под этим она подразумевала совсем другое (что почти у всех в Индии есть гуру), но эта нечаянная ошибка мне понравилась, потому что и мне иногда кажется, что у меня почти есть гуру. Иногда трудно себе в этом признаться, — я американка и скептицизм и прагматизм у меня в крови. Но ведь я гуру не искала нарочно: она просто появилась, и все. И когда я увидела ее впервые, она словно разглядывала меня с той фотографии. В ее темных глазах теплилось мудрое понимание, и они как будто говорили: «Ты звала меня, и вот я здесь. Так ты действительно этого хочешь или нет?»

Оставив неловкие шутки и межкультурные трения, скажу лишь, что в тот вечер моим ответом было отчетливое и искреннее «ДА» — и мне никогда не следует забывать об этом.

39

Одной из первых, с кем я делила комнату в ашраме, была афро-американка средних лет, рьяная баптистка и учитель медитации из Южной Каролины. Со временем в числе моих соседок побывали: аргентинская танцовщица, врач-гомеопат из Швеции, секретарша из Мексики, австралийка, мать пятерых детей, юная программистка из Бангладеша, педиатр из Мэна и филиппинка-бухгалтерша. Были и другие, они приходили и уходили — послушники постоянно переселяются из одной комнаты в другую.

Ашрам не из тех мест, куда можно просто заглянуть на огонек. Во-первых, он находится в глуши. Вдали от Мумбаи, на проселочной дороге в долине реки, близ живописной, но нищей деревни (одна улица, один храм, пара магазинчиков и стадо коров, свободно разгуливающих по окрестностям и иногда забредающих в портновскую лавку, чтобы развалиться там на полу). Однажды вечером я увидела лампочку в шестьдесят ватт без абажура, свисавшую с дерева на проводе посреди деревни: это их единственный фонарь. Вокруг ашрама вертится вся местная экономика, им гордится вся деревня. За его стенами — сплошная пыль и нищета. Но внутри — не видевшие засухи сады, цветочные клумбы, спрятавшиеся в зарослях орхидеи, птичьи трели, манговые и хлебные деревья, кешью, пальмы, магнолии, баньяны. Дома красивые, но без излишеств. Скромный обеденный зал типа столовой. Обширная библиотека духовной литературы по всем мировым религиям. Храмов несколько, и каждый предназначен для своих целей. Есть две «пещеры» для медитации — темные, глухие подвальные помещения с удобными подушками; они открыты день и ночь и могут быть использованы только для практики медитации. В крытом павильоне без стен по утрам занимаются йогой, а вокруг есть небольшой парк с овальной дорожкой, где можно бегать по утрам. Сплю я в общежитии — это бетонное здание.

За время моего пребывания в ашраме здесь одновременно жили по нескольку сотен человек Когда приезжала сама гуру, число проживающих значительно увеличивалось, но я так и не застала ее в Индии. Чего и следовало ожидать — в последнее время она подолгу жила в Америке, хотя никогда не знаешь — вдруг она решит устроить сюрприз и приехать? Но считается, что, для того чтобы стать учеником гуру, ее личное присутствие необязательно. Разумеется, ничто не сравнится с блаженством непосредственного присутствия живого мастера йоги, и мне приходилось испытывать такое чувство. Но большинство старых учеников признают, что это может послужить и отвлекающим фактором, — малейшая неосторожность, и волнующая суета известности, окружающая гуру, закрутит тебя, словно вихрь, заставляя забыть об истинном намерении. Но если просто поехать в ашрам и жить дисциплинированно, в соответствии со строгим распорядком практик, то можно понять: общаться с гуру посредством уединенной медитации гораздо легче, чем проталкиваться сквозь толпу желающих пообщаться, чтобы с бухты-барахты перекинуться словечком.

В ашраме есть люди, которые работают на постоянной основе и получают зарплату, однако большую часть работы делают сами ученики. Кое-кто из местных также трудится за зарплату, среди них есть последователи гуру, живущие в ашраме в качестве послушников. Мне особенно полюбился индийский мальчик, работавший у нас. Меня притягивала его, извините за выражение, аура. Во-первых, это был невероятно тощий пацан (хотя этим здесь никого не удивишь; если и бывают на свете люди худосочнее индийских мальчиков-подростков, я не хочу их видеть). Он одевался так, как в нашей школе одевались мальчики-технари по особым случаям: темные брюки, отглаженная белая рубашка, застегнутая на все пуговицы. Она была ему великовата, и тощая шейка-палочка торчала из горловины, как одинокая маргаритка из гигантского горшка. Его волосы были всегда аккуратно зачесаны и смочены водой. Сорокасантиметровую талию почти вдвое опоясывал отцовский ремень. Он носил одну и ту же одежду каждый день. Я поняла, что это его единственное одеяние. Наверное, он каждый вечер стирал рубашку вручную, а утром гладил. (Хотя такое стремление одеваться опрятно не редкость в Индии, здешние тинейджеры с их накрахмаленными воротничками заставили меня устыдиться своих неглаженных сарафанов и переодеться в более приличную и скромную одежду.) Так что же особенного было в этом мальчишке? Почему меня каждый раз так умиляло его лицо — лицо, которое светилось таким счастьем, будто он только что вернулся из долгого путешествия по Млечному Пути? Наконец я спросила индийскую девочку, что это за парень. Та деловито отвечала: