Господа офицеры - Сергей Зверев

Настроение у королевы было отвратительное, сегодня не клеилось все, случаются у творческих натур такие несчастливые дни.

Вера Холодная вообще недолюбливала павильонные съемки, предпочитая пленэр. Ее нервировал слепящий свет мощных дуговых фонарей, от которого становилось нестерпимо жарко и тек грим. К тому же свет, по ее мнению, поставили неправильно. И гример схалтурил, небрежно положил тон, а павильонная съемка с ее повышенным контрастом таких ошибок не прощает. Режиссер со своими двумя ассистентами, как казалось сегодня Вере, слишком суетился и торопился, плохо продумал построение мизансцены, что непременно скажется при монтаже отснятого материала. Словом, как бы не пришлось переснимать дубль.

Но более всего знаменитую актрису раздражал оператор. На съемках трех последних фильмов Вера Холодная работала с Владиславом Дергунцовым и успела привыкнуть к нему. Этот же, новый, словно только вчера камеру увидел: все время путал средние и крупные планы, препирался с режиссером и даже пытался что-то советовать самой королеве, каково? Актриса быстро поставила нахала на место, однако настроение было испорчено безнадежно, и только высокий профессионализм позволял ей в таком состоянии все же работать.

Тут еще одна напасть: прослышав о съемках с участием несравненной Веры Холодной, в павильон набились какие-то незнакомые дамы и господа, утверждавшие, что они восторженные почитатели ее таланта. Зеваки и бездельники, проще говоря. Ишь, потянуло на дармовое зрелище! Больно нужны королеве их ахи, охи и букеты… Только отвлекают от работы, которая сегодня и так идет через пень колоду.

В конце концов Вера, не отличавшаяся голубиной кротостью, громко высказалась в том смысле, что она не слон в зоологическом саду, чтобы на нее пялиться! Праздношатающаяся публика стала потихоньку покидать съемочный павильон.

Вышел на улицу и толстый пожилой мужчина со стрижкой бобриком и подкрученными, как у кайзера Вильгельма, усами. Он-то как раз имел самое прямое отношение к тому, что происходит в павильоне, потому что фильм снимался на его деньги. Но богатый промышленник и финансист Фридрих Шварценберг относился с полным равнодушием к синематографу вообще и к блистательной Вере Холодной в частности. Было бы на что смотреть! У него другой интерес: вложив в производство фильма деньги, получить хорошую прибыль. Обычное коммерческое предприятие, не более того. А что до воплей относительно высокого искусства, так это всем дурям дурь.

К обочине подрулил небольшой закрытый черный автомобиль неизвестной Шварценбергу марки. Из его задних дверок одновременно вышли двое мужчин среднего возраста и неброской внешности. Подойдя к промышленнику, мужчины что-то сказали ему, продемонстрировали некую бумагу. Лицо Шварценберга сперва покраснело, затем сделалось очень бледным. Он тоже что-то тихо сказал этим двоим, но один из них вежливым, но непреклонным жестом указал промышленнику на автомобиль. Тот молча кивнул, сел вместе с двумя неброскими мужчинами на заднее сиденье. Заурчал мотор, и машина отъехала от съемочного павильона. Вся эта сцена заняла не больше времени, чем потребовалось бы, чтоб выкурить папироску.

Именно для этого, выкурить папироску, вышел на улицу молоденький ассистент режиссера. Осознав, что за событие произошло у него на глазах, он от изумления чуть не проглотил папироску и опрометью кинулся на съемочную площадку, к своему шефу. Через минуту все, включая массовку, собрались вокруг режиссера и его ассистента.

— Я сам видел! И слышал все! — возбужденно жестикулируя, выкрикивал ассистент. — Двое подошли. Такие… в штатском. И рожи — не дай бог ночью приснятся. Сказали нашему толстому Фрицу, что он арестован. И увезли! Нет, это что же творится, господа!

— Ой-ой-ой! — запричитал режиссер, вцепившись в свою шевелюру и раскачиваясь, точно старый еврей на молитве. — Как теперь быть? Фриц ведь только половину денег в Балтийский банк перевел. Чем платить за аренду павильона? Как мы с костюмерами рассчитаемся? А реквизит?! А где я сцену окончательного разрыва снимать буду, на какие шиши я найму крейсерскую яхту? Нет, в таких условиях не то что шедевр создавать, просто честно работать невозможно. За какие грехи сцапали Шварценберга, хотел бы я знать. Проворовался он, что ли, в своем акционерном обществе?

— Да не похоже на Фрица, он осторожный, — заметил кто-то из актеров, стоящих рядом. — Это, наверное, оттого, что он немец по рождению.

— Если Шварценберга не выпустят в течение недели, это поставит под угрозу срыва дальнейшие съемки. — Режиссер повернулся к Вере: — А то, что уже сняли, можно будет засунуть полицейским ищейкам под хвост. Вера, дорогая, выручай! Ты же знаменитая актриса, у тебя такие связи, тебя даже во дворец на бал приглашали. Телефонируй кому-нибудь из своих знакомых, имеющих вес в правительстве и при дворе. Узнай, по крайней мере, за что Фрица арестовали и когда собираются выпускать!

Неприятность, случившаяся с Шварценбергом, окончательно вывела Веру из себя, она едва сдерживалась. Вид у нее был оскорбленный и недоумевающий, точно у Анны Карениной, если бы та вдруг опоздала к своему паровозу. Или у бедной Лизы из одноименного романа Карамзина, если бы та бросилась в пруд, а тот оказался глубиной по колено.

Фридрих Шварценберг актрисе не нравился. Хотя бы потому, что бросал порой на Веру такие похотливые взгляды, что ей становилось противно. Но при чем тут ее личные симпатии и антипатии? Стремление к справедливости заложено в природе если — к сожалению! — не каждого человека, то, к счастью, очень многих.

Вера Холодная обладала обостренным чутьем на несправедливость, и если промышленника арестовали в самом деле из-за немецкого происхождения, то высказаться по этому поводу у нее просто слов нет! Кроме того, в этот фильм актриса вложила немало сил и души, нужно было спасать ленту.

— Хорошо, я попытаюсь, — ответила она. — Давайте расходиться по домам, господа. Ведь ясно, что продолжать сегодня съемки не имеет смысла: настрой не тот. Получится халтура, а я халтурить не привыкла.

Оказавшись в своей квартире на Александровском проспекте, Вера Холодная сняла трубку дорогого телефонного аппарата, инкрустированного перламутром. По пути домой она решила телефонировать министру Двора, графу Фредериксу. Актриса знала, что Владимир Борисович с похвалой отзывался о ее творчестве. Кроме того, недавно ее посетил приятный молодой человек из канцелярии министерства. Он передал ей от лица министра роскошный букет оранжерейных роз и ореховый торт, а также визитную карточку Фредерикса с особым, ни в каких справочниках петроградских абонентов не отмеченным, номером телефона. Молодой человек поинтересовался, не получала ли Вера за последнее время писем от своего старшего брата, томящегося в турецком плену. Вера ответила отрицательно, и тогда порученец министра Двора передал ей просьбу старого вельможи: позвонить по этому номеру, если она такое письмо получит. Ведь, согласно решениям Гаагских конференций, подцензурная переписка с родными пленным разрешена…

— Будьте любезны, свяжите меня с номером… — и Вера Холодная продиктовала телефонной барышне четыре цифры.

Через минуту в трубке послышался приятный баритон:

— Приемная канцелярии министерства Двора его императорского величества. Алло, говорите, вас слушают.

— Алло, здравствуйте, я актриса Вера Холодная, — представилась женщина. — Вы могли бы пригласить к аппарату его высокопревосходительство господина министра?

— Сию минуту, сударыня. Граф распорядился немедленно пригласить его в том случае, если вы будете телефонировать. Позвольте еще сказать вам, несравненная, что я был счастлив услышать ваш голос!

Польщенная Вера улыбнулась: какой же актрисе не доставят радости слова восхищения, сказанные от чистого сердца!

Владимир Борисович не стал тянуть кота за хвост и рассыпаться в любезностях перед королевой синематографа. Вежливо поздоровавшись, он сразу же спросил:

— Сударыня, вы получили письмо от своего старшего брата? Или, может быть, от… э-э… еще кого-то?

— Нет, от Андрея я писем не получала. От, как вы изволили выразиться, «еще кого-то» тоже, — несколько раздраженно ответила Вера, уже узнавшая из газетной статьи о взбалмошном поступке своего юного воздыхателя. — Я, ваше высокопревосходительство, хотела побеседовать с вами о другом. Сегодня произошел возмутительный случай…

Вера Холодная говорила около трех минут, за это время граф Фредерикс ни разу не прервал актрису.

— Так что, теперь любого немца можно подозревать в шпионаже? Многим из них Россия стала второй родиной, и они служат ей беззаветно… Какой-то неправильный подход, ваше высокопревосходительство, вы так не считаете? — закончила она.

— В данном конкретном случае не нахожу, — спокойно ответил Фредерикс. — Но я готов вас завтра принять и внимательно выслушать. Нам, сударыня, давно стоит откровенно поговорить. Вышлю за вами авто…