Та сторона времени - Евгений Дембский

— Его зовут Хедгуд Уэсли Барнс. Пятьдесят три года, вдовец, четверо детей. Преподает биохимию в Унитехнической Академии. Восемь лет назад он был кандидатом на Нобелевку, и ему предложили перебраться в Кратер Потерянного Времени. Сначала он согласился, наслаждался славой, начал сворачивать свои дела, а потом вдруг отказался, мотивируя это неким видением и возникшей после него убежденностью, что подобный поступок несовместим с догматами веры реформатской церкви, к которой он принадлежит. Такова официальная версия. Я ходил за ним полдня. — Ник только теперь вспомнил о приклеенных коротких усиках. Клей, видимо, был неплохим, раз выдержал купание. Ник едва не оторвал себе верхнюю губу, прежде чем отцепил искусственную растительность. На время этой операции он замолчал и еще какое-то время беззвучно шевелил губами. Наконец он закурил. — Я не заметил, чтобы кто-то за ним следил или наблюдал. Вел он себя совершенно нормально. Лекция, два часа консультаций, ланч с какой-то студенткой — думаю, он проходит с ней сокращенный курс биологии млекопитающих… ну, вы понимаете. Я его поймал на поле для гольфа, зашел сзади и, не представляясь, спросил: «Что нового, мистер Барнс?» При этом постарался показать ему кусочек кобуры, якобы высунувшейся из-под пиджака. Он страшно перепугался, клюшка затряслась у него в руках так, что он мог бы ею смешать первоклассный коктейль в столитровой бочке. У него дергалось все — веки, губы, язык, вся голова, селезенка, диафраг…

— Поменьше анатомии, — прошипел Клод.

— Все! — без тени смущения повторил Ник. — Я сам испугался. Просто стоял и смотрел на него. Однако он неожиданно взял себя в руки, сжал крепче клюшку и спросил: «Вы кто такие? Что вам всем нужно?» — «Откуда вы знаете, что я не один?» — коварно спросил я, но он уже полностью владел собой. «Дерьмо редко ходит в одиночку», — ответил он. Вообще, он производил впечатление человека, которому уже все осточертело. По крайней мере, так я его оценил и решил вести себя в соответствии с его ожиданиями. «Вы уже не боитесь», — по-киношному заявил я и с сожалением покачал головой. «Именно», — ответил он, хотя, похоже, и не столь твердо, как ему бы хотелось. «А чего вы боялись раньше?» На этот раз он едва не бросился на меня с клюшкой в руке, но удержался. Я стоял, слегка улыбаясь, с одной рукой в кармане, совсем как в кино. «Кто вы?» — снова спросил Барнс. «Вы знаете, и я знаю, к чему вопросы? — пожал я плечами и задал вопрос, который все испортил: — Почему вы задерживаете оплату?» Я ожидал, что он скажет что-нибудь о своих проблемах или возмутится и скажет, что перевел все вовремя. Но он нахмурился и долго внимательно меня разглядывал, словно фотографируя своими двумя объективами. Я поскреб усы и с сожалением сказал: «Жаль, мистер Барнс. Очень жаль, что мы не смогли договориться. Это плохо кончится. Без всякого сомнения». Потом повернулся и пошел в сторону кустов, но через несколько шагов оглянулся. Он стоял на том же месте. У него было странное выражение лица, словно он боролся с собой. Думаю, он чего-то боится, кто-то его чем-то напугал, но речь идет не о деньгах, отсюда и его растерянность. Вот и все.

— Жаль, что вы не поехали туда с Клодом, — вздохнув, сказал я. — Он поговорил бы на тему отказа от вечной жизни, а ты бы сыграл эту свою роль. А так…

— Но… Подожди! — Ник возмущенно вскочил. — Ты не считаешь, что, может быть и случайно, но кое-что я из него вытянул?

— Конечно, ты вытянул очень много, — успокоил я его. — Ладно. Его отказ вовсе не обязательно должен быть столь важен, может, он действительно решил в положенное время, как и все, перенестись в край вечной охоты. Но этот его страх — явно из-за чего-то другого. Как бы там ни было, пока, наверное, стоит оставить его в покое, хотя бы на некоторое время. Мне бы не хотелось, чтобы из-за нашей деятельности… — Я не договорил.

— Так что будем делать? — невнятно спросил Клод. Сигарета, которую он закуривал, мешала ему говорить.

Взяв газету, я бросил ее на стол. Оба поймали ее одновременно, и сначала никто не хотел уступать другому, потом Клод дернул сильнее. Бросив взгляд на первую полосу, он поднял бровь.

— Вряд ли речь идет о возвращении астронавтов с орбиты Меркурия. Какое до них дело детективу? В течение последних нескольких лет они могли самое большее обжуливать друг друга в покер.

— Ниже, — презрительно бросил я. — Прием у Голдлифа. — Я поудобнее развалился в кресле. — Две тысячи гостей, четыре тысячи бифштексов. Я не могу упустить такого шанса.

— И двести тайных агентов, не считая копов вокруг, — добавил Клод.

— Там должно быть тонны две высокооктанового топлива. — Ник направил палец в потолок, словно речь шла о рае. — Ничто не удержит Оуэна от того, чтобы принять участие в такой пьянке.

— Шутник! — рявкнул я. — Подождите меня здесь. Через два дня вернусь. Может, что-то разнюхаю.

— Двухдневное похмелье?

Я показал жестом, что могу с ним сделать.

— А иначе нельзя? — агрессивно бросил Ник.

— Как?

— Думаю, что лучше поискать эту Бонни, поговорить с ее ударником, сгонять в Канаду, прижать Барнса, — перечислил он и посмотрел на Клода: — Что-то еще?

Тот отрицательно покачал головой. Оба смотрели на меня, и я знал, что они не уступят. Впрочем, они были правы. От простого ожидания не было никакой пользы, лишь больше шансов подставиться противнику.

— Хорошо, — кивнул я. — Ты, — я показал на Ника, — займешься Бонни в Флагстаффе, только не трогай никого из ТЭК. А ты сгоняешь в Онтарио. Попробуй пообщаться с журналистами и проверь, не было ли там в это время Богга, или Барнса, или вообще кого-то замешанного в эти игры со временем. Может, сам Хертль? Может быть?

Ник и Клод посмотрели друг на друга и улыбнулись. Феба вскочила и подошла к нам, словно и она почувствовала, что примет участие в настоящей мужской работе. Трое на работе, не считая собаки. Как раз хватит на одну палату в сумасшедшем доме.

Нью-Йорк — самый идиотский город в мире, естественно, вследствие идиотизма его жителей, разделивших город на районы и замкнувшихся внутри небольших резерваций, или гетто: район джазменов, район педиков, район докеров, банкиров, черных, белых, желтых, красных. И теперь человек в зависимости от того, в каком месте он находится, становится сутенером или учителем. Достаточно сесть в такси и назвать адрес, чтобы водитель уважительно приподнял фуражку или заблокировал перегородку внутри салона, опасаясь грабежа. Мой таксист слегка поправил фуражку, что должно было означать положительное отношение к адресу. Было без нескольких минут десять, и город благодаря этому выглядел вполне сносно, во всяком случае, неоновые рекламы и фары автомобилей, обстреливавшие такси своими лучами со всех сторон, не позволяли внимательнее приглядеться к фасадам домов. Мы двигались со скоростью хромого пешехода, но только в течение первого часа, после чего застряли в пробке. Я не спешил, особенно учитывая, что у меня не было никаких планов по поводу того, как проникнуть на прием к Голдлифу, не хотелось мне и подвергать свой деловой костюм воздействию нью-йоркской атмосферы. Я отрегулировал кондиционер, не обращая внимания на недовольное ворчание водителя, и поудобнее развалился в кресле. Четверть часа спустя водитель включил радио.