О людях и нелюдях - С. Алесько

Хриплый приносил еду и воду, да еще издевался. Уборкой клетки он не занимался, но в таком подходе имелось даже одно преимущество: через несколько дней вонь стала невыносимой, и тюремщик перестал задерживаться для разговоров.

Пес не слишком страдал от смрада. Оказалось, звери воспринимают запахи по-другому и гораздо более терпимы к некоторым из них, чем люди. К тому же в комнате имелось небольшое окошко с выбитой рамой, прекрасно пропускавшее свежий воздух. Настоящие мучения доставлял лишь ошейник, казалось, разъевший кожу и мышцы до костей.

Наконец срок заключения подошел к концу. Хриплый несколько дней не кормил пленника, и тот совсем ослаб. Тогда тюремщик, зажимая нос, вытащил зверя за ошейник из клетки и поволок из комнаты.

— А ты не переусердствовал? — раздался женский голос, смутно знакомый, но пес не стал открывать глаза и пытаться рассмотреть говорившую.

— Очнется, куда денется, — пропыхтел Хриплый. — Ошейник сниму, и очухается.

— Окати его во дворе, что ли, — брезгливо проговорила женщина.

— Еще чего. Пусть сам моется. Или ты отмывай, коли и дальше трахаться с ним собираешься. Понравился?

— Я?! С псом? — она едва не сорвалась на визг. — Ты мне еще за обряд ответишь!

— Остынь, Ненасыть. Обряд есть обряд. Я бы для дела и свинью отодрал.

— Да ты их и дерешь! Людин, которые хуже свиней! Мне рассказывали про твои подвиги!

Послышалось рычание, лязгнули звериные зубы. Женский вскрик сменился жалобным скулежом. Пес крепко зажмурился и мечтал оглохнуть.

Мучитель вытащил его во двор, зазвенели ключи, и через минуту ненавистный ошейник перестал жечь шею.

— Ну, давай, падаль, оборачивайся, — носок сапога прогулялся по выступающим под свалявшейся шерстью ребрам, пес взвизгнул. — Ты не так уж слаб, напрягись.

Напрячься? Напрячься, и что?.. Как стать человеком? Он не помнил, как превратился в собаку, где уж найти путь назад?

— Тупая тварь! Просто подумай, что хочешь принять людский облик. Венец творения, мать-перемать!..

Так просто? Он представил, как короткие собачьи пальцы превращаются в человеческие, не просто представил, заставил себя почувствовать… Потом скосил глаза и увидел… Пес тут же зажмурился, прижал уши и решил не слушаться, но Хриплого не так-то просто было провести.

— Вижу, до тебя дошло. Перекидывайся, или оболью тебя кипятком, и не спину, а брюхо. — Пес вжался в пыль, сдерживаясь, чтобы не заскулить. — Знаешь, почему оборотня пытать особенно интересно? С ним это можно делать практически бесконечно. Стоит ему перекинуться туда-обратно, и все заживает. У тебя сейчас шея разъедена серебром до мяса. Обернешься человеком, нащупаешь шрам. Снова станешь псом, не останется и следа. Ни у пса, ни у человека. Будешь упрямиться — обварю кипятком и оставлю на пару дней в ошейнике, пока заживо гнить не начнешь. Потом позволю обернуться, и шкура опять цела. Здорово, да?

— Да, — спустя непродолжительное время у ног Хриплого медленно сел юноша, худой, грязный, заросший, с синюшным шрамом на шее. — Здорово. Я должен ответить за все мучения, понесенные оборотнями от рук людей?

Хриплый расхохотался.

— Тебе для этого девяти кошачьих жизней не хватит. Нет, у нас другие планы.

— Сломать моего отца, предъявив сына-оборотня?

— И не только это. Помойся, — Хриплый кивнул на стоящее у колодца корыто. — От твоей вони любые планы провалятся.

Парень с трудом встал, с непривычки покачиваясь на двух ногах, и побрел к корыту. Превращение отдавалось ноющей болью в мышцах.

Небо хмурилось, дул пронизывающий ветер, и вода казалась совсем ледяной. Хриплый присел на краю колодца и наблюдал за пленником. Откуда-то из развалин выбрались еще несколько оборотней и тоже остались посмотреть.

— Это и есть щенок Соколиного, Коготь? — спросил один, заметно старше других, с почти седой гривой волос.

Пленник мельком глянул на говорившего и вяло удивился про себя его возрасту. Все оборотни, прежде виденные в замке, были гораздо моложе. Воины Клыка редко доживали до старости.

— Да, Лунь, он самый. И впрямь перекинулся в щенка, не в волка.

Седой оборотень промолчал, остальные засмеялись. Пленника бросило в жар, а секунду назад он трясся от холода. Парень осторожно глянул на Хриплого. Или как теперь его называть? Когтем? Тот сидит на узком краю колодца. Если сейчас кинуться на него, можно столкнуть вниз, самому прыгнуть следом. Только хватит ли сил утопить врага? Слишком уж ослаб от голода, а теперь еще и замерз настолько, что еле двигается. А нырять в колодец, чтобы проститься с жизнью, бессмысленно. Его успеют вытащить, и будет только хуже. Что с ним сделают за подобную попытку? Смерти он не боится, но его ведь не собираются убивать…

Нелюди продолжали ржать, обмениваясь замечаниями о внешности пленника, даже седой усмехнулся, случайно встретившись со «щенком» глазами.

Внезапно накатило такое отчаяние, что он перестал плескать на себя обжигающую воду, сел в корыто, подтянул ноги к груди и обхватил руками, уткнувшись лицом в колени.

— Спинку не потереть, ясный княжич? — загоготал кто-то из оборотней, и веселье разгорелось с новой силой.

— Коготь, он тебе живым нужен? — спросил Лунь, не разделявший всеобщего шутливого настроя.

— А то! Кабы нет, его б в ущельи закололи, вместе с братцем.

— Ну так вытащи его из корыта и отправь на кухню, в тепло.

— На кой? Будет сидеть в клетке в конюшне. Лошадей там нет, никого не потревожит. Опять же воздух свежий, крыши-то почти не осталось.

— Ох, и туп же ты, Коготь. И как тебя вожаком выбрали?

— Не забывайся, Лунь! — Коготь с трудом сдержал рычание. — Я уважаю твой возраст и опыт, но только до тех пор, пока ты уважаешь мою власть.

— А я уважаю власть, когда она разумна. Иначе за властителя можно и бешеного пса принять, — Лунь, напротив, говорил совершенно спокойно.

Пленник слушал их разговор будто сквозь сон. Ему стало тепло и совершенно безразлично, что случится с ним завтра, через неделю или через час. По большому счету, младший сын Соколиного уже мертв. А мерзкий пес-оборотень, занявший его тело, подлежит уничтожению.

— Что тебя не устраивает в моих действиях, Лунь? — спросил взявший себя в руки Коготь.

— Если щенок сильно замерзнет, он заболеет. И оборот тут не поможет, ты знаешь. А он у тебя синий весь, по-моему, и трястись перестал. Ты подойди, посмотри, может околел уже?

Коготь выругался, подошел к пленнику и потрогал за шею под челюстью. Тот никак не отреагировал.

— Не, живехонек. Заснул, что ли? Мыться, понятно, уже не будет. Да не боись, Лунь. Я сам как-то под лед провалился, когда в Яре жил, на двух ногах был и не перекидывался, а даже насморка не заработал. У нас, детей Клыкастого, кость звериная. И у этого теперь тоже.