Новичок. Побочный эффект - Валерий Петрович Большаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сказка!
И все же… Я довольно хихикнул про себя, вызвав легкое удивление соседки, сидевшей у окна. Победа на краевой матолимпиаде – это, конечно, круто, но всероссийская в Москве, всесоюзная в Тбилиси…
Там куда круче! Сначала, правда, на «зону» придется ехать, в Иркутск. Сибиряки и дальневосточники там схватятся, в институте СИБИЗМИР. А уж если снова повезет, обязательно съезжу в столицу нашей родины! О-бя-за-тель-но. Проиграю? Пускай! Мне уже не победа важна, а участие. Нет, я, конечно, лукавлю немножко, красуюсь перед самим собой… Победить хочется. Очень. Просто ощутить, что ты это можешь, что не стоит клясть себя за бездарность. Хочу – и могу!
Вздохнув, я расслабился, и мысли на релаксе занялись девушками. Марина в серенькой шубке… Очень приятненькая и миленькая. А без шубки и вовсе хорошенькая. Пирожками меня угощала. Вероятно, Марина улавливала мои низменные устремления, поскольку рдела щечками и даже пальчиком грозила. Но, судя по блеску глаз, ей и самой нравилась наша игра.
Меня лишь Алла расстраивала. Не знаю, отметила ли она свою днюху, но на следующий день пришла-таки в школу – и сразу пересела к подружке. Наказала «изменщика».
Я ей и слова худого не сказал. Не обиделся, не огорчился ничуть – Комова как бы выпала из моего поля зрения. Хотя не всё уж так просто. Порой меня угрызала досада.
Девчонка реально влюбилась, и это тешило мою закомплексованную душонку. Да! И математика, и самбо, и собственный резерв жесткости – всё это как бы разжижало былые комплексы, лишало их привязки ко мне нынешнему, но память-то не изменишь. Мне всякий раз приходилось заставлять себя поступать смело, а не вилять, отстаивать право на свое понимание жизни. А как иначе-то?
И Алла… Она давно отвоевала место в моей памяти, как потаённая, стыдливая мечта о любви и счастье. О том, как наша, едва начавшаяся дружба не обрывалась внезапно и глупо, а развивалась, как положено, навиваясь на восходящую спираль отношений. А тут…
Получается, что давние мечты мои сбылись. Правда, наполовину. Алла влюблена, а я – нет. И что делать?
Тут мои рассудочные мысли смыло горячей волной вожделения. Тома… Томочка…
Я поправил шарф, чтобы тётки и детки, бабки и дедки, трясущиеся в автобусе, не увидали моей блаженной улыбки.
Удивительнейший Новый год выпал мне! Будто награда за нелепо, впустую растраченные зимы и вёсны.
Мы с Томой так и не выспались в новогоднюю ночь. «Одна любовь на уме»! Забылись перед рассветом, а когда проснулись, совершенно трезвая девушка сама начала ко мне приставать, весьма активно и бурно… Не знаю уж, мудренее ли вечера утро, но что чудесней, это точно.
Отсыпался я дома, вернувшись за полчаса до прихода родителей. А потом всю неделю, все семь вечеров провожал Тому с тренировки – и задерживался у нее на часик или на два.
Не знаю, что будет дальше, и планов не строю. Нам с Томиком хорошо вместе, вот и все. Может, мы и расстанемся. В любом случае, нежная привязанность к Томочке останется. И да будет так…
* * *
Я вышел на автостанции, когда начинало вечереть. Ясное темное небо обещало ночной морозец, а на западе таяла пурпурная полоса, будто легкое прощание со светом дня.
Стоило свернуть на Угольную, как запахи горячего металла и бензина сдуло, а протяжные машинные звуки, забивавшие слух, отошли, сменяясь убаюкивающей тишиной.
Я заулыбался, сам не понимая, чему. Смутному завтра, уготовившему мне блестящую будущность? Или сегодняшней радости, занимавшей всего меня и переливавшейся за край?
Да какая разница? Хорошо, и всё!
– Даня… – тихий зов опал хрупкой, тающей снежинкой.
Ко мне неуверенно, маленькими робкими шажками, приблизилась Алла.
– Дань… – трепетно дрожащий голос истончился в слезную мольбу. – Дань, прости меня… Ладно? Ну, пожалуйста…
Я шагнул к ней, и обнял, не выпуская дурацкий портфель. Девушка прижалась ко мне сама, неловко шурша руками по куртке, и уткнула лицо куда-то в мою шею, дыша горячо и неспокойно.
– Аллочка, – заворковал я, – мне тебя не за что прощать, ты ни в чем не виновата…
Комова чуть повернула голову, и тепло ее дыхания согрело мне ухо.
– И ты… совсем-совсем на меня не обижаешься?
– Совсем-совсем, – улыбнулся я.
– И пустишь меня к себе за парту? – Алла запрокинула голову. Смущение и скованность читались на ее лице легко, но уже пробивалась ослепительная радость – в блеске глаз, в румянце на скулах, в толчках груди, которой не хватало воздуха.
Чуть наклонясь, я поцеловал приоткрытые девичьи губки. Они дрогнули, подаваясь навстречу и выпуская сладкий стон.
«Поздравляю! – изобразил иронию мой внутренний голос. – Ты нарисовал треугольник – и сам себя поставил в угол. А как выбираться будешь, подумал?»
Алла целовалась неумело, но самозабвенно. Задыхаясь, она коснулась моего языка острым кончиком своего, и мы сомкнули жадные рты.
«Треугольник, треугольник… – метались мысли. – Я умею решать задачи! Решу и эту…»
Глава 10.
Пятница, 11 января. Утро
Липовцы, улица Ушинского
Школа встретила меня знакомым гвалтом и сутолокой. Племя младое и диковатое носилось по коридорам, скакало по лестнице, залетало в классы, сталкиваясь, как битки на бильярдном столе – мегаватты неуемной энергии растрачивались безо всякого проку.
«От, скаженные, – беззлобно ворчала техничка, – только бы им грязюку развезти…»
Здесь не было принято таскать с собой сменку, поэтому тете Глаше хватало работы – она трудолюбиво брякала шваброй по рекреациям, гоняя очумелую ребятню.
Я аккуратно обмел «прощайки» стертым веником, потопал старательно, выколачивая снег, набившийся в рубчатую подошву, и с небрежным достоинством старшеклассника направился к раздевалке, ледоколом рассекая мелюзгу. Облапав карманы куртки, вытащил мелочь (не стоит искушать воришек-сороканов), и поднялся на второй этаж, в «тридевятое царство». Девятых классов и вправду насчитывалось три – «А», «Б» и «В». А вот на следующий год останется один – сведут вместе оба восьмых, смешают и перетасуют «ашек» с «бэшками»…
Ну, а пока 8-й «А» галдел не хуже первоклашек – детство играло, споря с гормонами. Не все девчонки ощутили
