Господа офицеры - Сергей Зверев

— Точно, он. Клянусь мечетью, это он на фотографии, то самое лицо, только осунувшееся… Я его успел хорошо разглядеть. Совсем еще молодой. Но я вовсе не собирался давать возможность побега и ему тоже, — турок забеспокоился, стал оправдываться: очень уж не нравился ему взгляд сидящего за столом долговязого немца, холодный и немигающий, как у гюрзы или кобры. — Я же делал все, как вы мне приказали, эфенди Махмуд! Я же сказал русскому головорезу, что помогу убежать только одному пленному. Ему. А он ударил меня так, что я упал без сознания. В чем моя вина, за что меня арестовали?

Киамиль-паша перевел взгляд на немца, кивнул. Теперь у генерала Махмуда не оставалось сомнений: да, в его руках некоторое — очень короткое! — время находился близкий родственник русского царя. И он упустил такого пленника! Какая досада, что номер «Unsere Zeit» получен сегодняшним утром, а не на сутки раньше! Если о таком крупном упущении узнают его завистники и недоброжелатели в Генеральном штабе и при дворе султана, то карьере конец. Это в лучшем случае. Прав фон Гюзе, на недотепистого исполнителя следует надеть надежный намордник. А по-настоящему надежным намордник бывает только один.

Вильгельм фон Гюзе чуть заметно кивнул в ответ. Судьба несчастного провокатора была решена этими двумя кивками. Он должен был замолчать навсегда, дабы никто не мог проведать о том, в какую лужу уселись Киамиль-паша и его начальник штаба.

— Тебя контролировали, — спокойно сказал Махмуд Киамиль-паша, глядя на беднягу тяжелым сверлящим взглядом. — Мой доверенный человек, который, как и ты, понимает по-русски, слышал твой разговор со штабс-капитаном. Мне донесли, что ты потребовал пятьсот рублей за побег. А брать деньги тебе никто не приказывал. Своим корыстолюбием ты заронил в голову русского мысль о возможности прихватить в побег еще одного человека. Это очень сильно нарушило мои планы, ты сорвал важнейшую операцию, позволив убежать не одному человеку, как тебе было приказано, а двоим. За нарушение приказа тебя сурово накажут.

Киамиль-паша кликнул конвойных. Когда они вошли, он поднялся из-за стола и коротко приказал:

— Отведите преступника к берегу озера и немедля расстреляйте. Ни в какие разговоры с осужденным не вступать, иначе следующими расстреляют вас. Тело бросьте в воду, но позаботьтесь о том, чтобы оно не всплыло. О выполнении доложите лично мне через десять минут.

Махмуд Киамиль-паша знал своих людей, они ничуть не удивились такому неожиданному приказу. А они знали своего командира и не сомневались, что генерал точно так же прикажет расстрелять на месте их самих, вырази они хоть тень сомнения в правильности столь скорого и свирепого приговора, откажись стать палачами. Утопить тело? Утопим, какой вопрос, камней на берегу много.

Кстати сказать, в русской армии что-либо подобное было совершенно немыслимо и непредставимо.

Когда молчаливые конвоиры и обвисший у них в руках, тонко подвывающий от смертельного ужаса провокатор покинули штабной вагон, генерал повернулся к Вильгельму фон Гюзе и с досадой сказал:

— Снова вы оказались правы: этот дурак клятвенно подтвердил, что удравший ночью прапорщик выглядел так же, как человек на фотографии в газете. Но больше недотепа ничего никому не подтвердит и не расскажет. Я приказал его расстрелять. Для пущего спокойствия и надежности.

Вильгельм фон Гюзе одобрительно улыбнулся. С близкого озерного берега донесся слитный звук двух винтовочных выстрелов. Вот и славно: одной проблемой меньше.

— Вот, кстати, — сказал генерал, — я приказал утопить тело в озере. И вспомнил: сегодня утром мне доложили, что наши солдаты обнаружили на берегу тела утопленников в русской военной форме и обломки нескольких фелюг. Скорее всего, это был диверсионный отряд. Что могло понадобиться русским диверсантам?

— Одно из двух, — пожал плечами фон Гюзе. — Они могли попытаться уничтожить нашу малышку, которая не дает и не даст им покоя. Либо, если им известно о похищении великого князя, они предположили, что он инкогнито находится в нашем лагере. Тогда понятна была бы попытка освободить его, ведь русские никак не могли знать о его ночном побеге. Либо, наконец, и то и другое. Очень важно, чтобы русские не узнали о том, что великому князю посчастливилось сбежать: они будут засылать новые диверсионные отряды, а мы поджидать и уничтожать гостей с того берега. Кстати, мысль о переброске вооруженной группы через озеро весьма остроумна. Они по первому разу, когда мы не ждали ничего подобного, могли устроить нам крупные неприятности.

— Хвала Аллаху, этого не произошло, — довольно откликнулся Махмуд Киамиль-паша. — Отряд погиб, но я, пожалуй, удвою караулы на позиции «Большой Берты». Что станем предпринимать в отношении беглецов, полковник? Ведь ваш план заключался в том, чтобы штабс-капитан добрался до своих.

— План нуждается в коррекции, — холодно произнес фон Гюзе. — Я не мог учесть такой фактор, как внезапное появление на арене событий этого юнца, оказавшегося членом семьи русского императора. Кстати, я процентов на девяносто уверен, что остальные пленные опознали его. Без всякой газеты. Чем иначе объяснить, что вторым человеком в побег отправился именно он? Почему не кто-то другой, более опытный? Этим же объясняется сговор русских, то, что они поголовно позабыли немецкий язык. Теперь моя первоначальная цель отступает на задний план. Следует сделать все, чтобы вернуть беглецов. Мы устроим хорошую облаву, нам поможет то, что беглецы слабо ориентируются в горах. Судьба штабс-капитана мне безразлична, но отдайте строжайший приказ: с головы прапорщика не должно и волоса упасть!

— Но если нам удастся поймать беглецов…

— Мы обязаны добиться этого, такие шансы редко даруются судьбой! — с несвойственной ему горячностью перебил Махмуда фон Гюзе.

— …кто же тогда доложит русскому командованию о лагере военнопленных вблизи «Большой Берты»? — закончил свою мысль турок.

Вильгельм фон Гюзе посмотрел на своего номинального начальника с искренним удивлением:

— Эфенди Киамиль-паша, поймите, если в наших руках вновь окажется великий князь, это будет для русских пострашнее трех таких супергаубиц!

— Допустим, мы поймаем великого князя. Как вы собираетесь его использовать?

— Все просто. Как только великий князь вновь окажется в наших руках, мы должны будем сделать господам Юденичу и Огановскому предложение настолько выгодное, что они будут не в силах отказаться, — фон Гюзе немного помолчал, жестко улыбнулся одними губами, глаза его оставались серьезными. — И подкрепить его угрозой настолько нешуточной, что они не смогут ее проигнорировать. Мы крепко возьмем их за горло, мы как минимум сорвем летнее наступление русских. Вот поэтому великий князь нужен мне здесь, нужен целый и невредимый.

…Часом позже к сорокалетнему пехотному подполковнику, который по общему согласию офицеров считался в лагере старшим, подошли двое его товарищей по несчастью.

— Гляньте-ка за проволоку, господин подполковник, — сказал один. — Точно муравейник разворошили. Турки снуют, как ошпаренные.

— И не только турки! — добавил второй офицер. — Вон, черкесы на лошадях, видите, шапки лохматые у них? Точно, черкесы, чтоб этих дикарей на том свете ихний поганый шайтан на вилы насадил. Похоже, собираются турки кого-то основательно искать, раз горцев на помощь позвали…

— Ясно, кого, — вздохнул подполковник. — Наших беглецов. Одно радует: значит, ушли они удачно, значит, недаром мы под приклады и дубинки подставлялись. Вам, господа, эта немецкая лиса в турецком мундире газетку с портретом и статейкой показывала? Я статейку даже просмотреть по диагонали успел. Но честно признаюсь: я еще ночью догадался, когда к юнцу присмотрелся внимательнее. Великое счастье, что газетенка попала в руки туркам сегодня, а не вчера. Выходит, что и дьявольской хитрости положен предел!

25

Сегодня съемочная группа Веры Холодной работала в павильоне на Васильевском острове. Вера с полным основанием называла группу своей, потому что сценарий писался в расчете на нее, самой талантливой и знаменитой среди актеров, занятых в фильме, по праву считалась она, наконец, публика ходила в синематограф и платила свои деньги за то, чтобы увидеть на экране именно Веру Холодную, а не еще кого-нибудь.

Настроение у королевы было отвратительное, сегодня не клеилось все, случаются у творческих натур такие несчастливые дни.

Вера Холодная вообще недолюбливала павильонные съемки, предпочитая пленэр. Ее нервировал слепящий свет мощных дуговых фонарей, от которого становилось нестерпимо жарко и тек грим. К тому же свет, по ее мнению, поставили неправильно. И гример схалтурил, небрежно положил тон, а павильонная съемка с ее повышенным контрастом таких ошибок не прощает. Режиссер со своими двумя ассистентами, как казалось сегодня Вере, слишком суетился и торопился, плохо продумал построение мизансцены, что непременно скажется при монтаже отснятого материала. Словом, как бы не пришлось переснимать дубль.